По тому, как лукаво усмехнулся Пётр, Роман понял, зачем он понадобился в царской каюте. Ведь он был для Фредерика как бы знаменем его собственной воинской славы.
— Выпьем за нашего героя, брат мой! — обратился король к Петру, и тот охотно налил бокалы.
— Везёт тебе, Корнев, за тебя второй раз венценосцы пьют! — рассмеялся Пётр.
— Э, далеко не все они будут пить за русского драгуна... — по-пьяному опечалился Фредерик. И добавил: — Вот, скажем, брат мой, король английский Георг, тот пить за русских не будет!
— Это отчего же? Ведь он ныне нам прямой союзник, — разыграл удивление Пётр.
— Прямой-то прямой, а боится вашего десанта в Сконе. Английский посол не дале как вчера уверял меня, что вы хотите захватить всю Швецию, а коли не удастся, то хотя бы остров Готланд и стать господином на Балтике.
— Чушь и лжа великая! — Пётр только развёл руками.
— А вот и не чушь! — Король уже настолько опьянел, что пальцем погрозил Петру. — Ведь всему свету ведомо, братец, что вы взяли контрибуцию с Данцига, ввели войска в Мекленбург, сделали Росток своей гаванью. Теперь наступает черёд Голштинии и Швеции, а затем, как твердят мне мои министры, конец и нашей маленькой Дании! — Фредерик удручённо свесил голову, словно наяву видел печальную участь своего королевства.
— Э, да он совсем капут! — Пётр поднялся во весь свой огромный рост, почти доставая головой до потолка каюты, и озабоченно кивнул Роману: — О разговоре нашем ни-ни! — И наказал строго: — Будешь впредь моим толмачом во всех переговорах с Фредериком. Король, сам видишь, тебя помнит и любит — ведь только у тебя, да у Данилыча есть в России орден Белого Слона. Заслужил — носи!
На другой день в полдень в Копенгагене состоялась торжественная встреча русской эскадры. Галеры, входя в гавань, салютовали из трёх пушек. Из королевской цитадели в ответ грохнули пять залпов. А потом дымами окутался стоящий на рейде датский флот и неприступные форты, прикрывавшие вход в гавань.
На берегу Петра приветствовали оживший король, который, как заметил Роман, успел поправить себя утренней чаркой, и его министры. На набережной и на улицах хорошенькие белокурые датчанки бросали цветы царю, его свите и шедшим строем, с песней и развёрнутыми знамёнами преображенцам и семёновцам.
Первые недели король Фредерик, казалось, и дня не мог прожить без своего царственного гостя. Вместе смотрели датский флот, замки Фридрихсбург и Розенбург, устраивали парад русской и датской гвардии. Затем прибыла царица Екатерина Алексеевна, и снова была приветственная встреча с разной церемонией. Датская королева царя уважила — первой нанесла визит царице, и Екатерина Алексеевна растаяла, яко воск. Отныне две царственные четы вместе блистали на балах и в театре, посещали кунсткамеру, в вольере смотрели диковинных птиц, а во дворце королева даже показала Екатерине все драгоценности датской короны. Казалось, за всеми придворными забавами, на которые датский король Фредерик был мастер отменный, постепенно отступала и забывалась главная цель похода — десант в Сконе.
Но Пётр тем и отличался от своих легковесных союзников — и Августа и Фредерика, — что о конечной цели всегда помнил.
Оказавшись как-то раз наедине с королём в знаменитой обсерватории покойного великого астронома Тихо де Браге и выслушав все объяснения о далёких звёздах, Пётр спустил своего собеседника с небес на грешную землю и спросил прямо:
— Когда же в поход, брат мой?!
Из высокой башни обсерватории, как на ладони, были видны столичная гавань и дальний рейд, на коем белели несчётные паруса английской, голландской, датской и русской линейной эскадры (контр-адмирал Сиверс привёл из Ревеля четырнадцать русских вымпелов).
Король Фредерик напрямик не ответил: стал бормотать о противном ветре, задержавшем главную датскую эскадру вице-адмирала Габеля в Норвегии, о больших недочётах в датской армии, как о том доложил ему на днях генерал-квартирмейстер Шультен.
— Не можем мы ждать, пока датчане последнюю пуговицу на своих мундирах пришьют! — насмешливо сказал Пётр. И приказал Роману: — Переведи-ка ему, что мы и без датского воинства в Сконе высадимся!
— Нет, нет, брат мой! — замахал руками король, видя, словно в страшном сне, как русские уводят у него из-под носа богатейшую провинцию, давнее яблоко раздора Дании и Швеции. — Десант в Сконе без эскадры Габеля кончится катастрофой! У шведов в Карлскроне собран могучий флот, берега укреплены батареями. Они потопят ваши галеры, едва те подойдут на пушечный выстрел! — Король воздел руки, точно приглашая в свидетели самого Бога.
— А вот сие мы проверим на завтрашней рекогносцировке! — решительно сказал Пётр. — Я сам сосчитаю шведские вымпелы в Карлскроне.
На другой день три русских судна: «Принцесса», «Лизетта» и «Диана», словно белокрылые чайки, поднимая крутую волну, летели к шведскому берегу. С попутным ветром скоро вышли к Карлскроне, и Пётр самолично пересчитал шведскую эскадру. Пальцев на обеих руках было достаточно. Шведы держали в сей гавани всего девять линейных судов.
— Поворот оверштаг! — распорядился Пётр, видя, что шведские береговые форты окрысились дымками пушечных выстрелов. — Швед нам салютует! — весело заметил он Бредалю.
— Боюсь, что салют тот для «Лизетты» будет неласков. — Озабоченный голландец показал на шедшее в хвосте судно, до которого уже долетали шведские ядра. — Я ведь говорил, что опасно сближаться на прямой выстрел с фортами!
— Не боись, шаутбенахт! — Пётр дружески шлёпнул Бредаля по толстой спине. — Зато ныне мы точно спроведали, что главный свой флот шведы по-прежнему держат не здесь, а у Стокгольма, супротив Аланд. Так что господа датчане понапрасну медлят с десантом! А «Лизетта» свои раны и на ходу исправит. Всё одно швед за нами гнаться не станет!
И впрямь, шведы за русскими не погнались, и все три лёгких судёнышка благополучно вернулись из отважного поиска. На рейде их приветствовали салютами английская, голландская и датская эскадры. Вслед за тем английский адмирал Джон Норрис, голландский командующий Граве и датские адмиралы посети ли царя и согласно избрали Петра Михайлова адмиралом четырёх флотов.
Но хотя Пётр и стал командующим объединённых флотов и в честь этого невиданного в морской гиштории события была даже выбита памятная медаль с изображением Нептуна, увенчанного лаврами, и надписью: «Владычествует четырьмя!», из задуманной высадки в Сконе в 1716 году так ничего и не получилось, окроме воздуха в парусах.
Как это часто бывает в войнах, которые ведут коалиции, главным препятствием к десанту оказалось несогласие меж союзниками. Датчане упрямо не желали идти в поход без эскадры Габеля, застрявшего в Норвегии. В раздражении на затяжку Пётр отписал Апраксину, стоявшему со своими галерами в Або и готовому нанести удар с севера, как только совершится высадка на юге, в Сконе: «Всё добром делается, только датскою скоростью, жаль времени, да делать нечего».
Наконец пришло известие, что эскадра Габеля на подходе. Пётр тут же поднял на своём флагмане «Ингерманланд» походный штандарт и созвал последний совет перед походом. Одна за другой к «Ингерманланду» стали подваливать шлюпки с адмиралами. Одним из первых прибыл англичанин, сэр Джон Норрис, знакомый Петру ещё по его визитам в Ревель. Адмирал прихватил с собой щёголя-дипломата, только что доставившего из Лондона тайные инструкции короля Георга I.
— Неужто русские сами смогли построить такую махину? — удивлялся молоденький джентльмен, лорнируя высоченные мачты и тяжёлые пушки «Ингерманланда».
— Не только построили, но и сами управляют: у них теперь неплохие матросы и отменные бомбардиры! — сердито буркнул Норрис, опытным взглядом отмечая образцовый порядок на царском флагмане — палубы чисто вымыты и надраены, пушки грозно блестят, у каждого орудия стоят наготове рослые молодцы-бомбардиры. Такие умеют и будут драться, что и доказал всему миру Гангут. А вот при дворе короля Георга, кажется, совсем с ума посходили. Секретные инструкции, доставленные этим молодчиком (сэр Норрис неприязненно поглядел на щёголя-дипломата и засопел, как бульдог), предписывали ни более ни менее как улучив час, внезапно, без объявления войны, напасть и уничтожить союзную русскую эскадру. — Попробуй её уничтожь, ежели у русских четырнадцать таких «Ингерманландов» да полсотни галер, готовых к абордажу! — гневался сэр Норрис. — Да и я буду хорош: нападу, как гнусный пират, на друга и союзника! Впрочем, — здраво рассудил в конце концов адмирал, — эта королевская инструкция меня не касается! Прислана она ведь из ганноверской королевской канцелярии, а не из британского Адмиралтейства! — И сэр Норрис подумал, что иногда в том есть своё преимущество — иметь сразу два начальства. В любом случае, поднявшись на капитанский мостик, полный адмирал Норрис первым снял шляпу перед старшим флагманом вице-адмиралом Петром Михайловым. Примеру Норриса последовали голландцы и датчане.
7 августа 1716 года соединённая армада наконец снялась с рейда Копенгагена и взяла курс на Борнхольм, где, по датским сведениям, якобы появился шведский флот. Но на острове царил на деле мир и покой, и скоро разосланные Петром фрегаты донесли, что швед по-прежнему стоит у Карлскроны. Пётр хотел прямо идти к сей фортеции и блокировать шведские корабли, чтобы потом без помех высадить десант в Сконе, но датские адмиралы упрямо не желали уходить от родных берегов. Пётр отправил Екатерине в Копенгаген краткую записку: «О здешнем объявляем, что болтаемся тут, как молодые лошади в карете... Ибо коренные сволочь хотят, да пристяжные не дают, чего для я намерен скоро к вам быть».
И впрямь, уже через неделю вся грозная соединённая флотилия, не сделав ни одного выстрела, вернулась в Копенгаген. И снова в королевском замке начались бесконечные балы и маскарады. Меж тем по городу ганноверским послом Фабрицием был пущен слух, что русские готовы внезапно захватить датскую столицу. Король Фредерик был столь перепуган этими слухами, что приказал срочно собирать конное ополчение против своего недавнего друга и союзника.