Спешившись возле выстроившихся в линию землянок, придерживая рукой саблю, я быстрым шагом приблизился к адмиралу, козырнул.
— Поручик Ржевский с пакетом для вашего высокопревосходительства.
— Ржевский? — подняв на меня глаза, переспросил Чичагов — не делая пока попыток принять протянутый ему пухлый конверт. — Майор Павел Алексеевич Ржевский кем вам приходится? Вы с ним родственники?
— Даже не однофамильцы! — брякнул я, поспешив максимально откреститься от этого Павла Алексеевича.
— В самом деле? — думая, похоже, о чем-то своем, покачал головой адмирал. — Жаль… Роберт Егорович, возьмите у поручика пакет, — бросил он затем полковнику-квартирмейстеру.
Тот шагнул вперед, но почти «на автомате» я спрятал конверт за спину, пояснив:
— Прошу меня извинить, приказано передать в собственные руки!
— Экий вы формалист, поручик, — снова покачал головой главнокомандующий и протянул наконец руку за бумагами.
Я отдал ему пакет.
— Здесь кровь? — не то спросил, не то просто отметил адмирал, со всех сторон оглядев конверт.
— Бумаги вез флигель-адъютант Шварценеггер, я лишь находился при нем, — доложил я. — Уже здесь, под Борисовом, его высокоблагородие был ранен и поручил мне завершить начатое.
— Шварценеггер… — словно смакуя, медленно, едва ли не по слогам повторил Чичагов. — Не имел чести знать такого. Из пруссаков, должно быть?
— Полагаю, из австрийцев, ваше высокопревосходительство.
— А, тогда понятно, — кивнул каким-то своим мыслям главнокомандующий. — Что же это вы, поручик, не уберегли государева гонца? — бросил он затем, взламывая сургучную печать на конверте.
— Виноват, ваше высокопревосходительство! Нападение оказалось внезапным.
— Внезапным… Конечно. А когда бывает иначе? — проворчал адмирал. — Проклятый Удино, вон, нашего графа Палена намедни тоже внезапно атаковал… В итоге оставлен Борисов. Добро хоть мост успели сжечь…
Зашелестели разворачиваемые бумаги.
Несколько минут Чичагов внимательно их изучал, то хмурясь, то вдруг светлея лицом, затем выудил из пачки одну и протянул ее полковнику:
— Что думаешь, Роберт Егорович?
Тот быстро пробежал документ глазами.
— Ну, что думаешь? — повторил свой вопрос главнокомандующий.
— Не возьму в толк, откуда Его Величеству может быть все сие ведомо? — проговорил полковник, возвращая бумагу адмиралу. — Про Студянку, про гати, про планы французов?
— В самом деле, откуда? — спросил Чичагов — почему-то меня. — Мы здесь, через реку от Наполеона, только и гадаем о его намерениях, а Его Величество в Петербурге осведомлен обо всем в деталях?
— Не могу знать, ваше высокопревосходительство! — гаркнул я, но, подумав, что миссии моей такой ответ не на пользу, добавил: — Однако ежели мнение мое услышать изволите… Так на то он и Государь, чтобы глядеть дальше нашего. К тому же, как говорится, лицом к лицу лица не увидать — большое видится на расстоянии…
— И где же это так говорится, поручик? — хмуро поинтересовался Чичагов.
— Матушка моя, покойница, бывалоча сказывала, — ответил я, ни на йоту, кстати, не соврав — Есенина мои родители любили и цитировали нередко, к месту и не к месту[10].
— Ну и как, доверимся мнению покойной матери господина поручика? — скептически поинтересовался главнокомандующий у полковника.
— Мое видение дел наших вам хорошо известно, ваше высокопревосходительство! — с жаром проговорил тот. — Наполеон рвется к Минску — к так удачно захваченным нами ранее складам. А это значит, переправляться через Березину французы будут либо здесь, в Борисове, либо, что наиболее вероятно, ниже по течению. Посему, единственное верное решение — то, что мы с вами нынче обсуждали: оставив в крепости корпус генерала Лонжерона, переместить наши основные силы южнее, в село Збашевичи. Студянка — нелепость. Идти от нее можно разве что на Вильно. По болотам. Проще, не мудрствуя, сразу бросить на левом берегу артиллерию, обоз — да и большую часть армии заодно. Не думаю, что Наполеон на такое готов. Однако… — он вдруг умолк.
— Однако? — с нажимом повторил за ним Чичагов.
— Однако приказ Его Императорского Величества не оставляет нам выбора, — резко поменяв тон, холодно продолжил полковник. — Ослушавшись — вовек не оправдаемся, хоть самого Наполеона на аркане приведем со всеми его маршалами. Подчинимся же — упрекнуть нас будет не в чем. Такова была воля Государя — и вот документ о сем…
Ну, это он, понятно, не знал, что через пару дней чернила на доставленном мной письме выцветут без следа, а еще через сутки рассыплется в прах и бумага… Но, ясное дело, ставить командование Третьей Западной армии об этом в известность я не собирался.
— Приказ, да, — задумчиво кивнул адмирал. — Но как же отечеству польза?
— Тут соглашусь с поручиком, — кивнул в мою сторону полковник — без малейшей, впрочем, приязни как во взгляде, так и в голосе. — Сие Государю нашему виднее, будь он и в Санкт-Петербурге… Да хоть в самом Ново-Архангельске[11]! Кто мы такие, чтобы спорить с его прямым приказом?
— Русские офицеры? — снова не столько спросил, сколько констатировал Чичагов. — Нет-нет, Роберт Егорович, вне всякого сомнения, вы правы, — добавил он тут же — заметив, что полковник явно настроен спорить. — Приказ есть приказ. Его Величество повелел — значит, быть по сему. Подготовьте предписания Ланжерону и остальным — мы выступаем… А вы свободны, поручик, — последнее относилось уже ко мне. — Впрочем, ежели желаете лично узреть плоды трудов своих, можете остаться — отправлю вас к генералу Чаплицу. Он у нас занимает позицию напротив этой пресловутой Студянки. Как раз собирался его отзывать сюда — а оно ж вон как обернулось…
— Охотно, ваше высокопревосходительство! — отсалютовал я главнокомандующему. — Но, если позволите, сперва я хотел бы отыскать раненого флигель-адъютанта Шварценеггера и доложить об исполнении поручения. Казаки повезли его к лекарю — увы, не ведаю, куда именно.
— Ступайте, — не стал возражать Чичагов. — Передайте от меня господину адъютанту пожелания скорейшего выздоровления!
— Благодарю, ваше высокопревосходительство! — повторно приложил два пальца к козырьку кивера я и, повернувшись, поспешил прочь.
* **
— Что такое «не везет» и как с ним бороться, издание второе, доработанное, — мрачно просипел Панкратов.
Разыскать его оказалось куда легче, чем я опасался: на выезде из крепости я столкнулся с моим знакомым казачонком Федькой и, ни на что особо не рассчитывая, спросил, не знает ли тот, куда его товарищи отвезли раненого адъютанта.
— Почему не знаю — знаю, — кажется, даже несколько оскорбился тем, что кто-то усомнился в его осведомленности, паренек. — Вот сюды их высокоблагородие и занесли, — показал он аккурат на соседнюю землянку. — Лекарь с ними там нынче.
С врачом, осматривавшим Виктора, мы едва не столкнулись в дверях — когда я влетел внутрь, лекарь как раз собирался выходить.
— Как он? — довольно бесцеремонно ухватив доктора за выцветший лацкан мундира, спросил я.
— Я сделал все, что было в моих силах, — мягко высвобождаясь, ответил тот. — Но с такой раной…
— Он… умер? — внутри у меня все оборвалось.
— Пока нет.
— Но…
— Все в руках Господа нашего, — коротко бросил лекарь и торопливо выскользнул из землянки.
Я же бросился к раненому.
Мой напарник лежал на спине на грубом деревянном настиле. Грудь Панкратова стягивали не первой свежести бинты, глаза были закрыты, дыхание — едва различимым. На мою попытку его позвать — почему-то сделанную вполголоса — Виктор никак не отреагировал.
Совершенно не зная, что предпринять, я дернулся было к выходу, тут же передумав, вернулся к раненому, снова его окликнул — столь же безрезультатно. Наклонился, прислушался — сам не зная к чему — затем, стиснув обжигающе горячее запястье, зачем-то попробовал нащупать пульс, но не преуспел и в этом.
Тихо выругавшись, достал из потайного кармана своего доломана пузырек гранаты — и в этот момент рука Панкратова резко поднялась, и пышущие жаром пальцы огненными тисками стиснулись на склянке поверх моих.
— Совсем обалдел? — не разлепляя век, выдохнул мой напарник. — В нашем времени здесь над нами метра два земли!
— Так я это… С таймером! — не помня себя от радости, выговорил я.
— С таймером он… Что там Чичагов?
— Все нормально. Выполняет приказ!
— Славно…
— Что были должны, мы сделали, — возбужденно продолжил я. — Теперь нужно уходить, пока ты…
— …копыта не отбросил, — закончил за меня напарник, выдавив на лицо жалкое подобие улыбки. — Сам понимаю. Но еще не сейчас. Уходить — не сейчас.
— Почему? — не понял я.
— Ближайшая резервная точка на другом конце крепости. Пока вся армия торчит внутри — незаметно туда не пройти. То есть ты-то, понятно, пройдешь, а меня остановят — из самых лучших побуждений.
— Ну, скажешь, что хочешь перед смертью в последний раз посмотреть на Березину, — пожал я плечами.
— Нет. Риск слишком велик. Лучше обождем. Если все пойдет, как задумано, скоро девять десятых войска крепость оставит — вот тогда и рванем когти. Не дрейфь, пару часов я протяну — ручаюсь. Заодно убедимся, что не случится какого сбоя… Так что гранату ты пока не активируй. Даже с таймером. Просто держи наготове.
— Хорошо, как скажешь, — сдался я.
Рассчитал Виктор верно: через два часа основная часть армии укрепления покинула. Тихо, без барабанного боя и грома труб, разбившись на небольшие отряды — поди угадай, куда какой направляется. То есть мы-то с напарником это знали, а вот шпионам французов, сыщись такие в лагере Чичагова, головы пришлось бы поломать.
Высунув нос из землянки и разведав обстановку — все шло по плану — я вернулся за Панкратовым.
— Идти-то сможешь? — уточнил запоздало.
— А что, есть выбор? — хмыкнул Виктор, хватаясь за мою руку и тяжело на нее опираясь.