Первая его попытка встать закончилась неудачей — едва приподнявшись, мой напарник сорвался и не упал со своих нар лишь потому, что я успел подхватить его на полпути. Отдохнув с четверть минуты, Виктор рывок повторил, но принять более-менее вертикальное положение Панкратову удалось лишь после того, как я подсел под него всем телом, по сути, взвалив на себя. Тем не менее, результатом раненый остался вполне доволен:
— Вот так! — прокряхтел он. — Теперь — двинули!
Ну, мы и двинули.
Не стану подробно описывать наш путь через опустевшую крепость, замечу лишь, что занял тот у нас добрых полчаса. Может, вышло бы и быстрее — даже с нашей незавидной скоростью — но дважды нам пришлось терпеливо пережидать, пока с дороги уберутся направлявшиеся по своим делам солдаты, а однажды — возвращаться и менять маршрут: прежним незадолго до нас катили пушку, да у лафета колесо отвалилось, и теперь взмыленный артиллерийский расчет устраивал вокруг своего охромевшего детища какие-то ритуальные танцы.
Но все на этом свете рано или поздно заканчивается, подошла к финишу и наша с Виктором одиссея. Вот он, последний поворот, а сразу за ним — площадка, заранее облюбованная моим напарником для эвакуации…
Оказалось, однако, что удобное место приглянулось не только нам. В самом центре заветного пятачка гордо стоял барабан (уж не тот ли самый, что служил недавно табуретом его высокопревосходительству адмиралу?). Полдюжины праздных казаков сгрудились вокруг него, затеяв игру в кости, еще трое или четверо — похоже, болельщиков — расположились поодаль.
Вот тут-то Панкратов и выдал ту свою сентенцию про «не везет».
— Бардак… — зло прошептал я. — Вот так и упустили Наполеона… Выйду, разгоню к чертям?
— Там с ними хорунжий и сотник — считай, офицеры, — покачал головой Виктор. — Они тебя пошлют — и формально будут правы: ты им ни разу не указ.
— Что же делать?
— Не знаю… — он помолчал. — Хотя нет, есть идея! — просиял вдруг мой напарник — насколько это вообще было возможно в его состоянии. — Поступим так…
* **
— Французы! — размахивая обнаженной саблей, укушенным в задницу демоном ворвался я в импровизированное полевое казино. — Французы в крепости!
— Как?! Где?! — побросав кости, повскакали со своих мест казаки.
— Со стороны реки взобрались на вал! Быстрее, братцы, там наших бьют!
Волшебные слова, про «наших», сработали безотказно — от барабана казаков словно ветром сдуло. Прокричав им вслед еще что-то ободряющее, я торопливо сунул саблю в ножны и бросился в противоположную сторону — за Виктором.
— Ваше благородие!..
Мы с Панкратовым были же почти на месте, когда меня нагнал этот знакомый голос. Я обернулся: у соседней землянки, удивленно таращась, переминался с ноги на ногу казачонок Федька.
— Ваше благородие, верно, ошиблись вы, — пряча глаза, пробормотал он. — Я только что с вала — нет там никаких хранцузов и не было!
— Точно говорю: были! И есть! — заскрежетав от досады зубами, бросил я — увы, без должной твердости в голосе.
— Не было! — упрямо повторил Федька.
— Сейчас разберемся, — взял внезапно инициативу в свои руки висевший на мне до того безмолвным мешком Панкратов. — Подойди сюда, казак.
Не посмев ослушаться офицера, парнишка неуверенно приблизился.
— Гляжу, ты настоящий воин. Молодец! Пистолет-то заряженный носишь? — спросил его Виктор, указав левой рукой — правая опиралась на мою шею — на изогнутую рукоять за поясом у Федьки.
— Так как же иначе-то? — в искреннем недоумении развел руками казачонок.
— А пуля не выкатится?
— Обижаете, ваше высокоблагородие! — протянул парнишка.
— Дай-ка сюда, проверю, — велел мой напарник.
Сбитый с толку таким оборотом, парнишка покорно протянул ему свой пистолет.
Пальцы Федьки еще касались ствола, когда Виктор ловко взвел курок и выстрелил казачонку в грудь.
Парнишка упал. Похоже, растратив на этот маневр с пистолетом последние силы, начал оседать и Панкратов — успев, впрочем, отчетливо прошептать:
— Игорь, гранату!
В полной прострации сделав последний шаг, отделявший нас от зоны безопасной эвакуации, я разбил пузырек об эфес своей сабли.
Глава 14
г. Борисов, июль 20** года
Текущий поток времени
— Уф-ф-ф!.. — шумно выдохнул Виктор, приподнимаясь со дна заботливо подготовленного для нас «археологами» раскопа и принимаясь аккуратно разматывать свои окровавленные бинты. — Как же здорово вернуться домой!
— Зачем?! — только и сумел выговорить я, механически перебирая пальцами серебристые пуговицы ментика — теплой летней ночью в по-зимнему наглухо застегнутом мундире меня сразу же прошиб пот. Впрочем, одна ли здешняя жара была тому виной?
— Как это — зачем? — кажется, искренне не понял меня напарник. — В гостях — оно, может, и хорошо, но дома-то всяко лучше! Да и миссия не закроется, пока Машина не выдернет засланца назад! А ты что, собирался навсегда в прошлом остаться? — недоуменно воззрился он на меня.
— Зачем ты убил Федьку? — вынужден был развернуть я свой вопрос. Слова прозвучали как-то буднично, совсем не чета тому урагану, что бушевал сейчас внутри меня.
— Федьку? — насупив брови, переспросил Панкратов. — А, ты про того бойкого казачка! — дошло до него наконец. — Что ж, встречный вопрос: а ты зачем убил Ковальского?
— Что? — осекся я. За бешеной круговертью наших похождений смерть уланского штабс-ротмистра была мной не то чтобы забыта — но как-то вытеснена на задворки сознания, толком не пропущена через себя. А ведь Виктор прав: всего несколько часов назад я собственноручно застрелил человека! Несколько часов — конечно, не считая двухсот с лишним лет, но так ли это важно?.. — Ну… Ковальский же первый пытался нас убить!.. — «на автомате» пробормотал я. — Я… Я защищался!
Оправдание вышло так себе — ярость несчастного штабс-ротмистра была направлена исключительно на моего напарника, не схватись я тогда за пистолет, лично мне, вероятно, ничего бы не угрожало, но, вопреки моему ожиданию, Панкратов удовлетворенно кивнул:
— Так и есть: ты защищался. И, что гораздо важнее, защищал нашу миссию. Плюс исправил мой прошлый прокол — за что тебе, кстати, отдельное спасибо. Свидетель — дело такое… Никогда не знаешь, где и как он тебе аукнется! Вот представь: пожалел я того казачка. Взяли мы — и гордо ушли из потока у него на глазах. Допустим даже, миссии это не навредило — обалдев от увиденного, Федька твой никому ничего не рассказал. Либо рассказал — да никто ему не поверил. Или вдруг поверили, но, пока странная история о растворившемся в воздухе императорском курьере дошла до ушей командования армией, менять планы было уже поздно. Все вроде бы хорошо, да?
Я машинально кивнул.
— А на самом деле — ничего хорошего! — назидательно поднял вверх указательный палец Виктор. С бинтами мой напарник уже благополучно управился: от страшной раны под ними остался лишь небольшой шрам. — Это же была не последняя наша миссия! И вообще, Ордена, и, надеюсь, моя лично — да и твоя тоже. Обязательно будут другие. И на что нам в них сдался новый Ковальский? Вот отправится кто-то из нас, скажем, в 1825-й, а там — этот самый Федька! Которого в 1812-м за его рассказ подняли на смех старшие товарищи-казаки. У Федьки, понятно, возникнут вопросы. Оно нам надо — на них отвечать?
— Да ладно, — отмахнулся я — уже без былой, впрочем, уверенности. — Какова вероятность, что пошлют именно нас, что мы наткнемся именно на него, что Федька нас узнает?..
— А какова была вероятность встретить в 1812-м под Борисовым Ковальского? — резонно возразил на это Панкратов.
— Тоже так… — вынужден был согласиться я. Но тут же спросил: — А почему, кстати, наша многомудрая Машина этого не предсказала?
— Вот чего не знаю — того не знаю, — развел руками Виктор. — Должна была просчитать, по идее… Разве что… — умолк он вдруг, не договорив.
— Что «разве что»? — не дождавшись развития мысли, уточнил я.
— Разве что все она прекрасно просчитала, но не сочла угрозу существенной, — с заметной ноткой сомнения в голосе предположил Панкратов.
— Ничего себе «несущественной»! — всплеснул я руками.
— Ну, мы же справились, — пожал плечами Виктор. — А значит, по дефолту, Машина была права… Если и в самом деле на это закладывалась, — тут же уточнил он все же.
— Глупый какой-то риск, — покачал я головой. — Всего-то и нужно было — направить нас к крепости другой дорогой! И ты бы пулю не схлопотал, и Ковальский был бы жив… Да и Федька тоже…
— Не был бы, — скривился мой напарник.
— Что? — не понял я.
— Не был бы жив твой Федька. Как и Ковальский! Пойми уже наконец: они оба лет двести как мертвы! Ну, ладно: сто пятьдесят! Как там было у классика: то, что мертво, умереть не может! — явно процитировал он что-то, но мне фраза знакомой не показалась.
— Теперь — мертвы, — не стал спорить с очевидным я. — Но могли бы прожить перед смертью долгую, полноценную жизнь. А мы…
— А может, и не нужно было, чтобы они ее прожили? — перебил меня Панкратов. — Может, их ликвидация — часть реализуемого плана?
— Зачем Машине их смерть? — не ждал я такого оборота.
— Ради лучшего будущего. Предположим, наглядевшись в отрочестве на ужасы войны, Федька вырос бы в серийного маньяка-расчленителя, а Ковальский… Не знаю, например, примкнул бы через двадцать лет к польскому восстанию и в самый неподходящий момент застрелил фельдмаршала Паскевича… А вообще, такие вопросы если кому и задавать, то разве что Гроссмейстеру или хотя бы Эф Эф… Но явно не мне с моим пятым градусом, — резюмировал он.
— Пятым? — быстро переспросил я. — Так у тебя же вроде четв… — и, не завершив фразы, осекся.
Ну да, до Скачка у Виктора была четвертая степень посвящения — он же сам назвал ее Полине на камеру. Но сейчас — пятая, и так в этой реальности обстояли дела с тех пор, как я знал Панкратова. А у самого у меня… Да нет, все та же третья. У Полины, кстати, всего вторая, ниже прежнего — надо же, обошел-таки я дочку Эф Эф на крутом повороте!