— Смысл?
— Смысл Эф Эф меня устранить.
— Что? — опешил я.
— А то самое! — резко повысив голос, бросила девушка. — Думаешь, я часто с лошади падаю? Да еще чтобы меня потом по кусочкам собирали?! — Зуля судорожно дернула загипсованной ногой — так, что зашаталась вся удерживавшая ту на весу конструкция. Судя по гримасе, исказившей лицо пациентки, неосторожное движение отдалось ей неслабой такой порцией боли, но речь свою моя собеседница прервала разве что на секунду. Снова заговорила она, правда, уже чуть тише. — Там проволока была натянута между деревьев — в последний момент я заметила блеск, но сделать уже ничего не успела — лошадь споткнулась, и я полетела кувырком. Хорошо не шею сломала, а только руку с ногой. Головой, кстати, тоже приложилась — и вырубилась. Поэтому не смогла сразу все проверить. Когда пришла в себя, уже возле конюшни, спросила инструктора, но он сказал, что ничего там не было. Но смотрел при этом почему-то в сторону, глаза в глаза — словно боялся, — нервно сглотнув, девушка умолкла.
— То есть… Погоди! — воспользовавшись паузой, поспешил заговорить я. — Ты считаешь, что твое падение подстроил Эф Эф?
— Ну а кто же еще? — фыркнула Зуля.
— Но зачем это ему?!
— Затем, чтобы протащить свою драгоценную дочурку тебе в напарницы. А меня, наоборот, убрать подальше! Одним выстрелом убить двух зайцев.
— А что, место моей напарницы медом мазано? — хмыкнул я, пытаясь скрыть растерянность за иронией.
— Вспомни, о чем мы только что говорили, — устало покачала головой девушка. — Наших ровесников в Ордене — всего ничего. Парней — особенно. При этом более-менее счастливую пару такие как мы могут образовать только в своем кругу. Вот Эф Эф и подыскивает любимой доченьке достойного кавалера. Петруху он всерьез не воспринимает, питерского Игоря за что-то недолюбливает — остаешься только ты. Не заметил, Эф Эф с самого начала носится с тобой, как с писаной торбой?! И нет-нет да и сведет с дочуркой. А тут вдруг Машина другую к тебе в пару поставила. Да не абы кого, а извечного недруга его дочери. Непорядок же! Срочно исправить! Вот он и исправил.
— Дешевая мелодрама какая-то… — пробормотал я. — Да ну, бред же!
— Вообще никакой не бред! Или вот это — тоже бред?! — тряхнула она сломанной ногой — кажется, даже сильнее, чем в прошлый раз.
— И Полина, по-твоему, обо всем знает?
— Если не дура, то догадывается. А Белоголовцева у нас кто угодно, только не дура!
— Между прочим, — обрел я внезапно твердую почву под ногами, — это именно она посоветовала мне тебя навестить! Так что нет, не бьется у тебя теория заговора! — с облегчением заключил я.
— Еще как бьется! — холодно усмехнулась Зуля. — Это у нее такая форма протеста. Назло папаше. Эф Эф как узнал, что ты здесь — а он уже узнал, поверь — так небось от досады кирпичами ср… испражняется. Ну да не бойся, — бросила она, должно быть, неверно прочтя выражение моего лица — что бы там ни отразилось, был это не испуг. — Тебе он ничего не сделает. Да и мне, скорее всего, тоже уже — слишком явно будет. Ну и насчет Белоголовцевой особо не обольщайся. Насколько могу судить, ты совсем не в ее вкусе. К тому же, она до сих пор страдает по тому своему парню. Ну, которого зимой грузовик сбил.
Эту историю — про грузовик — я знал. И поведала мне ее сама дочка Федора Федоровича — каких-то пару часов назад, в том самом кафе на Волоколамке.
* **
…— Не обошлась, — мотнула челкой Полина. — Был у меня пятый. Даже в текущей реальности — был. Папа его меня и лишил…
— В смысле — лишил? — поднял я на собеседницу недоуменный взгляд.
— В буквальном. Понизил градус. Это в Ордене такое наказание для провинившихся. Применяется редко, но мне вот «повезло».
— И за что же это тебя разжаловали аж до второй степени? — поинтересовался я.
— До первой, — невесело усмехнулась девушка. — Вторую я с тех пор себе уже вернула. Могли вообще отобрать кольцо, но на это у отца, как видно, рука не поднялась. А решал он — Гроссмейстер тогда серьезно болел (как раз очередная пандемия коронавируса разразилась), и отец его замещал.
— Так за что, все-таки, подобные строгости? Если это, конечно, не секрет.
— Ага, секрет. В курсе которого в Ордене каждый второй — не считая каждого первого… И я даже знаю, кто разболтал — имя сплетницы начинается на «Зуль» и заканчивается на «фия». Ну да это уже неважно. Сейчас расскажу, короче — только еще один коктейль попрошу, — отодвинула она от себя высокий фужер с тонкой соломинкой, торчавшей из оставшихся на дне розовых ягод и зеленых листиков — натуральной, не пластиковой.
Я покосился на собственный бокал — тот был еще полон почти наполовину. Тем не менее, подошедшая официантка предложила повторить мне пиво — получив, впрочем, в ответ неуверенный, но отказ.
— Как-то так сложилось, что Машине я пришлась по нраву, — начала рассказ Полина, когда ей наконец принесли заказанный напиток — на этот раз ягодки в фужере были голубыми, а листики — желтыми. — Но в текущей версии реальности — похоже, особенно. В первый раз меня послали на миссию в восемь лет — в паре с отцом, кстати. По легенде я там, правда, приходилась ему не дочерью, а сироткой-крепостной, которую он — тульский помещик — выиграл в карты. Забавное у нас тогда вышло приключение — ясное дело, всей опасности я в силу возраста не осознавала… Ну да не суть. Машина выбирала меня еще дважды подряд, потом последовала небольшая пауза, затем еще одна заброска — и снова пауза, уже на несколько лет. В четырнадцать Машина обо мне опять вспомнила… В общем, к выпуску из Интерната я намоталась на миссии на полноценный пятый градус. Официально мне его, правда, не присвоили — ждали совершеннолетия — но все, кому положено, о нем знали. А за год до окончания школы я встретила мальчика. На полгода меня старше. Обычного человека, не Столпа…
— Это как же он тогда оказался в Интернате Ордена? — не понял я.
— А он и не оказывался. Интернат — не тюрьма, время от времени нас выпускали подышать воздухом свободы. Там мы с Тёмой и пересеклись. Первая любовь, все дела. Часы и минуты, что мы проводили вдвоем, были счастливейшими в моей жизни… — словно споткнувшись, она замолчала, а я вдруг поймал себя на мысли, что слушать об этом Тёме мне не то чтобы неприятно… Как-то дискомфортно. Ну в самом деле, я же не рассказываю Полине о своих отношениях с Ольгой или той же Ирочкой! — А потом, после очередного Скачка, оказалось, что Тёма погиб, — снова заговорила девушка, отпив из своего фужера. — Уже месяц как. Попал под грузовик… Я была в отчаянии! Хотела тоже броситься под колеса. А тут Машина назначила меня на очередную миссию. И я подумала: крутись Уроборос, я же повелеваю временем! Меняю историю! Что мне стоит изменить один лишний эпизод?
— Твой отец мне как-то говорил, что такое невозможно, — заметил я, вспомнив тот наш разговор с Эф Эф — о судьбе моих родителей.
— Не только тебе. И был совершенно прав, скорее всего… Но мне казалось, что я все продумала. Незадолго до своей гибели Тёма нашел на чердаке одного старого дома клад. Ну, как клад — чугунок с ржавыми железками и, может, парой медных монеток. Как раз примерно из времени, в которое меня посылали. И место почти совпало. И я решила подложить в тот чугунок письмо. В котором предостеречь Тёму. В прошлом подложить, разумеется.
— Не факт, что он бы поверил такому странному посланию, — с сомнением заметил я.
— Написать так, чтобы все сработало, было меньшей из проблем. Куда сложнее — проникнуть на нужный чердак. Да еще так, чтобы не вызвать подозрений у наблюдателей Ордена. Но я справилась… Почти. На пункте должен был сидеть Витек Панкратов — я договорилась, что он меня прикроет. Кое-что обещала… Не важно что. Кое-чем пригрозила — тоже неважно чем. И он, в общем-то, не подвел. А вот я облажалась. Хотя, казалось бы, все предусмотрела! Помимо бумажного письма подбросила лазерный диск и глиняную табличку с надписью… Но поток времени так просто не обманешь… — Полина снова ненадолго прервалась, потянувшись к бокалу. Шумно свистнув соломинкой, продолжила: — Бумага промокла и письмо сделалось нечитаемым. Глиняная табличка рассыпалась — Тёма ее даже не опознал, принял за налетевшую грязь. А диск, как потом оказалось, он просто не стал брать — видно, решив, что тот портит старинный имидж находки. Потом я нашла этот проклятый диск на чердаке, но файл все равно не открылся — наверное, носитель тоже испортился за двести с лишним лет… Вот такая печальная история, — подняла на меня глаза девушка — и тут же снова их опустила, но я успел заметить, как блеснула слезинка. — При этом в прошлом меня даже не спалили. Но, должно быть, Зуля — почти уверена, что это была она — нашла в спальне черновик письма, который я второпях забыла сжечь — и настучала интернатским воспитателям. Жуткий вышел переполох! Все наперебой завопили об угрозе парадокса. Началась проверка. Витьку влетело — но он как-то отмазался. А меня чуть не выгнали из Ордена… Крутись Уроборос! Лучше бы выгнали, но Тёма прочел то мое письмо…
— Так ты бы даже не узнала, прочел он его в очередной реальности или нет, — покачал головой я. — Уж поверь человеку, прожившему жизнь без кольца… Или, когда его отбирают, память продолжает накапливаться?
— Не знаю, — пожала плечами Полина. — Но что-то, ясное дело, меняется. Впрочем, ты же как-то жил?
— Приспособился, — хмыкнул я. — Но жизни такой и врагу не пожелаю.
— Я понимаю… — кивнув, прошептала девушка. — Наверное, понимаю…
В пальцах Полины хрустнула, переломившись пополам, коктейльная соломинка — когда девушка успела достать ее из фужера, я и не заметил.
* **
Этой ночью мне снилось, что я на миссии — уговариваю Пушкина зашифровать в стихах сообщение для моих родителей. Поэт упирается, выдвигает одно возражение за другим, но ни одно из них не кажется мне убедительным. Время от времени в комнату входят Федор Федорович, Виктор, Горислав, Полина и даже Ольга с Ковальским (последние двое — вместе, чуть ли не под ручку) — и все как один горячо поддерживают упрямца Пушкина. В конце на лошади в двери въезжает Зуля — причем вся в гипсе, как в скафандре, только лицо виднеется.