— Легко сказать — ползком, а когда на тебе такое платье… — проворчала девушка, впрочем, снова послушно припадая к брусчатке.
— Ладно, двинули, — бросил я, пропуская напарницу так, чтобы держаться от нее с той стороны, откуда прилетали пули.
— Быстрее внутрь, ваше благородие, здесь безопасно! Насколько это сейчас вообще возможно…
Подгоняемые этими криками, последние метры до подъезда мы, не выдержав, все же преодолели бегом. Под жутковатый аккомпанемент свиста пуль — но, в итоге, благополучно.
Черное одеяние незнакомца оказалось формой железнодорожника. Причем, сперва я принял его за моряка — из-за якоря с топором на кокарде фуражки. Ну зачем поезду якорь? Ан нет, видимо, для чего-то нужен.
— Кто вы? — осведомилась Полина, вваливаясь в подъезд.
— Городов я. Так-то путеец, но вот пришлось пойти помощником машиниста на бронепоезд, — последовал ответ. — Только нету больше нашего бронепоезда… — резко помрачнев, добавил он. — Да и тут нас черти узкоглазые крепко прижали…
— Прапорщик Одинцов, — представился я, отметив про себя этих «узкоглазых». Неужели русско-японская? Но почему в Ярославле-то?! — Это, — кивнул на напарницу, — моя… моя сестра Полина.
— Пройдемте наверх, — шагнул железнодорожник вглубь дома. — Наши — там.
Коротко переглянувшись, мы с девушкой двинулись за ним следом.
«Наших» — помимо Городова — оказалось трое. Еще один железнодорожник — пожилой мужик, назвавшийся Прохорычем — с маузером в громадной деревянной кобуре у пояса. Вооруженный винтовкой парень, едва ли не младше нас с Полиной, в длинной солдатской шинели не по погоде («Васильев я, Серж Васильев. Студент. Ну, бывший. Мерзну вот что-то. Болею, наверное…»). Оба — с такими же, как и у Городова, бело-сине-красными повязками.
Третьего «нашего» я увидел не сразу — он вышел из соседней комнаты, когда с первыми двумя мы уже перезнакомились. Мужчина лет тридцати пяти, с несомненной военной выправкой, в зеленом офицерском кителе, но без погон, и фуражке с мягкой тульей — без кокарды, но с черно-оранжевой — «георгиевской» — лентой на околыше. Имелась у него и повязка на рукаве — также георгиевских цветов.
— Штабс-капитан Седов, — отрекомендовался он, пожимая мне руку.
— Прапорщик Одинцов.
— Да, я слышал… — взгляд штабс-капитана скользнул по золотым погонам на моих плечах, по щегольскому мундиру, по эфесу шашки — печально, и чуть ли не с завистью. — С начала германской не видел такой красоты, — вздохнул он. — Вы, Одинцов, к нам будто прямиком со смотра явились… Причем, года так из 1913-го… Помнится, один англичанин, Уэллс, роман написал — «Машина времени», кажется, ну или что-то вроде этого. Вот будто про вас.
— Старые запасы… — пробормотал я. И зачем-то добавил: — Погибать, так при полном параде!
То есть для них здесь 1913 год тоже в прошлом. Значит, точно не русско-японская. Кто же тогда эти загадочные «узкоглазые»?
— Тоже верно, — кивнул между тем штабс-капитан. — Из какого вы отряда?
— Я… Из резерва, — брякнул я наобум — нужно же было что-то отвечать.
— Не знал, что у нас есть резерв, — покачал головой офицер.
— Больше и нет, — развел я руками. Логично же, раз бронепоезд потерян, а «нас прижали»?
— Как вы оказались там, на улице? — не отставал Седов.
— Вернулся за сестрой, — кивнул я на напарницу. — Прошу прощения, я ее не представил — Полина Одинцова, моя сестра… И… Еще раз прошу прощения, господин штабс-капитан — это что, допрос? Вы меня в чем-то подозреваете?
— Что вы, — печально скривился мой собеседник. — Какие тут подозрения. Последнее, что станут делать красные — засылать к нам переодетого офицером шпиона. Нет у нас под это достойных секретов… Да и видно же, что вы не китаец и не мадьяр… — усмехнулся он.
— Русские части у большевиков считаются ненадежными, — вмешался в разговор Городов. — Вот и бросили на нас узкоглазых.
— С севера, говорят, латышские стрелки наступают, — добавил его старший коллега Прохорыч. — У нас здесь — китайцы, на юге — мадьяры…
— Да нет, я слышал, мадьяры с запада прут, рука об руку с узкоглазыми, — заспорил Городов.
— В общем, полный интернационал, как и положено у большевиков, — усмехнулся Седов. — Давят, сволочи… Да вы, Одинцов, небось, все сами видели… Ну ничего, мы им тоже жару задали! Попомнят краснопузые наш Ярославский июль 18-го…
Ну вот, и с годом разобрались, и с сутью конфликта. Полина была права — это гражданская война, 1918-й. Красные наступают… а мы, значит, у белых. Ну да, золотые погоны обязывают… Вот только дела у «наших», похоже, не очень. Подмога не пришла, подкрепленье не прислали — если не считать нас с «сестрой»…
Интересно, а многие так выбирали сторону в гражданской войне — нечаянно оказавшись в один прекрасный (или скорее, ужасный) момент по-особому одетыми или в определенной компании?
Звякнуло стекло — и до того разбитое. Влетев в окно, пуля ударилась в стену за спиной штабс-капитана. Все присутствующие дернулись — кто сильнее, кто едва заметно — невозмутим остался один Седов.
— Можете сообщить что-нибудь новое о продвижении красных? — спросил он у меня.
— Едва ли что-то существенное, — пожал я плечами. — Я пришел с другой стороны. Насколько могу судить — по городу работает артиллерия. Видел аэроплан… Он к Волге ушел.
— За новыми бомбами полетел! — заявил Городов.
— Да ладно тебе выдумывать, — цыкнул на него Прохорыч. — Виданное ли дело — бомбы на аэроплане! Они ж тяжеленные, с ними ему ни в жисть не взлететь!
— Еще как взлететь! Как, думаешь, они наш бронепоезд остановили? Бомбами с аэропланов забросали!
— У бронепоезда банально закончились снаряды к орудиям, поэтому его и оставили, — повернулся к нему Седов. — А бомбить с аэропланов еще в германскую научились, — заметил он уже Прохорычу. — Прогресс, господа, не стоит на месте!
— Уж лучше б стоял! — буркнул пожилой железнодорожник. — Или вовсе прилег отдохнуть!
Между тем штабс-капитан приблизился к окну и осторожно выглянул на улицу. Трудно сказать, что он там сумел высмотреть, но через четверть минуты Седов обернулся к нам с самым решительным выражением на лице.
— В общем, так, господа, — отчеканил офицер. — Считаю, что оставаться здесь далее бессмысленно. Китайцы не суются только потому, что не знают, как нас мало. Тем не менее, очевидно, что их наступление — всего лишь вопрос времени. Никакого стратегического значения наша с вами позиция не имеет, удерживать ее любой ценой смысла я не вижу. Поэтому предлагаю отходить к Волге. И там — либо соединиться с другими отрядами, либо покинуть город по воде.
— Как это покинуть? — ахнул Городов. — Ваше благородие, у меня здесь, вообще-то, семья! Если уж наше дело — труба, лучше германцам сдаться! Ну, местной комиссии военнопленных…
— Да, у них, вроде как, нейтралитет, — поддержал коллегу Прохорыч. — Не выдадут же они нас большевикам!
— По первому же щелчку пальцев выдадут, — покачал головой Седов.
— До германцев — как и до Волги — еще добраться нужно, — из угла комнаты, где сидел на полу в обнимку с винтовкой, подал голос студент Васильев. — Улица насквозь простреливается — не пройдем.
— Пойдем по крышам, — заявил штабс-капитан.
— По крышам? — хмыкнул студент. — Чтоб к Господу ближе? Это вариант…
— Что у вас из оружия, прапорщик? — спросил между тем Седов меня.
— Только вот это, — указал я на эфес своей драгунской шашки.
— Нет, вы у нас точно из плеяды героев господина Уэллса, реликт довоенной эпохи… — расстегнув кобуру на поясе, он протянул мне массивный черный наган с до блеска отполированными деревянными накладками на рукояти. — Вот, держите. Патроны, уж извините, только те, что в барабане…
— Благодарю, господин штабс-капитан, — взял у него револьвер я.
Признаться, стрелять я пока ни в кого не собирался. Оно понятно, что мертво, умереть не может, но, по большому счету, мне что красные, что белые, что, pardon, желтые (политкорректность же в 1918-м вроде еще не ввели?) — не враги…
Нет, конечно, если придется защищаться…
— Да, а как же вы сами, господин штабс-капитан? — запоздало дернулся я.
— У меня есть еще, — отозвался офицер.
В окно влетела очередная шальная пуля — на этот раз на нее как-то даже внимания особо не обратили.
— Все готовы? — обвел взглядом Седов комнату. Присутствующие, включая нас с Полиной, по очереди кивнули. — Тогда выдвигаемся!
* * *
Дома на улице стояли вплотную один к другому, так что идти по крышам и в самом деле можно было, словно по проспекту. По большей части кровля была покатой, но не настолько крутой, чтобы соскользнуть с нее вниз. К тому же, тут и там из нее торчали кирпичные трубы, поднимались разного рода надстройки, над фасадами иногда возвышались вывески или просто торчала какая-то ржавая арматура — потребуется за что-то ухватиться — всегда найдется за что…
А еще, как оказалось, легко найдется, где организовать засаду.
Первым упал Городов — не проронив ни слова, не издав ни звука, просто клюнул носом вперед и замер. Прежде, чем я сообразил, что случилось, идущий передо мной Васильев вскинул к плечу винтовку и выстрелил, затем передернул затвор — и снова выстрелил. Справа, с другого ската крыши, его тут же поддержал Седов — из револьверов с двух рук, «по-македонски». Рванул из кобуры свой огромный маузер Прохорыч…
Только теперь я заметил противника — это и в самом деле были китайцы (ну, или еще какие азиаты), невысокие, коренастые, в светло-зеленых гимнастерках и фуражках с красными звездочками. Беспорядочно паля из винтовок с примкнутыми штыками, они высыпали из-за труб следующего на нашем пути здания, словно стая саранчи, на несколько секунд заполонив собой всю крышу, но, столкнувшись с ответным огнем, немедленно отхлынули назад, попрятавшись. Убраться, впрочем, успели не все — шесть или семь тел остались лежать неподвижно, еще один китаец полз, волоча ногу — почему-то не вслед за товарищами, а на нас — то ли хотел во что бы то ни стало продолжить ат