— А по центру?
— По центру, старик, рюмочка. Только что вынул бутылку из морозилки и едва успел разлить, как рюмочка твоя с ног до головы подернулась не то инеем, не то изморозью… В общем, старик, она затуманилась. Знаешь, как туманятся глаза у красивых девушек в определенном состоянии…
— Знаю, — прервал друга Касьянин.
— Ты идешь?
— Да!
— Немедленно?
— Да! — повторил Касьянин и положил трубку.
Постоял, прислушиваясь к тому, что происходило у него за спиной. За спиной была тишина, но по грохоту тарелок он понял, что Марина суть разговора с Ухаловым разгадала во всех подробностях, осудила его, разочаровалась в нем, впала в состояние скорбное и осуждающее.
— Будете поддавать? — прокричала она с кухни.
— Обязательно, — ответил Касьянин, поморщившись. Не любил он, терпеть не мог отвечать на подобные вопросы. Они были для него не менее мучительны, чем утренние упреки в вечернем переборе.
— По какому поводу? — в голосе Марины зазвучала веселая злость.
— А какой бы ты предложила? — спросил Касьянин уже из прихожей, уже нащупывая в полумраке растоптанные свои босоножки, которые можно было надеть без помощи рук.
— Перебьетесь!
— Я тоже так думаю, — пробормотал Касьянин, справившись наконец с босоножками.
— А кто будет Яшку выгуливать?
— Степан справится и без меня.
— Что?! — Марина мгновенно преодолела расстояние из кухни до прихожей и возникла в проходе в позе гневной и воинственной — уперев кулаки в то место, где когда–то у нее была неплохая талия, во всяком случае, просматривалась. — Ты не слышал, что случилось на пустыре этой ночью?
— А что там случилось? — невинно спросил Касьянин, открывая дверь.
— Труп! Там нашли труп!
— Но ведь его уже увезли?
— Я не пущу ребенка на пустырь!
— Ладно, — устало согласился Касьянин. — Я не долго… Выгуляю.
— Я и тебя не пущу!
— Разберемся, — вздохнул Касьянин и плотно прикрыл за собой дверь.
Постоял, выжидая, не рванется ли Марина вслед за ним, чтобы остановить, образумить, вернуть. Нет, не рванулась. — И на том спасибо, — пробормотал Касьянин и нажал прожженную сигаретами кнопку лифта. Что–то в глубинах дома вздрогнуло, напряглись, заскрипели невидимые канаты, и послышался гул приближающейся кабины.
Ухалов заранее открыл дверь, и Касьянин, едва выйдя из лифта, сразу ощутил запах жареной колбасы. Да, жареная колбаса была обычной закуской Ухалова. К ней обычно прилагались свежие помидоры, моченый перец нечеловеческой остроты и…
И все.
Так было и на этот раз.
Касьянин вошел, тщательно запер за собой дверь — с некоторых пор он во всем проявлял повышенную осторожность. И дверь потянул на себя не просто до щелчка, а еще и опустил кнопку замка, чтобы снаружи никто не мог войти, даже имея ключ.
Рюмки на столе действительно были запотевшими. Ухалов внес тарелку с колбасой, поставил ее на журнальный столик, сам упал в кресло и освобожденно вздохнул.
— Давай, старик! Давай! Все внутри пылает, все внутри горит!
— Марина спросила, по какому поводу встреча.
— Скажи своей Марине… Скажи своей Марине… Ты меня, конечно, старик, извини… Но твоя жена дура. Ты не обижаешься?
— Будем живы! — Касьянин поднял рюмку.
— Будем, старик, будем! — Ухалов выпил довольно объемистую стопку одним глотком, посидел неподвижно, привыкая к водке внутри себя, бросил в рот ломтик помидора и лишь после этого взглянул на гостя ясно и счастливо. — Представляешь, приезжает девица ко мне домой, привозит водку, вот эту самую, — он показал на бутылку российской «Смирновской», — и коробку каких–то отвратительных конфет. И говорит таковы слова… Я, говорит, приехала на такси, там водитель ждет, счетчик работает, поэтому вы, дорогой Михаил Александрович, это она меня так назвала, напишите мне быстренько рекомендацию в Союз писателей… Вот у меня книжечка вышла… И вручает мне книжечку… На обложке голая баба с совершенно бесстыдным взглядом. Какие–то эротические наставления.
Глядя на девицу, я сразу понял, что ее советам можно верить, поскольку все она испытала на собственной шкуре.
— И на шкуре все отразилось?
— Не все, конечно… Но синяк под глазом у нее был… Припудрен, правда, — Ухалов снова наполнил рюмки. — Честно говоря, в этой книге рекомендации не только эротического характера… Трупы, убийства, купания в ледяном водопаде, постельные дела… Тонкая эротика, переходящая в крутую порнографию с элементами садизма и мазохизма. Представляешь? Она решила, что это и есть настоящая художественная литература! Дожили!
— Дал рекомендацию? — спросил Касьянин.
— Держи карман шире!
— Но водку взял?
— А водку взял! — твердо сказал Ухалов. — От водки грех отказываться.
— И конфеты взял?
— Старик, я и книжку взял! Пообещал внимательно прочитать, ознакомиться…
Не могу же я столь ответственные рекомендации принимать на веру!
— Мне кажется, она должна помочь тебе углубленно ознакомиться с ее наставлениями, — заметил Касьянин серьезно и даже с некоторой озабоченностью. — Ты об этом с ней договорился?
— Обещала, — кивнул Ухалов. — Давай, старик, выпьем за твои творческие успехи!
— Какие? — удивился Касьянин.
— Я, между прочим, уже купил завтрашний номер твоей газеты! Да! И читал статью о кошмарном преступлении, которое совершено на нашем с тобой пустыре!
— А! — Касьянин махнул рукой. — Статья! Скажите, пожалуйста! У нас это называется информушка.
— Будет продолжение? — спросил Ухалов, и вопрос этот прозвучал не столь беззаботно, как предыдущие слова. Как–то иначе он прозвучал, напряженнее, что ли, заинтересованнее. И Касьянин сразу уловил перемену в его тоне.
— Если у следствия будут успехи, почему же… Напишу продолжение. Редактор сам предложил.
— Будем живы, старик! — Ухалов сделался беззаботным и куражливым.
— Во всяком случае, постараемся, — согласился Касьянин.
— Тебе понравилась колбаса?
— Отличная! Марине подобное недоступно.
— Могу открыть секрет… Все дело, старик, в том, что колбасу нужно не подогревать, а именно поджаривать! До корочки! С двух сторон! При этом из нее выжаривается отвратный жир, выпаривается отвратная вода, и колбаса становится съедобной! А с моченым перчиком, да под хорошую водку, да в приятной компании с надежным другом…
— Я понял, — кивнул Касьянин.
— Кстати… Как тебе мой подарочек?
— Какой подарочек? — Касьянин поднял голову и взглянул на Ухалова трезво и жестко.
— Ну как… Который я тебе подарил, — растерянно пробормотал Ухалов, вытирая рот подвернувшейся салфеткой. — Совсем недавно…
— Не помню, — твердо сказал Касьянин.
— Ну как же, Илюша…
— Ничего ты мне не дарил, — холодно, медленно, с нажимом проговорил Касьянин.
— А этот… револьвер?
— Какой револьвер?
— Ну как… Черный… Шестизарядный…
— Ты что–то путаешь, Миша. Тебе просто показалось, приснилось, привиделось… Не надо мне пудрить мозги. И себе тоже не надо. Понял? Миша, ты меня понял? Не было никакого подарка, просто не было. Забудь. Встречаешься с полоумными мазохистками, вот и довел себя… Так нельзя.
— Ты хочешь сказать… — Ухалов замолчал, совершенно сбитый с толку. Но что–то начало до него доходить, что–то он начал понимать. — Ты хочешь сказать…
— Да.
— Так, — Ухалов ошарашенно обвел глазами стол и не нашел ничего лучшего, как снова наполнить рюмки. — Не возражаешь?
— Не возражаю.
— Закуска еще есть…
— Давай… Пока водка не нагрелась, пока колбаса не остыла, пока мы с тобой живы и здоровы.
— Илья… Ты меня, конечно, извини… Такой вот вопрос созрел… Ты позволяешь мне думать все, что подумается?
— Да… Если ты будешь только думать, но ничего не станешь болтать, — последние слова прозвучали почти просьбой, и Ухалов это услышал.
— Конечно, Илюша… Само собой разумеется. Давай, Илюша, выпьем… За что бы нам выпить, а?
— Будем живы, — Касьянин поднял рюмку, чокнулся с Ухаловым и, не глядя на него, выпил. Осторожно поставив рюмку на стол, он так и остался сидеть, неподвижно уставившись в стол.
— Ты зажуй перчиком–то, — напомнил Ухалов. — Перчик, он все поставит на место.
— Спасибо, — кивнул Касьянин.
Некоторое время друзья сидели молча, изредка взглядывая друг на друга и в то же время стараясь не встретиться взглядами. За это время кончилась колбаса, кончились помидоры, да и водка тоже кончилась. Ухалов несколько раз порывался что–то сказать, но каждый раз, уже набрав воздуха, медленно выдыхал его из себя, стараясь сделать это потише, чтобы выдох не прозвучал тяжким вздохом.
И наконец не выдержал.
— Не хочешь ничего мне сказать, Илюша? Чтобы я знал, как себя вести…
— Револьвер перезаряжал?
— Ну… — Ухалов помялся. — Чтобы убедиться, что все в порядке, что все действует…
— Ты перепутал патроны, — негромко произнес Касьянин.
— Что?! — вскрикнул Ухалов, как от боли. — Не может быть! Этого просто не может быть!
— После шумовых ты вставил дробовые. А два газовых шли последними.
— Не может быть, — пробормотал Ухалов, — я очень внимательно…
— Два газовых остались в барабане целыми. Я сегодня пошел в лес и два раза бабахнул.
— И что?
— Глаза немного пощипало… Я же в сторону стрелял.
— Что же делать, Илюша?
— Я же тебе сказал — забыть. Ничего ты мне не дарил, ничего я у тебя не брал! Никогда. Водку пили, да. Колбасой закусывали — и это было. Но ничего больше. Принимай свою девочку в Союз писателей, но сначала убедись в том, что все ее наставления жизненны и могут быть использованы без риска для здоровья.
Один раз ты уже ошибся.
— Ты прав, Илья, как ты прав! Надеюсь, ты избавился…
— Все. Об этом не будем. Дальше идут мои сложности. Твоя проблема одна — память. У тебя слишком хорошая память. Она тебя подведет.
— Нет, я все забыл. Но об одном помню, причем очень ясно, твердо, просто до умопомрачения…
— Ну?
— У меня есть еще одна бутылочка… В морозилк