– И начинается это сотрудничество с пяти миллионов долларов? – спросил Мандрыка.
– Не сразу, можно постепенно. Но первый взнос должен составлять не менее пятидесяти процентов от заявленной суммы.
– Кем заявленной? – не выдержав, нервно спросил Здор.
– В данном случае мною… С вашего позволения.
– Так, – сказал Выговский – ни одно другое слово не подвернулось на язык.
– Я чувствую, что вы не можете ответить немедленно, – сказал гость. – Не торопитесь. Подумайте. Прикиньте свои возможности. Я позвоню через несколько дней, и вы будете более готовы к разговору серьезному и конкретному. Допустим, послезавтра. Годится? – Он поднялся.
– Что у вас в этом чемоданчике? – неожиданно спросил Здор.
– А ничего, – улыбнулся человечек простодушно. – Он пустой. Я беру его с собой для солидности. Когда в руках что–то есть – это всегда вызывает уважение к человеку.
– К вам? – спросил Мандрыка.
– В данном случае ко мне, – опять улыбнулся гость. – Мусульмане четки перебирают, дети в носу ковыряются, а я чемоданчик с собой ношу. – Посетитель щелкнул замочками и откинул крышку – внутри не было ни единой бумажки.
Почти беспомощный, почти глуповатый показ пустого чемоданчика больше всех слов и угроз убедил Выговского в том, что дело затевается опасное, что человечек этот действительно представляет людей, готовых на многое.
Все слова были сказаны, гость с прилизанными волосиками великодушно давал им время подумать. Видимо, и это было заранее оговорено с заказчиками. Маленькая его уступка тоже подтверждала – за ним стоят крутые ребята. Пять трупов в гостиничном номере – после такого люди могут идти на что угодно.
Со святым чувством возмездия.
Отдать им эти миллионы? И все начинать с нуля? Можно, но…
Это ведь удавка.
Получив пять миллионов, они не отступятся и затянут петлю навсегда. Проблема именно в этом. Нельзя принимать их условие, просто нельзя.
– Пусть подумают ваши ребята о встрече, – сказал на прощание Выговский.
После ухода посетителя некоторое время все молчали, изредка поглядывая друг на друга. Каждый словно хотел определить – как далеко готов зайти другой.
– Ну, что сказать, – наконец произнес со вздохом Выговский, – надо объявлять общий сбор. Пусть все проникнутся. А то ведь они только и думают, на сколько мы их обманули. Миша, – повернулся он к Здору, – это на тебе. Вызывай срочно Славу Горожанинова, Колю Усошина, хватит с зэками якшаться, пусть передохнет маленько. И Сережу Агапова.
– А Курьянова?
– Давай и Курьянова… Пусть знакомится с народом, проникается нашими проблемами. Я подозреваю, что Гущина он убрал.
– И сомневаться не надо, – обронил Мандрыка. – Все было состыковано с точностью до часа. Не успели объявить по телевидению, а от него уже звонок – предлагает услуги. Откуда у него наши телефоны, имена, отчества и прочие подробности? Он хлопнул мужика, тут и думать нечего.
– Если он такой крутой, пусть займется этими, – Выговский кивнул в сторону стула, на котором недавно сидел человечек с прилизанной головкой и пустым дешевым чемоданчиком.
– Не надо бы ему этим заниматься, – сказал Мандрыка. – Рановато. Пусть маленько пообтешется, потрется среди нас. А то…
– Не понял, – повернулся к нему Выговский.
– Если он хлопнул Гущина, то и мы для него не слишком большая ценность. Я бы его вообще не вызывал. Пусть на отшибе побудет. Присмотреться надо.
– Не получится, – сказал Выговский. – Через два дня он будет здесь. Звонил сегодня.
– Ломится мужик, – сказал Мандрыка. – Торопится.
– А чего нам корячиться, – сказал Здор. – За ним порт. Такими вещами не разбрасываются. Другое дело… Вы меня, конечно, простите… Нам нужен Усошин? Нужны его зэки? На нас три леспромхоза работают. И у них бревнышки потолще. Евростандарт.
– Что ты предлагаешь? Кинуть Колю?
– Не то чтобы кинуть, – Здор несколько сник под холодным взглядом Мандрыки. – Но задуматься никогда не мешает.
– А ты, Игорь?
– Я бы не спешил. Николай надежный мужик. И нас до сих пор не подводил. Ни в чем.
– Согласен, – кивнул Мандрыка.
– Виноват, – Здор куражливо развел руками, понял, что остался в одиночестве и не знает, как выкрутиться из неловкости. – Виноват, – повторил он.
– Бог простит, – сказал Мандрыка, и не было в его голосе улыбки, не было прощения.
И Здор это почувствовал. Подошел к поднявшемуся из кресла Мандрыке, похлопал его по плечу, усмехнулся как смог.
– Ты, Вася, не имей на меня зуб, ладно?
– Я? – удивился Мандрыка. – На тебя?! – еще больше удивился он. – Зуб?!! Миша, ты чего? Буксуешь?
– Замнем для ясности, – подвел итог Выговский, но все поняли – непростые слова прозвучали в конце разговора, совсем непростые.
Странная публика собиралась в ресторане Славы Ложко. Вроде бы люди как люди, так же пьют, так же едят, разговаривают, когда молчит музыка, и намертво замолкают, когда раздаются взрывоподобные рулады со сцены, – пустыми глазами смотрят в кирпичную стену перед собой и уносятся куда–то, где тихо и прохладно, уносятся, оставляя здесь, за столом, свое потное, упившееся тело. А едва замолкает грохот, души вновь возвращаются в свои постылые тела. Так вот, несмотря на то что публика вроде бы самая обычная, таковой она вовсе не является. В каждом посетителе таится что–то от истории самого Славы, его прошлого, а то и будущего.
В тот вечер, когда я снова оказался в зале, в нем за поворотом, у открытой террасы с видом на Карадаг, за сдвинутыми столами сидели две компании. Веселились и произносили тосты мужики, блистали женщины, не больно хороши, не больно, но блистали чем могли. После третьей рюмки кто угодно заблещет, заискрится, заиграет имеющимися цветами радуги.
Мы со Славой сели в сторонке за маленький столик тоже с видом на профиль Волошина, на пустынный, холодный уже пляж, где маялись несколько посиневших «моржей». Похоже, Слава как–то проникся ко мне, что–то во мне учуял обостренным своим нюхом.
– По коньячку? – спросил он.
– Можно.
Он сделал какой–то жест над головой, и Алла, так похожая на знаменитую когда–то Монику Витти, принесла нам в графинчике коньяк, на тарелочке нарезанный лимон, две маленькие рюмочки, о чем–то пошепталась со Славой и умчалась. Но Слава успел–таки, изловчился шлепнуть ее по виттиевскому заду, Алла подпрыгнула, понеслась еще быстрее, совершенно осчастливленная хозяйским вниманием.
– Хорошая девочка, – сказал я.
– Тебе одной мало? – спросил Слава, глядя на меня подозрительно и недовольно.
– Более чем достаточно.
– Тогда нечего на чужих глазеть.
– Они тут все твои?
– Все.
– Дай бог тебе здоровья, – я поднял свою рюмку, и Слава наконец улыбнулся, простив меня за неуместную похвалу Алле.
– Пока хватает, – сказал он. – Видишь эти компании? – спросил он, показав в конец террасы. – Как они тебе?
– Нормальные ребята.
– Присмотрись повнимательнее – может, чем–то отличаются? Хоть чем–то?
– Ничего такого не замечаю, – сказал я. – Женщины… И за одним столом, и за другим… Ты бы не взял их в свой ресторан.
– Поэтому они здесь только в качестве посетителей, – ухмыльнулся Слава. – А теперь послушай, – он наклонился, приблизившись ко мне через стол. – Те, что у самой стены, – феодосийские воры. Среди них несколько крутых авторитетов. А ближе сюда – менты. Тоже из Феодосии. И не просто менты – руководство уголовного розыска.
– А как они здесь оказались?
– Мои друзья, – невозмутимо ответил Слава. – А для друзей, как ты успел заметить, здесь всегда найдется и стол, и кров. И даже кое–что еще, – он так пристально посмотрел на меня, что я догадался – Монику Витти имеет в виду. – Поделиться?
– Как–нибудь в другой раз.
– А сегодня я и не предлагаю.
Обе компании продолжали веселиться, мужчины разливали вино и коньяк, женщины весело хохотали, иногда все склонялись к центру стола – обсуждалось что–то закрытое, предназначенное не для всех, не для каждого уха.
Потом началось то, что и должно было произойти. Задумчивый парнишка из воровского застолья пригласил танцевать полненькую тетеньку с соседнего стола, а опытный опер, как объяснил Слава, не поднимаясь со своего места, протянул руку, тронул женщину, сидящую за соседним столом, кивком головы пригласил пройтись к эстраде.
Прошло совсем немного времени, и оба стола опустели – все отплясывали на каменных плитах под грохот динамиков и песню светленькой девчушки, голос которой, усиленный динамиками, напоминал рев заводского гудка, сзывающего рабочих на смену. Когда танцующие вернулись к своим столам, то не все, не все сели за свой стол, кое–кому больше понравилось у соседей. Все так же весело смеялись женщины, мужчины наполняли бокалы, иногда склоняясь к центру стола пошептаться, поделиться чем–то важным. И никого не смущало, что компании уже переполовинились, и, судя по оживлению за столами, было ясно, что многие из них знакомы давно и достаточно близко.
– И часто они вот так собираются? – спросил я у Славы.
– Случается, – коротко ответил он.
– Они как – договариваются о совместной встрече?
– Конечно, нет. Сегодня вот столкнулись… Какая–то у них совместная дата.
– Здесь не ссорятся?
– А чего им делить, – удивился Слава. – У меня места всем хватает. А кроме того, люди–то одного пошиба. Ну, случился в жизни казус – оказались по разные стороны баррикады… А Гражданская война? Братья, даже братья воевали друг с другом – кто у белых, кто у красных… Сейчас то же самое. Видишь, как им хорошо друг с другом! Хочешь познакомлю? И с теми и с другими? Хорошие ребята, ты им понравишься. Я вижу, ты мужик непростой, что–то есть у тебя в прошлом… А может, в тебе зреет какое–то будущее, а? – Слава пристально уставился мне в глаза.
– Скорее всего, и то и другое, – ответил я и только сейчас увидел, что за воровским столом, опьянев и приспустив галстук, сидит мой знакомый рыжий лейтенант и, положив руку на плечо рыжей женщине, что–то доверительно шепчет на ухо. Судя по блуждающей улыбке женщины, он говорил совсем не об уголовных делах, похоже, он склонял ее к делам совершенно иным. И она принимала его шепот вполне благосклонно.