Необходимо собраться. Я закрыл глаза, восстановил дыхание и ударил. УДАРИЛ! Всей доступной мощью. Не оставив ничего в запасе…
Мир взорвался в неистовой вспышке. Крылья Черного вывернуло из суставов и изорвало. Горящие клочья усеивали развалины. За спиной демона торчали обугленные пеньки. Земля кипела, растекаясь ручьями лавы. Я лежал на пути одного из них и не мог подняться.
Стена пламени закрыла от меня врага. Я с трудом поднял непослушное тело. Меня шатало, когда я двинулся в обход ревущего огня. Где Черный?
Я увидел его через пару минут, провалившегося в расплав по грудь. Черный слепо шарил в поисках опоры, но его руки натыкались на вязкий кисель окружающей Лавы. «Почему он не переносится? — Мысли прыгали, не желая выстраиваться в цепочку рассуждений. — Неважно. Добить гада, пока не опомнился!»
Меня мотнуло вбок, и, ломая ногти, я уцепился за оплавленный фонарный столб. Чем добивать? Сил не осталось, а огненная ловушка, разочарованно чавкая, понемногу отпускала своего инфернального пленника. Я проиграл…
Одинокий нежный голос Эвелины зазвучал в ночи, всколыхнув в душе нетронутый доселе пласт бытия.
— Я люблю тебя, Дима! Очень-очень…
Любовь и дружба! Тонкие нити протянулись между мной и теми, кто мне дорог. Любовь и дружба. Узы, привязывавшие меня к миру. К мирам. Такие хрупкие, эфемерные… и ничего больше. Я сковал цепь заклятия.
Все было в ее серебристых звеньях: любовь — трепетный поцелуй, тот самый, первый — о, Айлин! — и страстная женственность Эвелины… — и дружба — сталь Гордона, пылкая преданность моего юного ученика и горькая правда Андрея… Все, отличающее человека от мертвеца, душу свою я вложил в эти оковы!
И демон завизжал! Бешено извиваясь, он пытался разорвать цепь, сбросить ее, вырваться! Я не отпускал. Я не мог его выпустить — слишком глубокие корни пустило во мне последнее оружие, доступное человеку.
Черный медленно стих. Он поднял взгляд, и в нем читалось, что порвать цепь любви человеческой не под силу даже демонам.
— Ты думаешь, что победил? — пророкотал он, язвительно скривившись. — Дурак! Забыл, что у цепи два конца? Да, я не могу повредить тебе, не могу подчинить этот поганый мир, но ты смертен, и когда-нибудь цепь лопнет! Сколько тебе осталось? Лет сорок-пятьдесят? Я подожду. Мне даже будет интересно посмотреть, как ты, лишенный возможности любить, переплавивший свою душу в эту мерзкую ловушку, будешь влачить жалкое одинокое существование. Твои друзья отвернутся от тебя. Люди станут чураться твоего имени! Ты лишил себя Света! Мы с тобой на одной галере! Помни об этом, раб своих чувств!
Демон исчез, но цепь заклятия даже не натянулась. Он был со мной, был в моем разуме, в моем теле… Я понял, что отныне мой удел — быть между Светом и Тьмой. До смерти.
Я заметил, что сижу, привалившись спиной к оплавленному столбу, и поднялся на ноги. Слабость ушла — демон вынужденно делился со мной своей мощью. Мой костюм посерел и покрылся пятнами сажи. Как моя душа.
Бездумно я побрел к крепости, но нашел только оплавленные развалины. Невдалеке чернел закопченный вход в подземелье. На горизонте бушевали пожары.
Шли годы, и я привык к одинокой полутьме подземных лабиринтов — люди давно покинули безжизненные руины. Сбылось пророчество Черного — у меня больше не было друзей, лишь безропотные подчиненные да утративший былую жизнерадостность, вечно хмурый Петрович. Иногда я вспоминал Эвелину, которую отослал в далекий, не затронутый Битвой город с уже забытым названием. Я не мог видеть ее тоскливые глаза безвинно избитой хозяином собаки. Тяжела была моя участь, ибо я не испытывал тепла к миру, спасенному мной. И спасенному ли?
Со временем я нашел себе занятие — отточенные веками использования навыки Черного стали мне доступны и понуждали к их систематизации. Кое-что могло пригодиться, многое требовалось похоронить навечно.
Иногда в подземелье являлись ищущие знаний. Петрович делился, если считал необходимым. Его критерии меня не интересовали, а сам он по-прежнему числил себя моим учеником. Я не возражал.
Однажды я поднялся на поверхность. Догорал закат. Я молча смотрел на развалины, некогда бывшие цветущим городом, и вновь холодный снег ложился на мое сердце. Опустошенность и одиночество. Медленно повернувшись, я начал было спуск назад, в привычный полумрак, но в последний миг захотелось еще раз посмотреть на мир, в котором я пережил Любовь и Смерть. Я вернулся — слишком редко посещали меня желания, чтобы им противиться.
Все те же руины в лучах кровавого заката. Из расщелины в одиноко стоявшей неподалеку каменной стене послышался шорох, на поверхность выбрались две худосочные чумазые девчушки. Увидев меня, одна из них быстро толкнула локтем подружку, обе испуганно согнулись в поклоне.
И донесся шепот: «Смотри! Это Ворон!»
Черный ошибся. Я понял это, когда увидел себя молодого. Странно говорить о себе в третьем лице, но его привела Айлин, так и не узнавшая о своей роли в моей — или его? — судьбе.
Парень дергался как неврастеник, за ходом его мыслей было трудно уследить — так резко он перескакивал с одного на другое. Только по собственным записям я мог восстановить в памяти, что же творилось в его душе. Себялюбивый трус. Гордон самозабвенно с ним возился, считая, что из парня выйдет толк. Смешно — я знал исход, но не мог ни рассказать, ни изменить что-либо. Он был похож на меня, как мог бы походить сын…
Скорее всего именно этот факт много позже натолкнул меня на мысль, приведшую к осознанию ошибки Черного: цепь можно сохранить и после моей смерти. Если найдется тот, кто сможет ее удержать.
Это даже не было желанием — просто смесь долга и привычки держать демона в узде.
Найти преемника. Не здесь. Этот мир слишком хорошо знает, кто такой Ворон. Даже Петрович, при всей его преданности, не годится на эту роль. Нужны молодые, не перегоревшие, не озлобившиеся, но способные действовать жестко. Даже если понадобится, жестоко. Небезгрешные, но ненавидящие Тьму. Некто посередине, между Светом и Тьмой…
Нужны СЕРЫЕ АНГЕЛЫ.
Придется возвращаться, еще раз задействовать толстого немчика, невесть какими ветрами занесенного в этот мир, — фон Штольца. Пусть отправляет еще одного клиента. Или того же, но повторно — вот же путаница с этими временами! Нет, двух — черта с два Петрович меня отпустит в одиночестве, да и я к нему привык.
Я напрягся и выловил немчика в вагоне метро — жизнь на поверхности не застыла, технический прогресс пришел на смену почти повсеместно уничтоженной магии. Небольшой толчок, и он заспешил назад в лабораторию — готовить аппаратуру к запуску. Пусть торопится. Мир еще не готов к его разработкам. После запуска аппаратура взорвется. Вместе со Штольцем и персоналом. Записи, конечно же, сгорят. Так надо.
Я оглядел подземелье, служившее мне домом почти двадцать лет. Стеллажи, заваленные книгами и рукописями по Искусству, так просто не бросишь. И не уничтожишь — заклятья не позволят.
Я пожал плечами и наглухо запечатал все входы. Рядом появился Петрович. За прошедшие годы он научился чувствовать, когда необходимо его присутствие.
— Уходим? — лаконично спросил си.
— Да, — ответил я. — Надолго?
— Может быть, навсегда.
— Это хорошо.
Вот такой диалог. Мы отбыли в тот же вечер.
Часть втораяБРЫЗГИ ЗЛА
Полгода прошло с того момента, как я снова вернулся в знакомый с детства мир, так и не ставший чище. Черный проиграл, но мрак не рассеялся. Брызги Зла, сменившие запечатанные мной врата, орошают планету отравленным дождем.
Иногда яд проливается на его вызвавшего, но гораздо чаше страдают невинные. Планета корчится от боли и, как всякий живой организм, вырабатывает клетки-фаги, призванные бороться с инфекцией. Именно из них я собрал свой немногочисленный отряд моих Серых Ангелов.
Я собрал их, но путь выбирала Судьба — самый безжалостный и жестокий экзаменатор.
Они много пережили, мои Ангелы. Эмоции переполняют их, вырываются наружу и бессильно бьются о стены базы, требуя выхода. Людям надо выговориться… Что ж, подтолкнуть к откровенности не сложно, тем более в лазарете появился новый пациент, готовый выслушать кого и что угодно… впрочем, ему и самому есть что рассказать… а я способен дополнить недостающие детали…
Глава 1ОЛЕГ
Дождь. Набухшие капли стекают вниз по оконному стеклу, прокладывая извилистые дорожки среди себе подобных. Звездочки автомобильных габаритов вспыхивают и дробятся на водяном узоре. Блики фонарей на мокром асфальте. Тихое бормотание включенного радио за спиной. Промозглый осенний вечер. Тоскливый и обыденный. Последняя минута обыденности.
Олег Кольцов закурил, огонек зажигалки осветил худощавое молодое лицо в обрамлении светлых волос. Темный костюм сливался с лиловыми сумерками, царящими в комнате, отчего казалось, что русоволосая голова существует сама по себе, отдельно от тела.
Урча, под окном затормозил рейсовый «Икарус». Олег прижался лбом к холодному стеклу. В открытую дверь шмыгнул одинокий щупленький пассажир. Кольцов затянулся, подсветив тлеющей сигаретой циферблат наручных часов. Полдвенадцатого. Последний рейс.
Автобус тронулся от остановки, на ходу закрывая двери, и Кольцов было отвлекся от бездумного созерцания замирающей на ночь уличной жизни, когда привычно неяркое освещение автобусного салона взорвалось ослепительной вспышкой. Олег, все еще смотревший вслед, зажмурился. Когда перед его глазами перестали плавать разноцветные круги, дорога уже опустела.
Неслышно вздрогнул мир. Всполохи северного сияния яростно закружились над городом, невидимые за плотным пологом туч. Магнитная буря отозвалась треском разрядов в динамике радиоприемника. Тревога наполнила душу, заставив Кольцова отойти от окна и нервно шагать по комнате. Что-то произошло. Он не знал что, но чувствовал — уют налаженного бытия потерял свою безопасность. Квартира превратилась в клетку, в тюремную камеру. На миг перехватило дыхание. Олег нервно передернул плечами: стены давили, потолок угрожающе нависал над головой, издевательски-зловеще