— Ишь ты, какой несговорчивый, — подивился майданщик. — Не стоит он десяти червонцев, давай сговоримся на четырех!
— Давай обратно камушек, — протянул руку Овчина, — так мы с тобой и в самом деле не поладим.
— Вот послал мне господь неуступчивого клиента! А знаешь ли ты о том, что твое колечко паленое? Ты с ним никуда более не сунешься. Два дня назад чекисты на хазы заглядывали, к Миронычу заходили, он тоже такими вещами интересуется, и все спрашивали про брюлики. И вот один из них по описанию как раз на этот похож.
— Ничего, как-нибудь прорвусь!
— Так и быть, — махнул Елисей рукой. — Ради нашей дружбы согласен дать тебе пять червонцев, и больше не проси ни копейки!
— Ладно, хорошо, — сдался Роман.
— А может, все-таки тебе рубликами отдать? Один червонец миллион, а?
— Что с тобой будешь делать? Давай! — согласился сдавшийся Овчина.
— Постой здесь, — указал Елисей на порог, — я сейчас приду.
Удалившись в соседнюю комнату, майданщик запер дверь на ключ. Оставшись в одиночестве, Овчинский хозяйским взглядом осмотрел комнату. В голову лезли шальные мысли. Право, ну никакого спасения от них!
Через несколько минут дверь открылась, и Елисей с сияющим лицом протянул пухлую пачку денег. По его довольному лицу было видно, что сделка пришлась ему по душе.
— Держи!
Роман взял деньги. Подумалось о том, что он никогда не держал в руках такую кипу ассигнаций. Как бы там ни было, но ощущение было сильное. На миг ему показалось, что он может скупить половину Москвы.
Разделив деньги на несколько частей, он принялся рассовывать их по карманам. Получалось как-то плохо, деньги топорщились, не желали влезать в карманы.
— Не торопись, — усмехнулся Елисей. — Никто их у тебя отнимать не собирается.
Сунув последнюю пачку в карман, Роман дал себе слово больше никогда не заходить к этому скупщику. Были бы камушки, а вот желающих прикупить их всегда найдется немало.
Вот теперь можно идти к лялькам! Завернув в бакалею, Роман купил большой кусок окорока, головку сыра, колбасы трех видов, две бутылки водки. А для дам шампанского и коробку дорогих шоколадных конфет. «С таким выпивоном и закусью не то что к марухам, к генеральской дочке можно заявиться!» — не без озорства подумал он.
Лихая воровская жизнь затягивала. Позволяла позабыть тошнотворную действительность. Он вспоминал, что на хазу к Варваре Степановне заглядывали две сестрички — восемнадцати и девятнадцати лет. Ласки младшей из сестер, с которой он как-то сошелся в темной кладовке, были неожиданными и острыми, и сейчас, с половой голодухи, воображение распалялось особенно сильно. Вспоминались ее теплые и умелые руки и шепоток, будто бы шальной ветер, с требованием действовать посмелее, но и поаккуратнее. И тогда Овчинский не оплошал.
Только немного позже он осознал, почему сошелся с Валентиной: младшая из сестер напоминала ему женщину, оставленную им в Питере. Нужно было прожить несколько месяцев без нее, чтобы понять, что она и есть главное в его жизни. У Романа невольно стыло в груди при воспоминании о ней, и верилось, что их затянувшаяся разлука скоро закончится. Во всяком случае, он делает для этого все возможное.
Сумерки сгущались. Овчина подошел к нужному дому. В окнах хазы горел свет. Сейчас там вовсю разворачивалось веселье. Другой жизни завсегдатаи таких мест не признавали. Оно и к лучшему.
Улица выглядела пустынной, а крохотный дворик и вовсе напоминал склеп. Ничего такого, что могло бы насторожить. Хотя в нынешние времена ничего нельзя утверждать определенно.
Во всяком случае, в квартиру не следовало подниматься сразу. Нужно определиться. Рома напряженно пялился в ночь. Прежде он никогда не думал, что темнота может иметь столько оттенков: от беспросветной темени до светло-серого сумрака под светящимися окнами. Плотными темными сгустками выступали скамейки, небольшая беседка и еще какой-то длинный продолговатый предмет. Роман никак не мог понять, что это такое.
Неожиданно один из сгустков тьмы чуть шелохнулся, расплывчатые очертания стали приобретать более отчетливый контур, и прямо к нему навстречу вышел человек.
— Фу ты! — облегченно выдохнул он, приблизившись. — А я-то думал: кто там за окном наблюдает? Сейчас чекисты малины шерстят, только пух летит!
— А что ты здесь делаешь?
— На шухере стою.
Роман узнал в подошедшем молодого жигана, с которым познакомился в одно из своих посещений хазы Варвары Степановны. Болтливый и веселый парень располагал к себе, и сейчас Роман встретил его, как старинного приятеля.
— Уж больно ты на чекиста похож.
— Ну ты и пошутил! — расхохотался Овчина.
— Даже не знаю, чем ты младшую сестренку допек, — продолжал парень. — Вроде бы у тебя все то же самое, что и у других, а у нее все разговоры только о тебе. Так что не сомневайся, иди! А это что у тебя? — Он посмотрел на здоровенный куль в руках Овчины.
— Купил… Не идти же с пустыми руками.
— Да ты еще и харч с собой прихватил! Ты для них настоящий подарок!
— Пошел я! — кивнул приободренный Роман и, расставшись со всеми страхами, зашагал в сторону дома.
Уверенно прошел по длинному полутемному коридору. Из-за двери в самом конце коридора, где тускло светила лампа, раздавалось приглушенное веселье. Взорвался хохотом хор мужских голосов. А когда он умолк, явно опаздывая, послышался сдержанный девичий смешок.
Дверь неожиданно открылась, и в коридор со смехом выскочила раскрасневшаяся Валька.
— Рома! Ой как я тебя рада видеть! Где же ты пропадал!
— Да тут такое дело…
— Ну чего же ты стоишь? Заходи! — взяв Романа за руку, она потянула его в комнату. — Да ты еще и не с пустыми руками. Настоящий мужчина!
Повинуясь легкому насилию, Роман покорно двинулся за девушкой. Его появление было встречено бурным, восторженным криком.
— Вы посмотрите, кто к нам пришел!
— Да это же Овчина собственной персоной.
— Да он никак ли и водяру с собой захватил. Молоток!
Улыбаясь, Овчина вошел в комнату. Взглянул на каморку, где неделю назад он запирался с Валентиной. Повернувшись, поймал ее смущенный взгляд. Теплая волна накрыла его с головой. Приятно было осознавать, что они с Валентиной думают об одном и том же.
— А еще и закусь имеется. — Рома выложил на стол здоровенный шматок окорока под одобрительные возгласы жиганов.
Широко улыбаясь, он думал о том, что ему никогда не было так хорошо, как сегодня.
— Ты уверен, что это был он? — потер Сарычев заросший щетиной подбородок. С утра не побрился, а сейчас уже не до того.
— Я с ним у входа столкнулся! — горячо настаивал Мирон.
— Как же он тебя не узнал-то? — недоверчиво спросил Игнат Сарычев, посмотрев по сторонам. Темнота обступала их со всех сторон, создавая иллюзию, что вокруг никого нет.
— Во-первых, был полумрак, — принялся перечислять Серафимов, — а во-вторых, он меня не знает. Я же почти не появляюсь на Лубянке.
Сарычев кивнул. Это было правдой. Мирон появлялся у Игната очень редко, разве что при крайней необходимости — приходил он поздно вечером, когда большая часть сотрудников уже разбредалась по домам, и, нигде не задерживаясь, быстро шел по длинному коридору прямо в кабинет Сарычева. Так что ни шапочных, ни тем более близких отношений ни с кем завести не мог.
В поведении филера, выработанном строгим уставом царской охранки, был свой резон. Группа филеров была важным инструментом Чрезвычайной комиссии, их нередко использовали для того, чтобы перепроверить кого-нибудь из сотрудников.
— И что потом?
— Поднялся я на последний этаж, смотрю, дверь слегка приоткрыта. Заглянул, а там в центре комнаты с дыркой во лбу Савва Назарович лежит, мой старый знакомый.
— Откуда ты его знаешь?
— Довелось когда-то за ним следить, — неопределенно протянул Мирон. — Он ведь известный медвежатник был. Но его так и не взяли. Не было против него улик! А вот сейчас… на полу… Бесславный конец! — В голосе Серафимова прозвучало откровенное сочувствие.
— В квартире ничего не нашел?
— А чего там искать, если он передо мной все выгреб, — обиженным тоном протянул Мирон. — Если бы я в комнату постучался, так он бы того… и меня тоже положил.
— Благодари судьбу.
— Во-во, и я о том же!
— Так что там было?
— В комнате вещички разбросанные валяются. Видно, нашел, что искал. Я тут же глянул в окно, а он какие-то коробки извозчику в экипаж ставит. Ну я бегом вниз! Только я выбежал, и они отъехали…
— Так ты их догнал?
Мирон широко улыбнулся:
— Повезло мне, как раз мимо экипаж проезжал, ну я в него запрыгнул и за ними покатил. У Барыковского переулка он остановился, коробки свои выставил, с кучером расплатился и во двор пошел.
Сарычев удовлетворенно кивнул:
— Все ясно, он как раз там и проживает. Сделаем вот что, я его на пару дней запрягу в работу как следует. Пусть он при мне неотлучно будет. Тебе дам пару человек, посмотришь у него в комнате как следует, куда он драгоценности спрятал.
— А дальше чего?
Сарычев невольно хмыкнул:
— Отвезешь их, если найдешь, на Лубянку, там мы их опишем.
— Он же заметит, — осторожно напомнил Мирон.
— Это всегда заметно, когда пропадают припрятанные ценности. — Губы Сарычева дрогнули в легкой улыбке. — Он просто подумает, что его ограбили. Не станет же он обращаться в Чека.
— Тоже верно.
— У тебя все? Тогда до встречи.
Глава 30 ОБЛАВА
— Повторяю, никто не должен уйти, — инструктировал Сарычев. — Не исключено, что сейчас там находится Курахин. Арестовывайте всех! Не важно, если в квартире окажутся случайные люди. Разберемся!
— А если они попытаются бежать? — спросил вихрастый паренек лет восемнадцати.
— Немедленно применять оружие! — уверенно приказал Сарычев. — И еще вот что, задерживайте всех, кого увидите у дома, это могут быть наблюдатели.