Вышли на улицу, небо заволокло плотной серой дымкой. Под стать настроению. Кому было хорошо, так это водителю — откинувшись на сиденье, он дремал. Шофер был из той категории людей, что способны спать в любую свободную минуту, используя для сна самые невероятные позы. Оставалось только удивляться, как он умудрялся не уснуть во время вождения.
Жаль, конечно, но парня придется будить. Не пешим же до Москвы добираться!
Глава 36 ПОИСКИ ЛЕШАКА
Пропустив мчавшуюся по рельсам конку, Иван Емельянович перешел улицу. Он старался идти спокойным шагом, чтобы ни у кого не возникло подозрения, что он бежит от здания Лубянки, взяв руки в ноги. Пусть знают, что ему нечего бояться, даже в самой Чека.
А что, собственно, произошло?
Ничего особенного, просто один серьезный человек пригласил для беседы другого. Никакого повода для беспокойства.
Вызывали его только потому, что был ограблен магазин, который он сторожил. Разумеется, как свидетеля. На какое-то мгновение его захлестнул гнев — если бы не ограбление, так он жил бы по-прежнему и чекистам до него и дела не было. А сейчас, в силу случайности, они могут заинтересоваться и его прошлой жизнью.
Даже если кто-то наблюдал бы за Емельянычем со стороны, то вряд ли сумел бы отметить какую-то перемену в его поведении. Стараясь не выходить из образа усталого, слегка придавленного жизнью человека, он дошел до конца улицы и, завернув за угол, не без наслаждения распрямил спину.
Выкусите, господа большевики! Мы с вами еще повоюем!
Прижавшись к тротуару, стоял крытый экипаж. Иван Емельянович коротко оглянулся. Кажись, никого! И юрко прыгнул в коляску.
— Пошел! Да побыстрее.
Кучер, стряхнув с себя дрему, поторопил застоявшуюся лошадку. Размеренно цокая по булыжной мостовой, лошадка все дальше увозила пассажира от Лубянской площади.
— А я-то думал, что тебя не выпустят, Емельяныч, — взволнованно сказал возница, не оборачиваясь.
— Ничего, Гурьян! Еще поживем! А ты не каркай тут под руку. Лучше поторопись!
Кучер, услышав строгий наказ, наподдал по крутому мясистому крупу. И все-таки гнетущее чувство не оставляло Кашина. Сарычев топтался совсем рядышком с опасными местами. У Ивана Емельяновича за время их разговора не раз возникало чувство, что чекист знает больше, чем спрашивает.
Вот сейчас возьмет и спросит: а где тот топорик, с которым ты душегубствовал?
Не спросил. Распрощались чуть ли не по-дружески.
— А чего так долго держали? — чуть погодя спросил Гурьян.
— За жизнь говорили.
— Вот оно что.
— Ох и насолили нам эти жиганы!
— Голову бы оторвать за такие вещи! Не спросясь грабить начали. Их-то Чека вряд ли доищется, а вот нас трясет. Я ему еще представлю счет! — зло пообещал Иван Емельянович. — По полной ответит! Ведь в магазин обещали товару дорогого привезти, думали, сразу все и возьмем! А оно вон как обернулось. Кто же знал, что они уже подкоп роют!
— Надолго мы затаились? — спросил Гурьян. — Поиздержался я, хотелось бы поживиться.
— Да ты из кабаков не вылезаешь, — зло сплюнул Емельяныч. — Вот и поиздержался. Все деньги себе в рот влил!
В последнее время Кашина одолевали дурные предчувствия. Слишком много всего навалилось, надо бы затаиться. Поберечься. Будучи человеком суеверным, Емельяныч внимательно прислушивался к своему внутреннему голосу. Беседа с Сарычевым тоже не была случайной. Это был своего рода знак, который следовало учесть.
А тут еще одно — утром он повстречал человека, который показался ему очень знакомым. Весь день он ломал голову, пытаясь вспомнить, где же мог его видеть. Но все тщетно! Образ человека с каждым часом все более размывался и ускользал, а скоро был вытеснен новыми переживаниями. Но неприятное ощущение от встречи осталось.
— Где Кирьян может добро прятать?
— Я думаю, что у бабы своей, — подумав, ответил Гурьян. — Я его к ней пару раз подвозил.
— Проверим… Вот что, Гурьян, уроешь этого Кирьяна! — приказал Емельяныч. — Я ведь не зря к нему тебя приставил. Уж больно много он нам пакостей доставил. Еще неизвестно, как это для нас обернется.
— Как скажешь, Иван, — буркнул кучер.
— Давай к Фролу заедем, а уж там покумекаем, что нам дальше делать!
— Хорошо, — согласился Гурьян. И звонко щелкнул кнутом.
Таким возбужденным Сарычев видел Кравчука едва ли не впервые — оказывается, он может быть и таким, — и это открытие удивило его. Он поднялся и подошел к окну. Встречаться взглядом с Кравчуком не хотелось, Игнат опасался, что тот может почувствовать его настроение.
Слегка подавшись вперед, Федор докладывал:
— У Марии Сергеевны с этими убийцами личные счеты. В ее квартире мы обнаружили целую картотеку, оказывается, она давно его выслеживает. Собирает материалы, опрашивает людей в тех местах, где были совершены массовые убийства. У нее имеется даже карта, на которой нанесены места этих преступлений. Вот так!
— Почему же она нам не сказала об этом?
— Не знаю. Может, сама хочет докопаться.
— Ждать больше не стоит, его нужно брать!
Звонок телефона показался неожиданно громким. Подняв трубку, Сарычев ответил:
— Слушаю… Как ушел! Эх, Мирон! Я же сказал не упусти его, смотри в оба… — Положив трубку на рычаг, Сарычев объявил: — Кашин ушел. Немедленно поднять всех!
— Есть! — Федор встал и быстро вышел из кабинета.
Сарычев прошелся по кабинету. Вот куда тебя, девонька, занесло. Взяв телефонную трубку, он набрал номер Феликса Эдмундовича.
— Дзержинский! — услышал он суховатый голос Председателя ВЧК.
В самый последний момент Сарычев раздумал. Некрасиво получается, смахивает на мелкую мужскую месть. Разберемся как-нибудь иначе. И он решительно положил трубку.
С невысокого холма, заросшего кустарником, хорошо просматривался большой, крепкий дом, огороженный высоким забором. Хозяйство было в полном порядке. Всякий гвоздь был вбит с толком, одного взгляда было достаточно, чтобы понять — труда здесь вложено много, а стало быть, и добыча должна быть изрядной.
— Сколько же их там, Гурьян? — спросил Емельяныч.
— Всех и не сосчитаешь, — развел руками кучер. — Наверное, человек одиннадцать будет, а то и больше.
— А не жалко тебе их? — спросил Фрол, нескладный мужичонка небольшого росточка, на его впалых щеках виднелись рытвинки от оспы, узкий лоб рассекал кривой продавленный рубец.
— Что-то ты жалостливый стал, Флор, прежде я не замечал за тобой такого, — зло улыбнулся Емельяныч.
— Ладно, пошутил я, — закряхтел Фрол, съежившись.
На крыльце показался крепкий широкоскулый мужик лет пятидесяти с рыжей бородой. Сразу было понятно, что перед ними хозяин и на земле он стоит обеими ногами. Хозяйственно поправил хомут, висевший на плече, и вразвалочку направился к амбару.
— В таком доме должны водиться деньги, — причмокнув, сказал Иван Емельянович. — Ты посмотри, какие у него сапоги… Хромовые! Это он только по двору в таких ходит, а что же у него тогда в избе?!
— Тут вчера его дочери во двор высыпали, все в белых полушубках. В таких только на гулянье ходить, а они по двору слоняются. Богато мужик живет!
Словно услышав их, на крыльцо гурьбой, смеясь, выскочили четыре дивчины в сарафанах. Рыжебородый что-то крикнул через открытую дверь амбара, и девчата, толкаясь, убежали обратно.
Дружная семейка. Но эту мирную жизнь придется нарушить.
— Мужичок-то с лукавинкой, — заметил Иван Емельянович, — просто так не расколоть. Так что будь начеку.
— А я всегда настороже, — обиделся Гурьян. — Неужто не знаешь, Иван Емельянович?
— Знаю, вот поэтому и говорю, — недовольно буркнул Кашин. — Через час выходим, как раз стемнеет.
К дому подошли незамеченными. Сгустившиеся сумерки смазали контуры строений, а лес, возвышавшийся в полукилометре от поселка, выглядел сплошной черной полосой.
Из трех окон, выходящих на улицу, тускло пробивался свет. Время не позднее, но спать в деревне ложились рано.
Громко стукнув входной дверью, на крыльцо вышел бородатый мужик. На плечах — добротный овчинный тулуп. Свет, падающий из окон, осветил его скуластое лицо. Волос рыжеватый, будто бы паленый, сам мужик кряжист, крепок. Вошедших встретил с недоверием и открывать калитку не торопился.
— Вам кого?
— Федот Никифорович Еникеев? — требовательно спросил Емельяныч, буравя строгим взглядом рыжебородого.
Неохотно спустившись на одну ступеньку, хозяин отвечал заметно встревоженным голосом:
— Он самый. А вы кто такие будете?
— Мы из милиции.
— Это чего же я вам понадобился?
— Калитку отворяй, — сурово потребовал Иван Емельянович. — Или так и будешь через ворота с нами препираться?
— Вот послал господь немилость! — невесело буркнул Федот, направляясь к воротам.
В проеме распахнутой двери дома показалась дородная женщина в длинном цветастом платье. Подслеповато прищурившись, она встревоженно спросила:
— Кто там, Федот?
— В дом ступай, — не оборачиваясь, буркнул мужик, — это ко мне.
Отодвинув засов, хозяин впустил гостей.
— Чего же это милиции от меня понадобилось?
— Давай в дом пойдем, — приказал сурово один из нежданных гостей, тот, что был постарше. — Не во дворе же нам препираться.
Неохотно отступив в сторону, Федот Никифорович пропустил гостей вперед.
Иван Емельянович уверенно прогромыхал по крыльцу, зная, что хозяин идет следом. Чуть пригнув голову под низкой притолокой, вошел в избу. Первое, что он увидел, — так это перепуганные девичьи глаза, взиравшие на него из всех углов комнаты. Старшая из дочерей сидела в самом центре комнаты, поглаживая черного пушистого кота. Натолкнувшись на суровый взгляд вошедшего, боязливо улыбнулась. Кот, выскользнув из тонких девичьих рук, спрыгнул на дощатый пол и, задрав облезлый хвост, достойно удалился в угол.
— Вот ордер на обыск, гражданин Еникеев, — потряс Иван Емельянович вчетверо сложенным листом бумаги.