— А ближайший телефон?
— На ферме, километров шесть отсюда, постоянно неисправен…
— Да к чему все эти сложности? — усмехнулся Ояр. — Возьмём парня и отвезём в отдел без всяких заморочек. А то ещё связь где-то искать…
— Ладно, действуем так: сейчас мы на хутор не попрёмся — можем спугнуть, уйдёт в темноте лесом; поэтому ночуем здесь, в стожке, а брать будем рано утром. Дорога к хутору одна. Дождёмся, пока Велта уйдёт на ферму, чтобы не мешалась под ногами, и возьмём нашего Сироту тёпленьким. Думаю, что в это время он будет ещё дрыхнуть.
— Ну что же, ночевать — так ночевать! — Женька принялся готовить себе ложе в стожке.
Олег и Ояр с усмешкой переглянулись.
— Юноша, а что это Вы такое делаете? — в участливом тоне Ояра таился явный подвох.
— Так Олег же ж сказал здесь ночевать!
— Так это он нам сказал ночевать. А вам, мой юный друг, надо наблюдать за дорогой.
— Ояр прав, — усмехнулся Олег. — Ночи сейчас короткие, менять тебя не будем — нет смысла. Так что — бди! И не дай Бог тебе заснуть, не посмотрю, что голова светлая…
Олег зарылся в стожок. Ояр последовал за ним.
— И вот ещё что, — донёсся из стожка голос Островецкого. — Возьми ветку лапника и пройди по следу мотоцикла с полкилометра — замети следы.
Венский в ответ только обиженно засопел.
На рассвете Женька разбудил Олега и Ояра.
— Велта только что прошла на ферму, — хмуро сообщил он, всем своим видом выказывая обиду.
— Женька, на обиженных воду возят! — принялся подначивать его Ояр. — Что ты дуешься, как после дефлорации? Посуди сам, кому было караулить: тебе — молодому, полному сил юноше, или нам — пожилым и больным людям?
Женька, не выдержав, прыснул.
— Тише вы, жеребцы! — осадил их Олег. — Развеселились не ко времени! Ещё дело не сделали. Короче, идём по дороге к хутору. Не шуметь, не разговаривать! В дом входим мы с Ояром. Действуем там по обстановке. Ты, Женька, займёшь позицию так, чтобы одновременно контролировать фасадные окна и дверь. Если этот парень выйдет на тебя, постарайся стрелять по ногам. Но ни в коем случае не подпускай его к себе. Если что — вали на поражение. Это приказ! И без всякого идиотского геройства! Всё. Проверили оружие!
Все трое молча достали пистолеты и передёрнули затворы. Венского вдруг пробил озноб. Ояр заметил это и подбадривающее потрепал его по плечу.
— Женька, без нервов! Это твоё первое задержание?
— Такое — да! Задерживал разную шушеру, но на такого волка впервые иду…
— Ничего, Ватсон, все будет элементарно! — ободряюще подмигнул ему Олег. — А фуражку оставь: мешать будет!
К хутору подобрались, когда уже совсем рассвело. Неяркое прибалтийское солнце медленно поднималось из-за сосен. Олег жестом указал позицию Женьке — за бетонным колодцем — и укрытие, и обзор хороший. Вместе с Ояром бесшумно поднялись на крыльцо и принялись осматривать дверь.
«Чёрт! Прокол твой, Олег Семёнович, — ни маслёнки, ни спрея с собой не захватили. Обрадовался! Понёсся, как голый в баню, а захват не подготовил», — корил он себя. Олег виновато посмотрел на Ояра. Тот лишь развёл руками: ну что, мол, тут поделаешь…
Островецкий ещё раз осмотрел дверь. Слава богу, врезного замка не было. Дверь, как это было принято много лет назад, запиралась только на навесной замок, а сейчас и его не было — видно, на этом затерянном в лесах хуторе не считали даже нужным запираться за замки. Олег выбрал щеколду и медленно стал открывать дверь. Она тихонько скрипнула.
— Велточка, это ты? Что-то забыла? — донёсся изнутри сонный мужской голос.
Всё! Теперь помоги нам Господь!
Олег рывком распахнул дверь и ринулся внутрь на голос. Ояр, не медля ни секунды, — за ним…
— Лежать! Лежать! Не двигаться! Одно движение — стреляю в башку! — орали они наперебой, врываясь в комнату и держа под прицелом слегка опешившего парня, успевшего, тем не менее, сунуть руку под подушку.
— Всё, Сергей, игры закончились! Медленно вынимаешь руку из-под подушки и медленно поднимаешь лапы с растопыренными пальцами. И без шуток! Если мне что-нибудь не понравится — не обессудь — закатаю пулю в лоб! — Олег старался говорить спокойно и внушительно. В такой ситуации нельзя молчать — надо всё время что-то говорить.
Услышав своё имя, парень обмяк. Он уже понял, что отсюда не вырваться. Один на один — ещё можно было бы попытаться, но против двоих таких волкодавов — шансов никаких. А ещё наверняка есть кто-то во дворе.
— Всё, мужики, сдаюсь! — Сергей медленно вынул руку из-под подушки и, растопырив пальцы, поднял руки вверх.
— А теперь медленно повернулся на животик и завёл ручки назад, — увещевая, как ребёнка, продолжал командовать Олег.
Сергей медленно перевернулся на живот и соединил руки за спиной. В тот же миг в затылок ему упёрся ствол пистолета, а руки больно заломили вверх.
— Извини, брат, но я тебя свяжу, — Ояр сноровисто вязал ему руки невесть откуда взявшейся верёвкой.
— Мы, как два старых мудака, рванули на задержание без наручников, без маслёнки, без спрея. Стареем, брат, — сокрушался Олег.
— Ну, наручников в отделе, если ты не забыл, всего четверо: одни в дежурке, пара в ИВС и одни — у начальника розыска. Так что, пока искали — потеряли бы время. Да и шум ненужный подняли бы. Ты же сам хотел по-тихому. А вот маслёнку зря не взяли — пришлось, как оглашенным, врываться в хату…
Напряжение захвата постепенно отпускало Олега и Ояра, и они, успокаиваясь, переговаривались о разных незначительных вещах, не обращая внимания на задержанного.
— Мужики, вы бы подняли меня, что ли… Неудобно так лежать-то, — донёсся с кровати спокойный голос Сироты.
— Сейчас. Извини, брат, — Ояр помог ему подняться и усадил в старое кресло, стоящее возле кровати.
Олег приподнял подушку. Под ней лежал большой самодельный охотничий нож с рукояткой из копытца косули. Аккуратно завернув нож в кусок найденной на столе газеты, сунул свёрток в карман и уселся на стуле напротив Сироты.
С минуту молча смотрели друг на друга. Олег пытался разобраться в своих мыслях. Раньше в такой ситуации он испытывал удовлетворение, порой эйфорию — вот, мол, какого подонка удалось определить на нары… А сейчас: что же ты не рад, Олег? Ты же взял матёрого убийцу, раскрыл громкое преступление! А в душе — пустота… Может, ты сочувствуешь убийце? Ты, майор милиции Островецкий, сочувствуешь человеку, хладнокровно убившему другого человека? Боже, что же с нами со всеми стало?
Островецкий перевёл взгляд на Долгоногова. Тот, видимо, испытывал нечто подобное, потому что старался не встречаться взглядом с Олегом, хмуро разглядывая что-то в окне.
— Иди, позови малого. Нечего ему во дворе отсвечивать!
Ояр вышел и через несколько секунд вернулся вместе с Венским. Оба молча уселись на диванчик. Женькины глаза горели от возбуждения, он порывался что-то сказать, но его останавливало непонятное угрюмое молчание старших.
— Ну что, давай рассказывай, как и почему убил Митрофанова? — усилием воли Олег стряхнул с себя апатию.
Сирота говорить не пожелал — молчал, хмуро уставившись в пол. Обычно в такой ситуации вступал в дело Ояр, изображая «злого» следователя, но сейчас тот отстранённо молчал. Олег еле заметно улыбнулся.
— Сергей, — продолжил он, — если мы здесь, то наверняка уже очень многое знаем. Запираться нет смысла. У нас есть нож: доказать, что именно им был убит Митрофанов — пара пустяков. Доказать, что это твой нож, тоже элементарно — на нём масса твоих пальчиков. А на волосках копытца наверняка найдётся кровь Митрофанова. А ещё отправим на экспертизу твою одежду. Наши криминалисты поколдуют над ней и обязательно найдут массу интересного, ну кровь-то — непременно. Окурочки твои опять же. По прикусу и слюне точно определим, что они — твои. А если надо, то и анализ ДНК устроим. Дело, правда, новое, ответа придётся ждать долго, но куда тебе в камере спешить… Опять же кроссовочки твои найдём. Думаю, если не сбросил нож, то и кроссовки оставил. Кстати, а почему не сбросил нож?
— Да расслабился я, — невпопад ответил Сирота. — Всё шло так гладко — вот и расслабился. Повязали, как сопливого пацана… А нож я не мог выбросить — это подарок…
— Саши Ярцева? — догадался Олег.
— Вы и это знаете? — Сергей вскинул глаза на милиционеров. — Ну, тогда вы должны знать, за что я убил этого гада! Хорошо, я всё расскажу. Только не подумайте, что я чего-то боюсь или пытаюсь заработать снисхождение. Плевать я хотел! Если бы вернуть всё назад, то я бы снова его грохнул. Просто хочу, чтобы вы поняли, за что я его…
Он ненадолго умолк, пытаясь упорядочить свои мысли, чтобы как можно чётче и доходчивей донести их до этих парней. Как ни странно, он не испытывал к ним ненависти. Наоборот, ему хотелось как-то объясниться с ними, чтобы они его поняли. Он чувствовал свою духовную близость к ним — ведь в других обстоятельствах они могли бы оказаться в одном окопе… Но не судьба!
Олег не торопил его. Он догадывался, какие мысли мечутся сейчас в голове Сергея. Парень хочет выговориться, и не надо ему в этом мешать.
— Мы служили с Митрофановым в одном полку в Афганистане, — сухо и бесстрастно начал Сергей. — Митрофанов занимал должность начальника штаба. Мой друг и командир Саша Ярцев стал подозревать его в торговле оружием и наркотиками. Я не знаю, кто ещё из командования был замешан в этом, но особист — точно. Саша пошёл к нему со своими подозрениями, а тот сказал, чтобы не лез не в своё дело. Тогда Саша написал рапорт в штаб дивизии. И тут вдруг приказ выйти на задание. Ушли наспех, неподготовленные. Саша, видимо, почувствовал неладное и перед выходом всё рассказал мне. А потом мы напоролись на засаду, причём в том месте, где её, по определению, не должно было быть. На этой территории у нас с «духами» соблюдался нейтралитет. Место засады было выбрано очень удачно, словно им был известен наш маршрут. Мы попали под шквальный перекрёстный огонь. Троих ребят потеряли сразу, Саша был смертельно ранен. Я с сержантами Осовцом и Гоглидзе ещё попытался организовать круговую оборону, но нас сверху расстреливали, как в тире. Коля Осовец и Важа Гоглидзе были убиты, а я несколько раз ранен и потерял сознание. Очнулся в краснодарском госпитале, говорят, чудом выжил в Ташкенте, где меня оперировали. Меня уже практически списали, но вдруг моё состояние стабилизировалось. Отправили в Краснодар — туда слали тех, кто не имел никакой надежды когда-нибудь встать. А я встал! Я знал: обязан встать, чтобы пока