рать этого гада! Потом долго учился заново ходить. Из армии меня уволили по состоянию здоровья. Ещё в госпитале я обратился к особисту и рассказал ему обо всём. Он мне посочувствовал, но посоветовал забыть обо всём — доказать ведь ничего невозможно, ни один суд не примет мои слова на веру. А всё, что он лично может сделать для меня, это забыть мои слова. И тогда я сам решил стать и судьёй, и палачом. Я долго выслеживал Митрофанова. Нашёл в Подмосковье. Но тут его переводят в Прибалтику. Пришлось начинать всё по новой.
Я три раза приезжал сюда. Останавливался на частных квартирах и собирал информацию о Митрофанове: привычки, распорядок дня, маршруты передвижений. Даже о любовнице его узнал. Хотел сперва это использовать и завалить Митрофанова около дома Татаринцевых, а потом подумал, что не стоит подставлять мужика — он и так в какой-то мере пострадавший. Я про Татаринцева. Ну, а затем я уехал на три месяца, чтобы меня подзабыли. Вернулся сюда два месяца назад с чётким планом: осесть в тихом месте, выбрать удобный момент, завалить Митрофанова и лечь на дно. А потом, когда всё уляжется, спокойно покинуть Латвию. Велту я встретил на автовокзале. Специально высматривал такую — деревенского вида, и не ошибся — она действительно брала билет в отдалённый посёлок. Ну, помог ей донести вещи до автобуса, разговорились. Я посетовал, что ночевать мне негде, знакомых здесь нет, в гостиницах мест тоже нет. Ну, она и пригласила меня к себе…
— А это тебе и было нужно, — перебил его Олег.
— Совершенно верно. Баба просто истосковалась по мужику, по простой человеческой ласке…
— А ты это использовал!?
— Сперва использовал, а потом сам к ней привязался. Я её уговаривал уехать со мной, когда всё утихнет.
— Она была в курсе твоих дел? — удивился Олег.
— Поначалу нет, конечно. Ну, а когда я завалил Митрофанова, то рассказал ей кое-что. Всё равно она могла узнать, что меня ищут — небось, моими фотографиями уже все стенды обклеены. Да и надо ж было как-то объяснить ей, почему я стараюсь не показываться на людях. Сперва сказал, что выслеживаю человека, который у меня увёл жену, а потом, когда завалил Митрофанова, сказал, что нашёл его, не сдержался и убил — затмение, мол, на меня какое-то нашло. Она и поверила — женщины в такую муть всегда охотно верят. Попытался б объяснить ей всё, как есть, она бы этого не поняла. К акая-то вой на, какие-то подставы… Далека она от всего этого.
— Сергей, а ведь она тебя не сдала! Ты хоть понимаешь, что это статья для неё?
— А я тебе ничего такого под протокол и не скажу! Извини, не знаю, как к тебе обращаться…
— Майор Островецкий.
— Так вот, майор, для протокола: она ничего не знала. Иначе не подпишу!
— Да ясен перец! Нет никакой охоты женщине жизнь ломать.
— Вот и договорились.
— Ладно, проехали, — вмешался Ояр. — Где лисапет-то взял?
— Да, круто сработали, — в голосе Сироты проскользнули нотки уважения. — Даже про велосипед знаете. Ну, сперва хотел попросту украсть, а потом решил, что не стоит лишний раз светиться. Отремонтировал Велтин старый велик — на нём и приехал.
— Так это ж почти пятьдесят километров! В оба конца сто! — вытаращил глаза Женька.
— Сперва я съездил на нём на разведку, просчитал время, наметил пути отхода…
— Папиросы купил… — усмехнулся Островецкий.
— И это нарыли! Цепур ност![29]
— Оп-па! А это откуда знаешь?
— Так с латышкой же живу! Ну, вот, собственно, и всё.
— Ясно. Послушай, Сергей, а вот ваш особист из Афгана? По моим сведениям, он как-то непонятно умер: здоровый мужик — лёг спать и не проснулся…
— Нет, майор, не моё это. Я его пас. А он, гад, взял и сдох во сне. И не нужны ему больше ни домик в Анапе, ни «Волга»…
— Хм, бывает…
— Бывает.
— Слушай, Сергей, когда ты понял, что Велта тебе небезразлична, — ну и остановился бы…
— Не мог я! Не мог, не отомстив этим гадам, дальше жить! Э-э, да что говорить. Если бы ты был там, ты бы меня понял!
— Я был там! И он был! — Олег ткнул пальцем в Ояра. — Ты человека убил! Ребёнка осиротил! Ни в чём не повинную женщину вдовой сделал!
— А у Сани Ярцева дочь круглой сиротой осталась! Санина жена умерла от горя через полгода после его гибели. Не тебе меня судить, майор!
— А я тебя и не сужу! Это ты взял себе право судить и карать! Лучше бы дочку друга взял на воспитание. А теперь — ты будешь сидеть в тюрьме, а она — скитаться по детдомам! И кому ты сделал лучше?
— А-а, не поймёшь ты меня, майор! Не мог я спокойно жить, зная, что эта тварь по земле благополучно ходит, папаху полковничью носит, лампасы уже, небось, генеральские примеряет!
— Да, парень, сожрала тебя твоя ненависть. Не смог ты её пережить! Ладно, а где вещи полковника?
— Да в кейсе все. Там и часы его, и бумажник с его вонючими бабками — ни копейки оттуда не взял. Просто хотел под ограбление обставиться… Ещё бумаги какие-то, карты — все с грифом «Сов. секретно». Я собирался сперва этот кейс каким-то образом вернуть, но побоялся, что это может навести на мой след…
— Лучше бы вернул. Избавил бы многих людей от неприятностей…
Сергей непонимающе уставился на Олега.
— Ладно, как-нибудь потом объясню. Где кейс-то?
— В прихожей, на шкафу.
— Ояринь, тащи-ка его сюда. Посмотрим, из-за чего весь сыр-бор!
Долгоногов вышел в прихожую и через несколько секунд вернулся с запылённым кожаным кейсом в руках. Он положил его на стол, открыл и принялся перебирать бумаги. Венский присоединился к нему.
— Женька, а у тебя допуск к совсекретным бумагам имеется? — пошутил Ояр.
Тот насупился и отодвинулся от стола.
— Вот, блин, шуток не понимает. Да смотри ты сколько влезет! Этим совсекретом только задницу подтирать, да и то плохо: бумага хреновая! — посмеивался Ояр, рассматривая карту. — Ничего не пойму: вроде бы карта города, какие-то военные игры, выдвижения частей… Не наигрались ещё, козлы! Всякую хрень засекретят, а потом устраивают из-за неё вселенский переполох…
Олег подошёл к столу и тоже стал рассматривать карту. Внезапно у него пересохло во рту и на лбу выступила испарина.
— Ояр, это не игрушки! Посмотри, видишь, где стрелка заканчивается, на которой написано: «1ТБ» — первый танковый батальон?
— Твою ма-ать!.. Это же место дислокации нашего отдела! А вот здание горисполкома. Радиостанция… банк… вокзал… порт… автостанция… Олежа, что это?
— А это план захвата города военными, — уже почти спокойно ответил Островецкий. — Причём план реальный…
— Да ты что!? На кой хрен военным захватывать наш городок? Бессмыслица какая-то…
— Как обособленный план — это действительно бессмыслица, а вот как часть общего плана — очень даже имеет смысл…
— А при чём тут стадион? — вдруг спросил Венский.
— А видишь тут пунктирные линии со всех объектов с кодовыми обозначениями отделений и взводов?
— Вижу.
— Так вот, стадион — это фильтрационный лагерь. А коды — это подразделения, которые будут конвоировать туда задержанных, в том числе и нас с тобой. Вот суки, творчески использовали чилийский опыт!
— Да что они там — совсем охренели? — зарычал Ояр.
— Нет, брат, не охренели. Значит, Эдгар был прав: в республике готовится военный переворот с целью недопущения её выхода из состава Союза.
— Тогда это готовится по всей Прибалтике!
— А если по стране? — подал голос Сергей.
Все ошарашенно уставились на него. Мысль о том, что в Советском Союзе возможен военный переворот, им, рождённым «в СССР — самой справедливой стране в мире», казалась совершенно дикой и невозможной…
— Так это ж гражданская вой на… — тихо вымолвил Ояр.
Все подавленно молчали.
— Хватит рассусоливать, коллеги! — Олег решил, что пора действовать. — На Женькином мотоцикле мы вчетвером всё равно не уедем. Поэтому, поступим так: я, Ояр и Сирота остаёмся здесь, а ты, Женька, едешь до ближайшего телефона, звонишь в отдел, докладываешь обо всём непосредственно Рожкову и вызываешь поддержку. Потом организуешь нам транспорт. Что быстрее будет — помощь из отдела или колёса, которые ты нам добудешь, тем и воспользуемся. И без церемоний: если кому-то что-то не нравится — потом будем разбираться, а пока — ствол в зубы и гони его сюда! Надо выбираться из этого хутора. Всё, дуй!
— Погоди! — Ояр решительно придержал Женьку за плечо. — Мы ещё не решили, что делать с этим парнем, — он кивнул на Сергея.
— Ты о чём? — удивлённо вскинул глаза Олег.
— Я не желаю сдавать этого парня!
— Ты что, совсем с ума спятил? Капитан Долгоногов, вы забыли, где служите?
— Нет, не забыл. Но я также не забыл, что я — офицер! И сдавать его — это пойти против своей совести…
— А чувство долга тебя, офицер, уже не волнует?
— Ребята, вы чего? — испуганно спросил Венский.
— Молчать! — рявкнули Олег и Ояр чуть ли не хором.
Они стояли друг против друга, набычившись, — высокие, здоровенные мужики — и не мигая смотрели друг другу в глаза.
— Парни, — подал голос Сергей, — по-моему, вы делаете это зря. Не стоит из-за меня так подставляться…
— И ты заткнись! — отрубил Ояр. — Мы сами всё решим! Олег, — уже мягче продолжил он, — кому будет легче, если мы сдадим этого парня? Митрофанова уже не вернёшь, и, если честно, поделом ему. Ну сломаем мы этому парню жизнь, так потом же сами себя будем корить всю жизнь. Да, восторжествует закон! Закон страны, стоящей на пороге гражданской войны. А на деле восторжествуют Митрофановы и все те, кто за ними стоят! Они опять правы: им опять можно воровать, предавать, торговать страной, похищать детей, убивать, в конце концов!!
— Ну, убили как раз Митрофанова! — Олег уже взял себя в руки.
— Не передёргивай! Ты понимаешь, о чём я… Мы всегда были для них быдлом, пушечным мясом, винтиками в их игрищах. Нас можно посылать на бойню, манипулировать нами… И вот, в тот один из немногих случаев, когда у них произошла осечка, ты собираешься встать на их сторону, по сути, сдать одного из нас! Ты вспомни, чтобы не допустить тебя к этим паскудным бумагам, они похитили твою дочь! Им ведь всё можно! Олег, ну же! Ты же думаешь точно так же, как и я, только боишься себе в этом признаться…