Со временем это стало происходить чаще — они напивались, залазили ко мне в постель и вытворяли всё, что им заблагорассудится. А потом Командир уходил, а Альберт принимался избивать меня, говорил, что я — развратная шлюха, которой нравится, что её имеют во все дыры, — Ирина вновь заплакала.
— Так чего же ты его не выгнала вместе с дружком?
— Уже не могла, он стал угрожать расправой над Сашкой и мамой.
— Ирочка, этот урод блефует! Он чувствует, что ты его боишься — вот и издевается. Такие всегда измываются над слабыми, а когда получают отпор — прячутся в кусты. Ира, я тебя умоляю: напиши заявление! Позволь помочь тебе! Увидишь, никого он не тронет. Мы его так прессанем, что он забудет мать родную.
— Нет, Олеженька, спасибо, только я писать ничего не буду. Вы ведь не можете гарантировать, что его непременно посадят надолго, и охрану моим близким дать тоже не можете. За себя я не боюсь — мне всё равно, а вот за сына с мамой… Ты даже не представляешь себе, на что способен этот зверь.
— Ира, Ирочка, услышь меня! — Олег вскочил и заметался по комнате. — Это добром не кончится. Он просто так не отстанет. Напиши заявление, иначе мы не сумеем тебе помочь!
— Нет, — твёрдо ответила она. — Я не могу рисковать близкими. Спасибо тебе, Олег, спасибо ребятам. Вот выговорилась — и на душе легче стало! А теперь уходите. Пожалуйста!
Олег в отчаянии махнул рукой и вышел из спальни. Альбертик сидел, скукожившись в кресле, прикрывая живот руками — Игорёк от души «потрудился» над его внутренними органами.
— Мы уходим, — мрачно заявил Олег. — Она не хочет писать заявление.
— Как? — вытаращился Игорь. — Я попробую поговорить с ней!
— Попробуй, попытка — не пытка…
Каменев зашёл в спальню и прикрыл за собой дверь. Чем дольше он там находился, тем увереннее чувствовал себя Аваньян. Он уже понимал, что Ирина не будет писать заявление, и считал себя неуязвимым.
— Короче, менты, — заявил он, ухмыляясь разбитыми губами, — валите отсюда подобру-поздорову. Я вот завтра сниму побои и накатаю заяву в прокуратуру — вы у меня ещё попляшете!
Зря он это сказал. Олег, и так с трудом сдерживающийся, на мгновение потерял контроль над собой. Одним прыжком он подскочил к Аваньяну и во всю мощь ударил его ногой в живот. Не помогли даже руки Альбертика, прикрывающие солнечное сплетение. «Джигит» икнул и впал в прострацию. Олег подошёл к «коренастому».
— А ты, чмырь, вроде бы бывший офицер? — хрипло рявкнул Островецкий.
— Бывших офицеров не бывает, — высокопарно заявил Командир, на всякий случай, отстранившись от пылающих яростью глаз Олега.
— Ах, так ты у нас настоящий? Как же ты, твоё благородие, спишь с женщиной, а потом позволяешь избивать её? Гнида ты, а не офицер! Сколько же вас, поганцев таких, звёздочки на себя нацепили? Офицерами себя называют? Быдло в погонах!
Из спальни вышел Камень и отрицательно покачал головой.
— Уходим, — жёстко сказал Олег.
— Я остаюсь! — заявил Игорь.
— Каменев, на выход! — прикрикнул Островецкий.
— Олег прав, — Виктор положил Игорю руку на плечо. — Сейчас надо уйти, — он стал тихонько подталкивать Каменева к выходу.
Островецкий схватил немного пришедшего в себя Аваньяна за кадык и подтянул к себе.
— Слушай, горны арол, и запоминай каждое моё слово, — Олег говорил негромко, но голос его звенел от ярости. — Если с Ириной что-нибудь случится — я тебя из-под земли достану! Проклянёшь тот день, когда на свет вылупился! — он отшвырнул Аваньяна и демонстративно брезгливо вытер руки о джинсы.
Олег и Виктор вышли из квартиры, уводя с собой упирающегося Игоря.
На улице Виктор и Игорь закурили. Олег пожевал мундштук, но курить не стал и вернул сигарету Миллеру.
— Ребята, что же делать? — спросил Каменев, сделав глубокую затяжку. — Нельзя так её оставить.
— А что мы можем сделать без заявы? — вздохнул Витька. — И так нам с Олежкой придётся отписываться от прокуратуры — этот урод свои права знает. Да и у второго харя разбита…
— А я скажу, что это моя работа, и вы здесь ни при чём, — заявил Игорь.
— Давай мы уж как-нибудь без тебя разберёмся, — хмуро буркнул Олег. — А ты, Миллер, спрячь, наконец, пушку — народ от тебя шарахается!
Только сейчас Витька обратил внимание, что продолжает сжимать в руке пистолет. Он торопливо спрятал его в наплечную кобуру.
— Меня не это сейчас волнует, — продолжил Олег. — С прокуратурой мы худо-бедно разберёмся.
А вот Ире и её семье как помочь? Ну перетрём с участковым, чтобы почаще проверял адрес, да толку от этого? Он же не может здесь дневать и ночевать.
— Дежурных сориентируем, чтобы направил сюда наряд ППС. Пусть крутятся в районе, — предложил Витька.
— И что это даст? — усмехнулся Олег. — Они же не могут постоянно торчать под её окнами. Нет, надо решать что-то кардинально. Камень, может, твоя жена её уговорит? Женщины друг друга быстрее поймут.
— Я поговорю с Анитой, — неуверенно ответил Игорь.
— И скажи ей, что сейчас не время для глупой бабской ревности, — хмуро сказал Олег. — Дело слишком серьёзное. Что-то у меня на душе неспокойно, — он в сердцах пнул ногой штакетник палисадника. — Твою мать! Омерзительно знать, что творится беспредел, и не иметь возможности вмешаться.
— А я вот читал, что на Западе в таких случаях сначала изолируют буяна, а уж потом разбираются, кто прав, а кто нет, — вздохнул Миллер. — И никакой заявы для этого не требуется.
— Так то на Западе, — усмехнулся Олег. — Они вообще там загнивают и пахнут. Ладно, пошли, мужики, нечего здесь торчать, как три тополя на Плющихе. Вить, съезди с Камнем в травмопункт, сделайте освидетельствование — вдруг пригодится…
Прошло несколько дней. Несмотря на рутину следственных будней Олег не забывал минимум раз в день созваниваться с участковым Виктором Степановичем Копейко. Старшему лейтенанту было тридцать четыре года, но все обращались к нему по имени-отчеству, чему немало способствовали степенность и рассудительность участкового и его гражданская профессия школьного учителя.
К просьбе следаков взять под особый контроль всё происходящее в квартире Ирины Сурковой Виктор Степанович отнёсся со всей серьёзностью. Жил он недалеко, можно сказать, по соседству, поэтому со свойственной ему методичностью каждое утро по пути на службу и каждый вечер по пути домой посещал проблемную квартиру. Ирины по утрам не было — она начинала работу рано. Аваньян встречал Виктора Степановича неизменной улыбкой и поил чаем. По вечерам Суркова и Альбертик обычно находились дома, и внешне у них было всё благополучно. Командира участковый не застал ни разу. Скорей всего, зная приблизительно время посещения Степанычем квартиры, тот старался вовремя слинять, чтобы избежать расспросов дотошного мента.
Это утро Олег по привычке начал со звонка участковому.
— Привет, Степаныч! — бодро начал он. — Как там наши подопечные?
— Здорово, Олег! Если честно, вы меня уже заколебали, — раздался в трубке недовольный голос Копейко. — Не успел Миллеру доложиться, теперь ты звонишь. Вы что, меня теперь всем следственным отделом проверять будете?
— Витька, не скули! Сам понимаешь, не из любопытства…
— Уж и побрюзжать нельзя?
— Ладно, рассказывай!
— Да всё, как всегда: чинно и пристойно. У Ирины синяков и ссадин почти не видно — всё заживает потихоньку, да и макияжем она успешно пользуется…
— Но?
— Олег, я не верю в эту тишину, и елейным улыбочкам Аваньяна не верю. Там страх просто физически ощущается. В любой момент может всё взорваться.
— Ты говорил с ней?
— Говорил. Встретил один раз, когда она на работу шла, проводил до остановки… Не будет Ирина ничего писать. Она так запугана — словами не передать. Я такого ещё не видел.
— Витёк, но надо же что-то делать!
— А что я могу? В старые добрые времена попробовал бы за тунеядство привлечь, а сейчас эту статью отменили. Я, конечно, собираю на Аваньяна материал, предостережения ему выписываю за проживание не по месту прописки. Но, сам понимаешь, всё это — как слону дробина. В любом случае, не один месяц пройдёт, прежде чем удастся накопать что-то реальное.
— А пока?
— А пока будем держать его на особом контроле. Может, и не станет дёргаться, зная, что он под постоянным надзором.
— Твои слова бы — да богу в уши! Ладно, что по второму?
— Да не застал я его ни разу. Этот Командир старательно избегает встречи со мной.
— Так, может, слинял уже?
— Да там он — я с бабульками около подъезда побеседовал.
— Чёрт! Как же я лоханулся? Надо было ещё тогда его личность пробить…
— Да брось, Олежа, упрекать себя. Как я понимаю, тогда не до этого было? А Командира я всё равно пробью. Он же привык, что я посещаю их в один и то же час, а я нагряну в совершенно другой…
— Только, Витёк, будь осторожен! Этот урод намного опаснее Аваньяна. Тот больше языком болтает… Короче, притворись вещмешком: если он скажет, что документов нет — не настаивай. Скажи: мол, завтра приду, и уходи — вызывай ППС, а лучше позвони мне. А если хочешь его сразу накрыть — обязательно прихвати патрулей.
— Да ладно, не учи — не первый день замужем! Вот ещё что, Олег: на следующей неделе я уезжаю в Ригу на усиление. Дней на десять…
— Ну, ты же старший участковый. Поручи своим архаровцам…
— Не перебивай! — в Викторе Степановиче проснулся строгий школьный учитель. — Я им, конечно, дам инструкции, но ты же понимаешь: у них свои участки, свои дела, да и они не знают всех нюансов. Так что, пожалуйста, вместе с Миллером проконтролируйте их. А я их предупрежу, чтобы не ерепенились.
— Думаешь, кто-то попробует?
— Против тебя? Ну, таких самоубийц нет, но на всякий случай проинструктирую… Ладно, всего тебе!
— И ты не болей!
И снова Олег достал из сейфа дело по разбойному нападению на валютную проститутку Николишину. Оно было совершено в последних числах августа, дело возбудили первым сентября — обычная практика, чтобы не портить месячную отчётность. Но тогда Олег, по горло занятый расследованием убийства Целмса