— А я что буду делать? Как инженер я уже давно дисквалифицировался — столько лет вне профессии. Всё, что я умею хорошо делать, — это ловить жуликов.
— Олеженька, но ты же прекрасный юрист. Я разговаривала с заведующим нашей юридической консультацией Голдбергсом — он в любой момент готов взять тебя к себе. Он говорит, что как адвокату тебе с твоим опытом оперативно-следственной работы цены не будет.
— А откуда ты знакома с Володей? — прищурился Олег. — Ты что, ходила к нему просить за меня?
— Дурак! Никуда я не ходила. Владимир Соломонович — старый друг моего отца. Просто встретились недавно на улице, разговорились. Он тебя очень уважает.
Олег встал и молча стал одеваться. Вия, съёжившись, жалобно смотрела на него. Казалось, она вот-вот заплачет. Островецкий сел рядом с ней на кровать, взял её руки в свои и поцеловал влажные, солёные от слёз любимые глаза.
— Девочка моя, — он погладил Вию по голове, — давай договоримся раз и навсегда: свои проблемы я буду решать сам! А работу свою я люблю, и друзей своих люблю. И если я сейчас уйду — то просто предам их. Я ничего не хочу менять в своей жизни. Да и мне самому уже поздно меняться — я такой, какой есть, и другим уже не буду. Да и не хочу! Я сейчас уйду, а тебе нужно подумать, как жить дальше. Я приму любое твоё решение. Но, если ты захочешь остаться со мной, — тебе придётся принять меня таким как есть. Ты же умненькая девочка, обдумай всё хорошенько! И, если ты поймёшь, что не сможешь выдержать всего этого, — лучше рви сразу, сейчас, пока ещё не так больно, — Олег поцеловал девушку в губы и пошёл к двери.
Вия упала на подушку и разрыдалась.
Олег медленно шёл по улице, подняв воротник куртки и засунув руки в карманы. В общем-то, конечно, всё правильно. Когда-нибудь такой разговор должен был состояться. И хорошо, что сейчас. Позже было бы значительно тяжелей — и, в первую очередь, для неё. Надо быть честным перед собой: да, эта девчонка тебе нравится, очень нравится, но не настолько, что ради неё ты готов круто поменять свою жизнь.
С Алёнкой всё было не так, совсем не так! А этой девушке нужен другой человек — спокойный, домашний, а главное — чтобы любил её без памяти. А ничего этого ты ей — Олег Островецкий — дать не можешь. Ниче-го! Так что — получается: всё правильно, всё путём. Почему только так муторно на душе?
Олег остановился, с удивлением обнаружив, что ноги сами принесли его к отделу милиции.
«Родная хата», — усмехнулся он и направился к себе в кабинет. Домой решил уже не ехать — поздно, автобусы не ходят, а просить дежурную машину не было желания.
Олег зашёл в кабинет, снял с вешалки шинель, постелил её одной полой на стоящие в ряд около стены четыре стула, лёг и укрылся второй полой.
«Не в первый раз, — невесело подумал он, — и, скорее всего, не в последний».
Сон не шёл.
«Старею, что ли? — удивился Олег. — Раньше только бы голову было куда положить, а сейчас кручусь, как вьюн на сковородке. Всё, спать! — приказал он себе. — Завтра тяжёлый день…»
Утром Олег встал пораньше, умылся, заварил себе кружку чая и сел за пишущую машинку. Предстоял день «бесполезного перевода бумаги». Островецкий, как и другие работники милиции, терпеть не мог это бумаготворчество, но, к сожалению, процентов пятьдесят, если не больше, рабочего времени следователя тратится именно на него. Чтобы передать дело в суд, нужно «обрубить хвосты», то есть из него должны быть выведены не установленные следствием лица, ненайденные похищенные вещи и многое другое, не относящееся к данному конкретному преступлению.
Вот и рождается в муках на свет божий отдельное поручение следователя органу дознания с грозным напоминанием уголовному розыску непременно в десятидневный срок установить лицо, которому обвиняемый А продал магнитофон, похищенный у гражданина Б, а также принять меры к обнаружению и изъятию этого чуда техники. При этом никого не волнует, что чуду техники уже лет двадцать, и ценность оно имеет разве что историческую. Раз этот хлам фигурирует в деле — он должен быть найден, о чём и напоминает следователь оперу в отдельном поручении. И тут же пишет ответ на него от имени начальника уголовного розыска, что «предпринятыми мерами розыска установить данное лицо и обнаружить похищенный магнитофон не представилось возможным». Нет, конечно, не у каждого следователя есть в столе стопка чистых листов бумаги, подписанных начальником уголовного розыска, но у майора Островецкого она имеется. А затем выносится постановление о прекращении уголовного дела в части розыска похищенного магнитофона и неуловимого приобретателя. Причём неустановленное лицо, которое купило похищенную вещь, априори считается невиновным, так как, якобы, не знало о криминальном происхождении товара. То, каким образом следствию стали известны тайные помыслы неустановленного приобретателя, остаётся за скобками, но дело в отношении него прекращается ввиду отсутствия состава преступления. И, не дай Бог, следователь, заподозрив криминал в его действиях, выделит дело в отдельное производство в целях установления приобретателя и привлечения его к уголовной ответственности. Такому горе-следователю придётся долго скрываться от коллег из уголовного розыска, но всё равно он будет пойман и справедливо бит.
А «неустановленное лицо», кстати, живёт на соседней улице. Просто к моменту, когда к нему пришли с обыском, оно уже успело сбагрить злополучный магнитофон. Нет, можно, конечно, провести массу оперативно-следственных мероприятий, отдать «барыгу» под суд, где ему будет вынесено «суровое» наказание в виде штрафа или, что ещё хуже, года условно, но так бывает только в плохом кино, когда менты от скуки целым отделением раскрывают кражу маринованных огурцов.
Хотя всё-таки бывают случаи, когда злополучный магнитофон ищут до упора, но, в таком случае, за ним должно стоять, как минимум, убийство. А так — зачем сворачивать горы, чтобы попугать несчастного «барыгу». Гораздо эффективнее выдавливать из него при случае ценную информацию о действительно серьёзных преступлениях.
«Вор должен сидеть в тюрьме!» — говорил капитан Жеглов, — а вот его сообщники — совсем не обязательно, — добавили советские законодатели.
Вот почему Олег терпеть не мог этой бумажной каторги. Но и без неё нельзя. Требования УПК надо выполнять в полном объёме. Если хоть одной бумаженции не окажется в деле — можно запросто получить «доследняк»[86].
Олег однажды выиграл у коллег бутылку коньяка, поспорив с ними, что в суде эти бумаги никто даже не пролистывает и не читает. В одном из направляемых в суд дел он заклеил подряд листов сорок этой макулатуры, а после процесса запросил его обратно и предъявил коллегам. Судья, влепивший, кстати, подсудимому серьёзный срок, не удосужился даже разорвать склеенные листы.
Олег вздохнул, глянув на пачку недооформленных дел, и остервенело застучал по клавиатуре пишущей машинки. Но долго поработать не удалось. На треск аппарата в кабинет влетела неутомимая Симоненко.
— Горим на работе? — удивлённо защебетала она, но, взглянув на брошенную на стулья шинель, всё поняла. — Поругался с Вией и собираешься ночевать в кабинете, так?
— Ни с кем я не ругался, — невесело усмехнулся Олег. — Просто девочка поняла, что нам дальше не по пути. И, кстати, она права — я ей приношу одни неприятности.
— Эх ты, горе луковое! — Ленка порылась в сумочке и вытащила пакет с бутербродами. — На, поужинаешь, у меня остались.
— Не хочу я есть, я чаю попил.
— А тебя не спрашивают. Поступила команда — выполняй! — она вдруг как-то по-матерински погладила Олега по голове.
— Малая, ты чего? — вытаращился он.
— Как всё-таки с вами, пацанами, тяжело? Не можете жить без неприятностей, — Ленка потёрлась носом о его щеку и выбежала из кабинета.
В кабинет вошёл Ояр Долгоногов и с загадочным видом стал прохаживаться взад-вперёд. Олег бесстрастно наблюдал за его передвижениями. Наконец, ему это надоело.
— Длинный, кончай тут лисапет крутить! Есть что — выкладывай, нет — вали и не мешай работать.
— Безрадостный Вы, Олег Семёнович, человек, — Ояр явно решил поиграть на нервах. — Нет, чтобы порадоваться успехам друга и коллеги в служебной деятельности…
— Пока что ни о каких успехах я не слышал. Я только вижу, что передо мной маячит какой-то дылда и ждёт, когда я запущу в него чем-то тяжёлым. Говори, чего припёрся!
— Ладно, так и быть. Это касается твоей проститутки…
— Ояр, я не хожу к проституткам…
— Извини, был неправ, каюсь! Короче, по делу Николишиной проклюнулись цацки.
— Сволочь ты длинная! А без выпендросов нельзя было? Давай поподробнее.
— В общем, к одной моей, скажем так, приятельнице обратился некто Тыква, предложив купить кольцо с брюликом. Ну, а она, зная мой повышенный интерес к такого рода делам, сообщила мне. Кольцо, похоже, из списка Николишиной.
— Отлично! Кто такой этот Тыква?
— Путниньш Валдис Арвидович, двадцать два года, работает экспедитором на гормолзаводе. Кличка Тыква. Никаких особых грешков за ним не числилось. Та к — немного приблатнённый. В настоящий момент сидит у нас в «телевизоре».
— Ты его повязал? Зачем?
— А что ты предлагаешь? Установить за ним наблюдение? Кто это будет делать? У нас своей «семёрки»[87] нет, и из Риги никого не пришлют — прости, но это рядовое преступление.
— Мог бы и сам со своими ребятами понаблюдать…
— Олег, я что — с воспитателем детского сада разговариваю? Как будто ты сам никогда не работал в розыске и не знаешь наших реалий! И сколько дел на мне висит, не догадываешься!
— Ладно, проехали. Что сделано — то сделано! Давай определимся по очерёдности мероприятий.
— А что тут определяться? Сначала допрос — постараемся расколоть его. Затем обыск, а дальше — по обстоятельствам…
— Чёрт! Где он ещё может хранить похищенное? Дача? Работа? Друзья? Подружка? Не люблю я работать впотьмах!