Лиза вошла в кабинет скромно, но со вкусом одетая, с минимумом макияжа на лице. Глядя на эту красивую, стильную женщину, непосвящённый человек мог бы представить её деловой леди или, на худой конец, женой преуспевающего бизнесмена. Разгадать в ней представительницу древнейшей профессии было невозможно.
На опознании в присутствии понятых Лиза вела себя подчёркнуто корректно. Быстро и безошибочно отобрала свои вещи, не соблазнившись возможностью прихватить чужое.
Отпустив понятых, Олег отдал Николишиной под роспись похищенные у неё драгоценности. Лиза небрежно смела их в сумочку.
— Ну, я пойду? — спокойно спросила она.
— Может, дать провожатого? — спросил Островецкий.
— Не стоит, я на такси доеду. Спасибо вам, товарищ майор, за службу, — никто, кроме Олега, не смог бы разгадать еле уловимую издёвку в её словах.
Островецкий не нашёлся, что ей ответить. Лиза встала и пошла к двери, но там повернулась и внимательно посмотрела Олегу в глаза.
— Знаешь что, — налёт бесстрастности слетел с неё, — если тебе когда-нибудь будет плохо, так плохо, что захочется выть и лезть на стены — приходи. Мой дом для тебя всегда открыт, — Лиза вышла из кабинета, не дожидаясь ответа.
Олег тяжело вздохнул. Вот и пойми женщин. Невозможно! Остаётся их принять такими, какие он есть.
В кабинет вбежала Ленка.
— Майор, закончил опознание? — защебетала она. — Тогда отдавай, грабитель, наше золото! — она быстро и ловко отобрала свои украшения и стала надевать их на себя. Олег с удовольствием наблюдал за ней.
— Ленчик, сделай доброе дело, — заканючил он, — раздай нашим дамам их цацки, которые я взял у них на опознание. Вот списочек…
— Не надо, я и так знаю, где чьё! — засмеялась Симоненко.
— Чёрт, и как вы в этом разбираетесь? — удивился Олег.
— Тебе не понять, — улыбнулась Ленка. — Для этого нужно быть женщиной.
Она быстро собрала драгоценности милицейских дам. На столе остались ещё несколько вещиц.
— А это чьё? — удивилась Ленка.
— Изъято у Аваньяна. Думаю, это Ирины Сурковой. Надеюсь, что её мать их опознает. Она же их описала.
— Да, бедная женщина, — вздохнула Симоненко. — Надо же ей было такого кошмарного урода повстречать на своём пути. Молодцы вы, что его повязали! — Ленка чмокнула Олега в щёку и упорхнула.
После обеда в кабинет зашёл Миллер. Олег оформлял материалы по разбою для передачи дела в прокуратуру Коношонку.
— Привет! Чаю хочешь? — спросил Островецкий, не отрываясь от бумаг.
— Хочу, — ответил Витька.
— Я тоже хочу, — усмехнулся Олег. — Поэтому подними тыльну часть и завари чаёк нам обоим.
— Хам и наглец! — констатировал Миллер, принимаясь готовить напиток.
— Слышал уже, — спокойно парировал Островецкий.
В кабинет вошёл Лёня Коношонок.
— Привет! — воскликнул Олег. — Какими судьбами? Чай будешь? Миллер готовит, не ля-ля!
Витька покосился на Островецкого, но промолчал.
— Не откажусь, — улыбнулся Леонид. — А это к чаю, — он достал из кейса бутылку коньяка и коробку конфет.
— Что это? — вытаращился Миллер.
— Взятка, не иначе, — засмеявшись, пояснил Олег, — только не пойму — за что.
— Ну как же, — развёл руками Коношонок, — за подготовку материалов по разбою. Я же обещал.
— Так я ж ещё не закончил, — удивился Олег. — Остались ещё кое-какие хвосты: заключения экспертиз получить, устроить опознание драгоценностей матерью Сурковой. Хоть это и по убийству, но мне сподручнее — видишь, как тут всё переплелось? Так что проставляться будешь денька через два.
— Авансом! — усмехнулся Лёнька. — А что касается экспертиз, то вот они, — он вынул из кейса объёмистую пачку заключений с фототаблицами. — Я только что от Саныча, — пояснил он.
— И что там? — спросил Олег.
— Ну, если в двух словах, то на пакетиках, бирках и украшениях масса пальчиков Николишиной, Аваньяна, Путниньша и ещё одного товарища, пальцы которого обнаружены в квартире Сурковой.
— Проханова, он же Командир, он же Старшой, — резюмировал Олег.
— Совершенно верно, — подтвердил Коношонок, — но считать этот факт доказанным можно будет, когда сумеем взять этого выродка или когда придёт ответ на запрос из Министерства обороны России.
— Ты послал туда запрос? — вступил в разговор Миллер.
— Да.
— И надеешься получить ответ?
— А что мне остаётся делать? — вздохнул Леонид.
— Да всё правильно, — поддержал его Олег. — Только, думаю, мы раньше возьмём этого Командира, чем тебе придёт ответ.
— Ты думаешь, он ещё в городе?
— По нашим сведениям, да. Опера отработали вокзал, автостанцию, поезда, автобусы, дальнобойщиков. Получается, что из города он не уезжал. Скорее всего, затихарился где-то.
— Ну, тогда рано или поздно мы его возьмём, — подытожил Леонид, разливая коньяк.
— Не сомневайся! — заверил его Олег. — Слушай, а Саныч больше ничьих пальчиков не обнаружил.
— Ты имеешь в виду Москвича? — спросил Коношонок.
— Ну да, — подтвердил Островецкий.
— Нет на цацках ничего, — вздохнул Лёня. — Он их, по-видимому, совсем не касался. Чисто работает, сволочь! Я, конечно, отправлю запрос в Москву, но, сам понимаешь…
— Получается, кроме сомнительного фоторобота, составленного Тыквой, у нас на него ничего нет?
— Выходит, так, — согласился Коношонок. — Эх, если бы найти квартиру, где он проживал в городе.
— Я дал указание участковым отработать с фотороботом Москвича частный сектор, — пояснил Олег. — Но сколько это займёт времени — одному Богу известно. Ладно, мужики, давайте выпьем! — предложил он. Возражений, естественно, не последовало.
Через час слегка захмелевший Коношонок отбыл по своим делам. За окном уже стемнело. Олег растопил печку, приготовил свежий чай и вместе с Витькой уселся у открытой топки. Говорить ни о чём не хотелось. Они молча глядели на огонь, потягивая чай из кружек.
— Олег, ну откуда, откуда берутся такие, как Аваньян? — первым нарушил молчание Виктор.
— О, брат, тяжёлый вопрос, — покачал головой Островецкий. — Вот представь себе: растёт такой Альбертик — слабый, трусливый и подлый. Все об него ноги вытирают, колотят его — кто-то же ему шнобель свернул? И с женщинами, наверное, не всё в порядке было. А он хочет, чтобы его уважали, боялись. Ведёт себя вызывающе, за что постоянно получает по роже. Постепенно он начинает ластиться к сильным и измываться над слабыми. Но таких, кто слабее его, ещё поискать надо. И тут он встречает Командира. Офицер-десантник, афганец. Это уже само собой поднимает его, Аваньяна, статус. Тем более что, используя силу Командира, он уже как бы становится выше тех, кто его гнобил и унижал ранее. Он уже может вернуть им должок. Сбывается «мечта идиота»: его начинают побаиваться окружающие. И всё благодаря Командиру. Поэтому тот становится для Альбертика кумиром, почти божеством. А для бога, да ещё по пьяни, ничего не жалко, даже своей женщины, лишь бы всемогущий не покидал его. А затем наступает отрезвление, а с ним начинает душить жаба: как это кто-то поимел мою собственность, да ещё у меня на глазах, да ещё совсем не по-божески?
Выместить злобу на Командире он не может — кишка тонка. Остаётся Ирина. Вот он и лупит её за двоих. А потом, в порыве обожания, снова подкладывает её под своего кумира. И всё повторяется сначала. Да и, наверное, у него не всё в порядке было в сексуальном плане. Думаю, он получал какое-то извращённое удовольствие, наблюдая, как кто-то совокупляется с его женщиной. А когда Ирина всё-таки нашла в себе силы выгнать его, у него сорвало крышу. Как это — его рабыня, грязь земная, посмела подать голос? Это с одной стороны. А с другой: где теперь жить? Причём и ему, и Командиру? Он уже не мог расстаться с ним. Это значило опуститься вообще ниже плинтуса. Вот его и прорвало. Эх, если бы Ирина тогда написала заявление! Мы бы этого урода вместе с его покровителем живо к ногтю прижали, — вздохнул Олег.
— А знаешь, — хмуро заметил Виктор, — меня не покидает ощущение, что это мы с тобой спровоцировали этот взрыв. Мы отделали Аваньяна и его кумира прямо на глазах их женщины, показав им, чего они стоят на самом деле. Вот джигит и не выдержал — как же: куда и делся миф об их исключительной крутости. Да и Ирка… я думаю, через какое-то время после нашего посещения до неё дошло, что Альбертик с приятелем вовсе не ужасные и страшные супермены, а так — среднего уровня шушера. Она перестала их бояться и попыталась прогнать…
— И в этом была её ошибка, — подхватил Олег. — Она подумала, что может решить вопрос сама, и не учла того обстоятельства, что побитая собака вдвой не опасна, если вымещает свою злобу на более слабом существе.
Помолчали. Витька кочергой принялся ворошить дрова в топке. На его тевтонских скулах заиграли оранжевые блики пламени. Олег долил ему чая.
— Я вот чего понять не могу, — Миллер отложил кочергу, — как можно подкладывать свою женщину под кого-то другого? И при этом ещё испытывать какое-то удовольствие? Нет, я, конечно, читал про забугорных свингеров, ну, которые жёнами меняются, но понять ни их, ни Аваньяна не могу. У меня это в голове не укладывается.
— Ну ты и намешал всё в одну кучу, — засмеялся Олег. — Я отберу у тебя эти новомодные журналы, оставлю только книги по криминалистике.
— Конечно, — усмехнулся Виктор, — легче отобрать, чем ответить по существу…
— А по существу, — улыбнулся Олег, — нам с тобой это тяжело понять. Мы по-другому воспитаны. Причём от страны проживания это мало зависит. Уверяю тебя, свингеры есть не только за бугром. Их немало и в нашей элите, особенно в богеме.
— То есть с жиру бесятся?
— О, если бы это было так просто. Понимаешь, и у нас, и на Западе, свингерство распространено, в основном, в высших слоях общества, но не только потому, что они материально обеспечены и им не нужно задумываться о куске хлеба — это базис. А главное в том, что эти люди сумели подняться над доминантной моралью общества, как нашего, так и западного. Ведь, по сути, наши моральные ценности практически идентичны, если только отбросить идейную шелуху. И христианская и коммунистическая мораль исходят своими корнями из библейских десяти заповедей. Только христианская ближе к первоисточнику. Но и там, и там семья является основой общественного устройства. А знаешь почему? Так легче управлять. Кстати, а тебе известно, что после революции у нас были попытки отменить традиционную семью, заменив её коммуной? Когда в старых фильмах разные вражины запугивали народ, что скоро все бабы будут общими — это имело под собой кое-какую основу. Одна коммунистическая дама даже писала, что семья — это пережиток, и её надо заменить свободным сожительством свободных граждан. Причём среди свободных есть более свободные. Например, если твоему партийному начальнику понравится твоя женщина — ты должен уступить её, потому что партайгеноссе более ценен для дела революции, а искать себе сексуальную партнёршу ему просто недосуг.