— Садись, довезу до дома, — говорит Богдан, опустив стекло.
Отказывать не вижу причин. Он может меня подвезти, а я нуждаюсь в том, чтобы доехать до дома. Обхожу автомобиль и сажусь на соседнее сидение. Пристегиваюсь, помня, как Богдан заботится о безопасности и складываю руки на коленях. Их внезапно некуда деть.
Богдан при этом выглядит собранным, спокойным. Уверенно ведет машину, смотрит за дорогой. Я немного успокаиваюсь и, чтобы сгладить неловкость, спрашиваю:
— Машину взял напрокат?
— Да. Такую же марку, на которой езжу дома. Удобно. Не нужно заново привыкать. Сел и поехал.
Я киваю. Не представляю его за рулем другого автомобиля, впрочем, однажды он ехал на моей машине. От воспоминаний на лице появляется улыбка. Богдан тогда жутко нервничал. Сиденье неудобное, руль маленький, места тоже немного. Привыкший к внедорожнику, на моей маленькой машинке он смотрелся комично и нелепо, но все же довез меня домой. К себе.
Я перестаю улыбаться, когда замечаю внимательный взгляд Богдана. Становлюсь серьезной, отворачиваюсь к окну. Не могу быть с ним прежней. Улыбаться, чувствовать себя непринужденно и спокойно. Надеюсь, он не заметил моей смены настроения.
— Я бы хотел, чтобы ты меня не боялась.
Значит, все же обратил внимание на то, как демонстративно я отвернулась. Становится как-то не по себе. Он днем повел себя как взрослый и адекватный мужчина. Не стал сыпаться обвинениями и раздавать приказы, а я, вместо того, чтобы нормально с ним поговорить, надумываю проблемы.
— Я не боюсь, просто… непривычно. Год прошел.
— Я хочу все исправить, — поражает меня откровением.
— Что исправить?
— Все. Я должен был тебе поверить. В тот день, когда ты ушла, что не говорила с ним, я должен был поверить.
Богдан резко паркует машину на свободном месте, поворачивается ко мне. Его глаза лихорадочно блестят, мои покрылись слоем слез, которые я никак не могу скрыть. Он хочет поговорить о прошлом.
— Я не ушла, — говорю хрипло. — Ты меня выгнал.
— Я раскаиваюсь.
— Давно?
Мы буравим друг друга взглядами. Богдан с силой сжимает челюсти, я решительно жду его ответа.
Раскаивается?
Я хочу знать, как давно. Когда он понял, что я не виновата. Что не врала ему. Что сделала бы все в тот момент, что он бы ни попросил. Когда он это понял?
— Давно ты знаешь, Богдан? Давно живешь с тем, что выгнал невиновную?
— Полгода.
Шесть месяцев. Моему сыну три. Последние три моей беременности были адскими. Токсикоз вернулся снова, я не могла нормально есть, а еще жутко хотела мужского тепла, внимания, секса в конце концов. У меня был Майк. Вернее, я думала, что он у меня был. Как же оказалось — ничего подобного.
Шесть месяцев. Они были самыми трудными в моей жизни. Я едва справилась с тем, что Богдана больше нет в моей жизни, как столкнулась с тяготами беременности и материнства. Что он делал эти полгода? Почему не приехал? Ничего обо мне не узнал.
Слова застревают в горле. Вопросы сменяют друг друга, но спросить я не решаюсь. Точнее, страшно не спросить, страшно услышать ответ.
— Я виноват, что не приехал. Мне сказали, ты счастлива. У тебя есть парень, хорошая работа. Мне казалось, я буду лишним.
— Ты всегда так? Всегда бежишь, чтобы не чувствовать себя ненужным?
На этот раз я задаю ему вопросы, но на него смотреть больше не решаюсь. Просто хочу услышать ответ.
— С тобой — да.
— И что же со мной не так?
— С тобой все так. Это я не могу вести себя с тобой иначе. Не могу избавиться от мысли, что не нужен тебе, что мне ты всегда предпочитаешь другого. Так уже было.
Я киваю, прекрасно понимая, о чем он. Будучи студенткой я всегда предпочитала Богдану других. Давала ему надежду и всегда отлынивала, улыбалась и сыпала надеждами, что не в этот раз, но в следующий мы обязательно пойдем на свидание. А потом снова предпочитала кого-то другого, пока не встретила Игоря. Тогда я совсем забыла про Богдана и мы встретились после измены моего мужа. После того, как он сказал, что уходит от меня к женщине, которая ждет от него ребенка.
Я тогда не знала, кто передо мной. Богдан изменился, стал шире в плечах, выше, сильнее, он перенес какие-то операции на лице, чтобы исправить свою внешность, хотя дело было вовсе не в ней. Я обратила на него внимание, а потом предала, желая защитить. Предпочла ему другого, сделала больно так, как делала всегда. Я тогда понятия не имела, что уже отказывала ему раньше. И что он — тот самый Богдан из университета. Невзрачный, скромный, в очках на пол лица.
— Я извинилась за тот случай. И за все остальные тоже прошу прощения.
— Извиняться должен я. За то, что не приехал, как только узнал. Я думал, что не нужен тебе…
— Ты был нужен, — говорю глядя перед собой.
— Был?
— Я не знаю, Богдан. Теперь не знаю.
Глава 17
Богдан
Лера не спешит давать нам возможность сблизиться. Это, в общем-то, логично, но нихрена не радует. Я не надеялся, что она тут же бросится в мои объятия, едва узнает, что я раскаиваюсь, но ее холодность меня озадачивает. Но сына увидеть Лера разрешила. Пожала плечами и сказала, что совсем ничего не имеет против.
Мы вместе поднимаемся на лифте, заходим в квартиру, почти синхронно разуваемся. Из другой комнаты выходит няня с ребенком на руках. В этот момент я еще не понимаю, что она держит моего сына.
Женщина здоровается, качает малыша, ждет, пока мы зайдем. Лера тащит меня в ванную мыть руки, протягивает какое-то антибактериальное мыло и кивает на пиджак:
— Снимай. Этот материал слишком жесткий для его нежной кожи.
В этот момент я еще ничего не понимаю, поэтому послушно мою руки и стаскиваю с себя пиджак. Остаюсь в одной рубашке и иду за Лерой.
Она забирает ребенка из рук няни, что-то ему щебечет, целует, крепко держит и подхватывает головку. Я же перевожу взгляд от нее на няню, которая собирается домой. Не знаю, что мне делать, то ли закрывать дверь за нянькой, то ли идти у Лере с сыном.
— Закрой за Агатой, пожалуйста.
Я иду за няней, прощаюсь. Она смотрит на меня странно, с прищуром, подозрительно. Такая реакция вполне понятна. Агата работает у Леры не так давно, меня еще не видела и наверняка встречалась с Майком. Не знаю, что она там в уме прикинула, но все неправда. Точнее, все вообще непонятно как. Я бывший Леры, а Майк… никто, судя по тому, что у него есть другая семья.
Хочется набить ему морду. Не за то, что обманул Леру, а что так и не смог сделать ее счастливой. У него был шанс. Используй он его, я бы отступил. Не стал лезть в их отношения и улетел. Впрочем, тактика хреновая, мы ее уже проходили, вышло дерьмово и повторять ее точно нежелательно. Пора прекращать ее постоянно отпускать.
Закрыв дверь, прохожу в квартиру. Лера с сыном в спальне, куда я ступаю нерешительно. Здесь все мне незнакомо: множество фотографий, на которых Лера и Артур, по отдельности и вместе, куча детских вещей, игрушек. Очень непривычно.
Осмотрев комнату, останавливаюсь взглядом на Лере. Она кормит сына грудью. От этой картины я теряю дар речи. Как-то даже не подумал, что она до сих пор кормит, хотя это вполне логично. Артур маленький, ему всего три месяца. Что может быть лучше материнского молока? Но почему-то эта картина выбивает меня из колеи. Надо бы отвернуться, но я не могу. Стою, смотрю на то, как Лера улыбается малышу, а он в ответ активно втягивает сосок и причмокивает.
— Он забавный.
Я подхожу ближе, хотя не знаю, имею ли право разделять с ними столь интимный момент. Лера не прогоняет, но и особой радости не испытывает. Кормление для матери и ребенка — что-то сугубо личное. То, что касается только их двоих. Подозреваю, что в других семьях отца допускают к такому процессу. Он может обнимать женщину, поддерживать ее в первые дни. Я помню, что Лике было трудно. Я далек от этих моментов, но она говорила что-то про трещины, про то, что ей больно и что раздражает постоянное кормление.
Лера сейчас улыбается, вполне радостная, довольная жизнью. Она крепко прижимает сына, гладит его пухлую щечку. Он в ответ хлещет ее ладошкой по груди, затем еще раз и еще. Я улыбаюсь. Кажется, Лере кормление не доставляет никакого дискомфорта, но я все равно чувствую, что многое пропустил. Ей больше не нужна моя поддержка. Она справилась сама, пока я думал, что не нужен ей.
— Он очень ненасытный, — говорит Лера. — Иногда мне кажется, что Артуру больше нравится сам процесс. Он быстро наедается, но бывает подолгу меня не отпускает. Делает вид, что ест, хотя на самом деле просто держит сосок во рту.
— Собственник.
— Еще какой! Сегодня быстро, кстати, — замечает Лера, пряча грудь в лифчике.
После кормления она встает, носит Артура столбиком. Он срыгивает небольшое количество съеденного на полотенце, после чего Лера совершенно серьезно спрашивает:
— Хочешь взять его на руки?
Я давным-давно забыл, как держать таких детей на руках. Ромка давно вырос, с ним проще. Он уже и разговаривает, и одевается сам, знает английский на своем уровне, да и вообще очень смышленый ребенок. Лера же предлагает мне взять на руки трехмесячного малыша. Я мешкаюсь. Хочу, конечно, сильно, но и страшно не меньше.
— Не бойся, — будто чувствует мои сомнения и страхи, подбадривает Лера. — Я покажу, как держать головку. Ты просто расслабься.
— Я на кровать сяду.
Пересаживаюсь на кровать, чтобы не волноваться, что уроню сына. Лера медленно подходит, кладет мне на ладони сына, направляет руки так, чтобы одна была на спинке и голове, а вторая в районе попы и поясницы. Сын такой маленький, что мои ладони служат ему почти кроваткой. У меня дрожат руки. Я чувствую, как страшно держать этот маленький комочек.
Артур уставился на меня широко открытыми глазами, изучает. И умно так рассматривает, будто хочет спросить «И что, папка? Где ж ты был все это время?». Ромку маленького я почти не помню. С ним постоянно была Лика, потому что я пропадал на работе. В те редкие дни, когда я оставался дома, она старалась не грузить меня ребенком, а я не настаивал. Сына я безумно люблю, но сейчас понимаю, что тогда упустил колоссальный опыт в жизни.