Пока Влад прикладывает карту к электронному замку номера, осматриваюсь по сторонам. По панорамному окну в конце коридора стучит дождь. Успокаивает то, что стены перестали трястись от грома. Гроза пошла дальше, но на улице темно, хотя в это время обычно только начинает смеркаться.
Номер Градского через стенку, но не это волнует меня. Меня до покалывания в пальцах волнует то, что из нашего номера можно попасть в соседний через общую смежную дверь, даже не выходя в коридор, то есть, по сути, у нас один большой номер.
– Посади ее на кровать… – прошу, когда заходим внутрь. – И помоги снять кеды.
– Если тебе нужно в душ, я с ней побуду. – Сев перед Софийкой на корточки, он выполняет мою просьбу: стаскивает с ее ног обувь.
– Ее надо умыть. – Выкладываю на тумбочку вещи: сумку со сменной одеждой Софи, которую на всякий случай оставила на стойке администратора, еще когда мы приехали, и свою дамскую сумку, в которой, кроме протеиновых батончиков, ничего полезного для ночевок в отелях нет.
– Тогда пропусти нас в ванную первыми, – предлагает Влад. – Я ею займусь…
– Займусь… – повторяет Софийка, хихикая еле-еле.
У меня нет причин с этим спорить. Вообще спорить с ним сегодня. Он ведет себя так, словно в него вселился святой. И я всеми силами борюсь с опасением, что это обман зрения, чтобы не портить этот день и наши вдруг ставшие прекрасными взаимоотношения.
В ванной Градский усаживает Софи на широкий квадратный умывальник, после чего под ее тихую утомленную болтовню помогает ей умыться и переодеться в запасную мягкую розовую футболку. Все это время я осматриваю номер, чтобы не зависнуть статуей в дверном проеме и не смотреть с умилением на этих двоих.
Вид из окна на лес. На постели чистые халаты и тапочки с логотипами. Ищу пульт от телевизора и нахожу детский канал, пока Влад укладывает Софийку в постель, говоря:
– Ванная свободна.
Ухожу в душ, забрав с собой один из халатов, и на пороге оборачиваюсь.
Влад успел расстегнуть пару пуговиц на рубашке и закатать до локтей рукава, обнажив загорелые, увитые венами предплечья. Софи устроилась под одеялом. С ней рядом заяц, голова доверчиво опущена на грудь отца. Одной рукой она обнимает мягкую игрушку, а второй перебирает пальчиками на подставленной ладони Влада.
Растянувшееся на постели тело Градского выглядит расслабленным, но оно достаточно привлекательное, живое и сильное, чтобы мое тело реагировало знакомыми звоночками в разных местах. Реакции, с которыми я достаточно хорошо знакома в свои двадцать пять.
Это возбуждение.
Закрывшись в ванной, забираюсь под душ и втираю в кожу гель, который нашла на полке. Пока вожу пальцами по своему телу, перед глазами тело Градского и его взгляд. Тот самый, который я так хорошо знаю!
Мне нужно выставить его из номера. Прямо сейчас.
Растираюсь полотенцем и закутываюсь в большой махровый халат. В номере уютный полумрак, источниками света служат телевизор на стене и светильник у изголовья кровати.
Влад опускает телефон, в котором проводил время, и поднимает на меня глаза.
– Уснула, – говорит, глядя на меня через комнату.
– Спасибо, что с ней побыл, – намекаю на то, что больше он здесь не нужен.
– Это нормально, что мне хочется ее сожрать?
Смеюсь, разматывая тюрбан из полотенца на голове. Мокрые волосы падают мне на плечи, и я отбрасываю их пальцами с лица. Отворачиваюсь к зеркалу в прихожей и говорю оттуда:
– Мне хочется это сделать с того момента, как я ее увидела. Высшая форма любви. Это не поддается объяснению.
Я вижу его движение в зеркале.
Как он осторожно достает себя из-под Софийки, положив ее голову на подушку, и подтыкает одеяло ей под спину.
Моя рука с поднятой расческой застывает в воздухе, потому что он приближается ко мне, и через секунду его глаза смотрят на меня уже из отражения, а воздух за спиной колышется в ответ на его присутствие рядом. Так близко, что чувствую жар, исходящий от его сильного и жилистого тела, которым он не касается моего ни в одном месте, но от этого его присутствие позади меня не становится менее оглушающим.
Он упирается ладонями в комод по обе стороны от моих бедер и произносит рядом с моим ухом:
– Тебя это тоже касается.
– Что? – спрашиваю, потеряв нить разговора.
– Тебя я тоже хочу сожрать.
Вздрагиваю от огня, который шаровой молнией прокатывается по моему телу. Он концентрируется натянутой пружиной внизу живота, отдается сладким спазмом между ног, напоминая о том, что на мне нет белья.
– Тебе пора, – в упор смотрю в его глаза, которые он не отводит от моего лица.
– А как же христианское сострадание? Я страдаю. Страдаю по тебе. – Его рука касается моей шеи.
Пальцы чуть ее сжимают, напоминая мне о том, что в сексе с Владом Градским очень мало запретов.
Приоткрываю губы, и с них слетает громкий выдох.
Смотрю на Влада через отражение, зная, что он видит каждую мою эмоцию. Чувствует каждый толчок моего подскочившего пульса у себя под пальцами.
– Мне плевать на твои страдания, Градский, – сообщаю ему. – Тысячу раз плевать.
– Ты ранишь меня. – Разворачивает мое лицо к себе за подбородок. – Я дико хочу доставить тебе удовольствие.
– Тебе пора, – говорю хрипло.
– Не могу, – шепчет рядом с моими губами, а затем его рот впивается в мой в жалящем и отравляющем волю поцелуе.
Напор его языка, жар горячих настойчивых губ ударяют по моим коленям знакомыми ощущениями. Его запах, вкус, тихий полустон, который Градский издает, не стесняясь, хватка на моей талии, которая впечатывает меня в сногсшибательно твердое тело, – все это заставляет подогнуться мои колени…
Я руками пробираюсь на его шею. Запускаю пальцы в волосы и пью этот поцелуй, вставая на цыпочки и откликаясь на то, как Влад сгибает плечи, сжимая меня в своих руках сильнее. Так тесно, что его эрекция становится для меня головокружительным толчком с обрыва, но я хватаюсь за реальность, разрывая этот поцелуй и хрипло требуя:
– Отпусти…
Он разжимает руки, и я отскакиваю в сторону, сгребая ладонью халат у самой шеи.
Глава 24
Уперев в стену руку, Градский смотрит на меня поверх своего плеча.
Он дышит тяжело.
Его глаза горят и высверливают в моем лбу дырку, тело напряженное, как натянутая струна. Я вижу это через его одежду. В том, как рубашка натягивается на его плечах, обозначая мышцы, в том, как по его чуть расставленным ногам проходит вибрация.
– Выметайся, Влад, – шиплю и киваю на разделяющую наши номера дверь. – У нас ничего не будет. Ни сейчас, ни когда бы то ни было ещё.
– Никогда – это очень долго, – говорит он сипловато, не собираясь вот так по щелчку выполнять мою просьбу.
Во мне бушует злость.
Злость на него за то, что все, чего я когда-то от него хотела, он вываливает мне на голову сейчас! Смотрит так, будто не хочет отпускать. Целует так, будто голоден и никогда меня не отпустит!
Я злюсь на него. Злюсь. Злюсь. Злюсь.
– Я выхожу замуж за другого, – шепчу гневно, боясь разбудить Софийку. – Но тебя ведь никогда не смущали такие обязательства? Вообще хоть какие-то обязательства.
– Я готов гарантировать тебе любые обязательства, – произносит вкрадчивым шепотом в ответ. – Любые, какие только захочешь. Сними это кольцо со своего пальца, и мы обсудим все, что ты захочешь.
– Теперь не только мои интересы на кону. Есть Софи. Что будет, когда ее отец опять решит пойти поискать себя по миру?
– Мне больше не нужно никуда уезжать, Арина. И ничего искать. Просто доверься мне, – просит он.
Сердце в груди предательски дрожит.
Глядя в его лицо, я поджимаю подбородок. Каждая черта его лица на моей подкорке!
Влад подходит ближе, а я, наоборот, отступаю.
– Ты опоздал, – говорю дрожащим голосом. – Опоздал, Градский! – К моим глазам подкатывают слезы. – Я больше не могу тебе ничего дать. Не собираюсь давать.
– Теперь моя очередь давать, Моцарт, – хрипло шепчет он. – Тебе нужно просто принять. Просто позволь мне это.
– Я выхожу замуж, – повторяю ему упрямо и показываю кольцо.
– К черту Рязанцева, – вдруг взрывается он, шагая вперед и тыча своим пальцем мне в лоб. – Ты его не любишь, прячешься за него как за стену. Тебе удобно. Тебя устраивает такая жизнь? Где тебе диктуют правильные условия? Где ты им следуешь, где в твоей жизни нет музыки и ты работаешь риелтором в чертовой фирме брата?
– В моей жизни все было отлично, пока ты не вернулся!
– Извини за то, что не вернулся раньше, – говорит, сцепив зубы. – Но теперь я здесь.
– Я хочу, чтобы сейчас ты ушел.
Секунду он продолжает разделывать мое лицо на части взглядом, потом отворачивается и шагает к двери. Подойдя, он ее распахивает, и, обернувшись, жестковато сообщает:
– Я год не трахался. Советую тебе закрыться на замок.
Он прикрывает проклятую дверь за собой осторожно.
Так, чтобы не разбудить Софийку, даже в пылу гнева помня о том, что она здесь, в комнате.
Слезы, которые скопились в глазах за те минуты, пока ее отец выворачивал наизнанку мою жизнь, срываются с ресниц и катятся по щекам. Эти слезы питает досада, все та же злость, которая бушует у меня в душе! Она не дает стоять на месте. Я начинаю метаться по номеру, демонстративно выполнив гребаный совет Градского: закрыв дверь на замок со щелчком на всю комнату.
– Мамочка? – сонно зовет Софи и начинает хныкать. – Ты где?
– Иду…
Забравшись в постель, выключаю светильник и обнимаю дочь. Успокаивающе поглаживаю ее по волосам, напевая колыбельную.
Мой взгляд упирается в стену напротив. Сердце подпрыгивает к горлу, и голос проседает.
Влад там, за этой стеной.
И он притащился в Москву в состоянии сексуального воздержания. Эта информация была для меня чертовски лишней. Чертовски, твою мать! Я не могу выкинуть ее из головы до утра, как и все остальное.
Его присутствие рядом не дает мне спать.