Квадратными метрами Роман свой офис не балует. Все компактное, его кабинет тоже, зато шумоизоляция, как в Белом доме. За стеклянной стеной его юристы пьют кофе, через полчаса возобновятся переговоры, на первый акт я не успел, зато попаду на второй.
Главное, не вырубиться, я почти сутки не спал.
– Торгуйся, – откладываю планшет.
Рома хмыкает.
Оторвав желтый стикер от новой стопки, пишу на нем три цифры в столбик и отдаю.
– Эти пункты исключи, – оглашаю свое экспертное мнение. – Они сильно рисковые. Оно того не стоит.
Роман молча изучает стикер, придвинув к себе договор, а я бросаю взгляд на дверь, в которую заходит секретарша с пакетом из фастфуда, который находится в этом же здании, внизу. Женщина торопливо расставляет перед нами коробки с рисом, шипит минеральной водой, разливая ее по стаканам, раскладывает приборы и удаляется за дверь, тихо прикрыв ту за собой.
В кармане пиджака оживает телефон. Как только вижу, от кого входящее сообщение, моментально вспоминаю, почему настроение у меня хуевое и почему в этот раз я был рад убраться подальше от Москвы.
«У нас все готово по сделке. Ты можешь переводить деньги, все реквизиты у тебя на почте», – читаю сообщение от своего риелтора.
Кровь медленно закипает в венах.
Представляя своего риелтора на том конце провода, я неизменно вижу, как ее трахаю. И совсем не в образе профессионала в области недвижимости, а в ее натуральном виде, то есть в образе музыканта, кем она и является.
Запись ее десятиминутного выступления я посмотрел на повторе раз десять, и это именно то, от чего у меня стоит.
Она чертовски неповторима, когда занимается любовью с фортепиано. Когда кончает со мной, тоже.
«Займусь этим часов через пять», – отвечаю на сообщение, пытаясь проглотить свое раздражение вместе с рисом. —«Как у вас дела?»
Впервые в жизни я хочу положить к ногам женщины весь мир, а ей это на хер не нужно.
Она решила искать себя как раз в тот момент, когда я готов положить к ее ногам весь гребаный мир.
Если она хочет искать себя, я не стану препятствовать, но я, кажется, еще ни разу не ошибся в том, что ей действительно нужно.
Вся долбаная проблема в том, что она не создана для прошибания лбом стен. Ее предназначение быть украшением не только в доме, но и в любом другом месте, вот для чего она создана. Чтобы нести в этот мир очаровательную, блять, инфантильность.
Я люблю ее именно такой. В ее естественном состоянии, а не в состоянии колючей стервы с килограммовыми яйцами.
И я должен извиниться, потому что был груб, хоть и прав.
– Как ты перед женой извиняешься? – спрашиваю у Ромы, прожевав рис карри.
За то время, которое я прожил в Азии, эта еда стала мне привычной. Эта часть земного шара вообще стала мне близка.
– За что? – он поднимает удивленные глаза от своей коробки.
Мы редко говорим на личные темы. Роман Гец вообще один из самых закрытых людей, которых я встречал. По сравнению с ним, найти общий язык с Андреем Беккером мне было раз в пятьсот проще, и сейчас моя личность страдает от того, что не могу общаться со своим другом как раньше.
– За косяки, – поясняю.
Подумав секунду, Рома издает смешок и сообщает:
– Не твое дело.
Улыбаюсь.
– А вообще на втором этаже салон «Картье», – продолжает он. – Это иногда помогает.
– Учту, – посмеиваюсь, перемешивая вилкой рис.
Мы успеваем закончить обед и выпить кофе перед тем, как нас вызывают в конференц-зал, где я надеваю гарнитуру, в которую переводчик транслирует детали встречи на нашем с Романом родном языке.
Вспоминаю о своем телефоне спустя час.
Меня ждет входящее сообщение с прикрепленной к нему фотографией.
Не знаю, буду ли когда-нибудь в состоянии привыкнуть к тому, как все внутри меня трусливо сжимается при виде собственной дочери.
Улыбка у меня тоже непроизвольная, как и другие рефлексы, когда я на нее смотрю. Фотография это или ее реальное живое присутствие рядом, я испытываю нечто похожее на то, что под моими ребрами кто-то, твою мать, взорвал гранату.
Она идеальное создание.
На фото Софи в обнимку с плюшевым зайцем смотрит в камеру, и глаза у нее пиздец какие печальные.
Мое сердце в ответ на эту вселенскую грусть ощутимо бухает о ребра.
«Что это с ней?» – пишу Арине, подзабив на переговоры.
«Заболела. Мы ждем скорую и укола с огромной иголкой», – отвечает она.
Черт.
Мой интерес к происходящему вокруг мгновенно гаснет. Делаю знак Роману, вставая с места.
«Это серьезно? Без скорой никак?»
«У нее не сбивается высокая температура. Обычно укол помогает. Не переживай, мы это уже проходили. Просто вирус.»
Хотя бы в одном у нас полный консенсус. Когда дело касается Софии, мы не смешиваем это с дерьмом наших с Ариной недопониманий.
Сняв гарнитуру, бесшумно покидаю конференц-зал и в пустом прохладном коридоре набираю Арину.
Она не отвечает. Я звоню трижды, после чего проваливаюсь в мессенджер, читая два последних сообщения.
«Она просит передать, что скучает по тебе.»
«Скорая приехала.»
Меряю шагами коридор, блуждая взглядом по пустым однотонным стенам.
Волнение разъедает мое терпение.
Одной маленькой девочке на другом конце земного шара плохо, и это прошибает меня до пота. Я просто, мать вашу, не могу быть рациональным, когда дело касается Софи или Арины. Они моя семья.
Спустя пару минут Арина перезванивает сама.
– Привет, мы тебя не отвлекаем? – спрашивает она очень вежливым голосом.
Ее голос, твою мать, как бальзам на душу, потому что я уже скучаю. Понимание того, что теперь я хочу возвращаться в Москву как к себе домой, ослепляющее, но дело не в городе. Дело в том, что теперь мне есть что терять.
– Нет, мы почти закончили.
– Кое-кто хочет с тобой поговорить. Говори… он слушает…
– Привет, папа… – голос дочери в трубке тонкий и тихий, но мне достаточно децибел, чтобы расслышать каждое слово.
Это впервые. Она назвала меня так в первый раз.
Откашлявшись в кулак, хриплю в трубку:
– Привет, зайка…
Блять.
Горло сдавливает спазм. Я, кажется, еще не чувствовал себя отцом реальнее, чем в эту секунду.
– Ты когда приедешь? Я заболела… мне сделали укол, и я плакала…
– Хочешь, чтобы я приехал?
– Угу… Мама тоже плакала. Мы тебя ждем, да, мама?
Я не слышу ответ Арины, хотя превращаюсь в слух и просто жажду услышать ее ответ.
– Привезти тебе… зайчика?
– Не знаю… – вздыхает она устало и громко зевает.
– Хорошо, я решу сам, – несмотря на улыбку, голос меня подводит. – Можешь дать маме трубку?
Глава 34
Влад
– Спасибо, – киваю девушке-флористу.
Два розовых букета в моих руках резко контрастируют с осенней московской действительностью, когда выхожу из магазина, забросив на плечо дорожную сумку.
Перелеты последних недель слегка меня доканали. Время суток могу прочувствовать, только посмотрев на часы; чтобы заснуть в новом часовом поясе придется выпить две таблетки снотворного.
Голова гудит.
Только десять вечера.
Знакомый район подсвечен фонарями. В квартире Моцарта я был пару раз, и, без преувеличения, один из этих визитов навсегда останется для нас судьбоносным. В результате него появилась София.
Когда я переступил порог этой многоэтажки в последний раз, мы расстались на пять лет. Это была моя инициатива. Сейчас уходить отсюда мне не хочется, меня заебало быть где угодно, только не с ними рядом.
Арина впускает меня в дом, сказав в домофон тихое: «Заходи».
Все знакомо. И лифт, и лестничные клетки. У стены возле нужной мне квартиры припаркован розовый самокат. Боясь разбудить его владелицу, просто стучу в дверь, вместо того чтобы воспользоваться звонком.
Дверь открывается почти сразу.
Глаза женщины, к которой я как ошпаренный мчался из другой части света, смотрят в мои с выражением пристального сверлящего внимания.
Почти четыре дня назад мы расстались в состоянии холодной войны. Несмотря на охуительный секс, я был зол, она тоже.
Я не хочу с ней воевать, я приехал не для этого, но, глядя на нее, подозреваю, что мои намерения ей до лампочки.
На ней черные шелковые пижамные штаны и комплектом рубашка с длинными рукавами. Несколько пуговиц сверху расстегнуты. В манящей ложбинке между ее грудей я вижу золотой блеск цепочки с оливковыми листьями.
Если это сигнал, я буду, твою мать, признателен.
На ее щеке виднеется след от подушки, но глаза у нее ясные, и сейчас они смотрят на цветы в моих руках.
– Впустишь? – спрашиваю.
– Если нет, ты просто на коврике уснешь? – отмечает она мой вымотанный вид.
– Скорее всего.
Метнув в мое лицо колючий взгляд, прохладно интересуется:
– Это твой белый флаг?
– Это мои извинения. Я не люблю на тебя орать. Предпочитаю вообще никогда этого не делать.
Сверкнув глазами, Арина испытывает мое терпение еще пару секунд, после чего сообщает:
– У меня Кристина спит на диване.
– Я ненадолго. Хотел тебя увидеть, посмотреть на Софи и оставить ей подарок.
Ее бунтующий взгляд от меня прячется. Она толкает дверь и отходит в сторону, пропуская меня внутрь своей квартиры. Пахнет ее духами и домом.
Прикрыв глаза, наполняю этим запахом легкие.
Впервые за много лет это ощущение настигает меня и почти сбивает с ног. Как и понимание того, что лицо моей дочери больше не выворачивает наизнанку мою грудь. На пороге этой квартиры я осознаю, что про тупую боль, которая двадцать лет не давала мне покоя, не вспоминал уже… да черт его знает. Долгое время. Она просто откатилась на второй план моей жизни.
– Ты что, вылетел сразу после своей встречи? – обняв себя руками, тихо спрашивает Арина. – Зачем, Влад?
– Как она? – игнорирую оба вопроса, потому что ответ на них очевиден.