Так вот, людей я упорно люблю, стараюсь их понять. Ну, по возможности. А вот Полину понять никак не получается. Мажорка уточняет:
— Вы уверены? Вы правда хороший доктор?
Восемнадцать лет, а уже такая сучка. В папашку пошла. Даже не удивлен, что каким-то образом она с Черновым спелась. Вот что ей от меня надо? Сейчас дверь закрою, разложу на столе, пикнуть не успеет. Кайфанет, но потом очухается и жаловаться побежит. И все, и пздц мне.
— А, я же перепутала! — она быстро убирает правую ножку, но моя свобода длится недолго — Полина ставит на прежнее место левую.
Пока меняет ноги движением, частично слизанным из одного известного фильма, я успеваю заметить и запомнить цвет ее белья. Как к пациентке я к ней, естественно, не отношусь, потому что пальцы на руках и ногах у нее в полном порядке. Полине скучно, Полина хочет приключений.
Внимательно рассматриваю ее левую ножку, пальпирую ступню, затем голень. Замерла, глядит, дышит чуть глубже. Выше колена я не поднимаюсь, но сцена со стороны, конечно, убиться можно, если кто зайдет.
Ее дыхание опасно для нас обоих учащается, она даже не замечает этого. А я… реагирую. Против здравого смысла. Против воли.
— Вот тут вот, — показывает она на крошечный синячок возле ногтя большого пальца. — После инцидента в кинотеатре, помнишь? — облизывает пересохшие губы. — Болело.
— А с чего ты взяла, что это панариций? — хмурюсь.
— Погуглила! Боль была пульсирующей и дергающей. Я плохо спала, а наутро голова трещала. Все симптомы.
Я быстро беру телефон, забиваю заболевание в поисковую строку и показываю ей первую попавшуюся фотографию, Поля морщится.
— Да, один в один, — говорит, опустив глаза.
Хочется намотать ее хвост на кулак и вытолкать девицу в коридор, но вместо этого я произношу крайне серьезно:
— С диагнозом ты немного промахнулась, но оперировать все же придется.
— В каком смысле оперировать? — она округляет глаза и пытается забрать ногу.
Еще чего! Я в нее вцепляюсь мертвой хваткой и деловито заявляю:
— Хорошо, что ты пришла. Аллергия на лидокаин есть?
Глава 23
Полина
— Аллергия есть и еще какая, — заявляю решительно. В глаза ему смотрю почти смело, ищу там совесть или хотя бы ее зачатки. Он ведь не должен мне навредить. По крайней мере на своем рабочем месте.
У самой от ужаса волосы на голове шевелятся, у меня никогда не было операций.
Лицо Ветрова остается непроницаемым. Ни один мускул на этом лице, блин, не дрогнул, когда я предприняла очередную безуспешную попытку вырваться. Куда там! Стальные пальцы сжимают мою лодыжку, и я отчетливо понимаю, что допрыгалась. Военный хирург пустит мне сегодня кровушку с анестетиком или без.
Ветров склоняет голову чуть набок.
— Уверена? Больно будет, — предостерегает. — Очень.
— Аллергии нет, я вспомнила, — говорю примирительно.
— Вот и славно.
Плохая была идея припереться к нему на работу. Но по изначальному плану все должно было происходить немного иначе. Он бы улыбнулся, когда увидел меня. Как тогда в кинотеатре. Я бы начала импровизировать. Потом мы пошли бы вместе куда-нибудь перекусить, разговорились.
— А какая у меня хворь? — уточняю, когда он, наконец, отпускает мою ступню, которую я тут же прячу в мюли.
— Я все напишу в карточке.
— У меня нет никаких карточек! — всплескиваю руками.
— Заведем, не проблема, — и тянется к какой-то папке. — Будет целых две: банковская и медицинская. Супер.
Происходящее напоминает сюр! У меня ничего не болит, я пришла, потому что ужасно по нему соскучилась. Он приснился мне этой ночью. А как иначе встретиться? Не сталкерить же, поджидая мужчину у входа в госпиталь. Тогда мне точно грозил бы диагноз и психиатрическая палата.
— Операция обязательна? Может, обойдемся таблеткой?
— Нога тебе нужна? — спрашивает безэмоционально, выписывая на листе бумаги мою фамилию.
У него стремительный, но довольно разборчивый почерк.
— Очень.
— Ну вот.
Дальше, к моему полному ужасу, он берет сотовый и кому-то звонит:
— Жень, привет еще раз. Ага, на работе. Ты свободна? Можешь подойти? Будем ноготь удалять. Срочно. Да, спасибо, жду.
— Полностью удалять? — спрашиваю я.
— Да, — он встает со своего стула, открывает дверь, на которую я раньше не обращала внимания. Смежная с его кабинетом комната оказывается небольшой операционной.
— Проходи, ложись.
Я поднимаюсь с места, голова немного кружится, и я хватаюсь за спинку кресла. Ветров скрестил на груди руки, смотрит на меня выжидательно. Снова прищуривается, как выслеживающий добычу охотник. Я пошутила во второй раз, и опять ему моя шутка совершенно не понравилась. Не смешно.
До двери в коридор такое же расстояние, как до операционной. Уверена, что если я ломанусь к выходу, он не станет меня удерживать, тащить в свою кладовку, вязать веревками и резать насильно.
Пожалуй, единственное, чего ему хочется, — чтобы я убралась с его глаз, да поскорее. И желательно — навсегда. Может, и правда уйти, сбежать с позором, признав абсурдность своего поступка? И своих чувств. Смириться, что его защита в кинотеатре была лишь актом вежливости. И что все мои бессонные ночи после того дня — совершенно напрасны. Сдаться.
Я задираю подбородок и прохожу в операционную.
Он расстилает одноразовую простыню на кушетке, я укладываюсь на нее. Он стоит рядом, наблюдает за мной. Возможно, мне удалось его немного удивить.
— А новый ноготь отрастет? — спрашиваю.
— Как повезет, — отвечает задумчиво.
Смотрю на него снизу вверх, потом закрываю глаза.
— Интересно, ты во всем такая упертая? — спрашивает он совсем другим тоном. Будто еще немного — и рассмеется или хотя бы улыбнется.
— Просто я тебе доверяю, Илюш, — произношу полушепотом.
На самом деле мне страшно. Дыхание учащается, я сжимаю кулаки и крепко зажмуриваюсь.
В кабинет заходит медсестра, и тут же становится очень шумно. Они что-то обсуждают, бряцают инструментами, надевают спецодежду. Я лежу, боюсь даже краем глаза взглянуть на происходящее. Вот-вот моя выдержка лопнет и я закричу.
Усилием воли заставляю себя расслабиться, но все равно едва не вздрагиваю, когда моего бедного пальчика касается что-то влажное, следом — холодное.
Терпи, Полина, во имя любви, упрямства и идиотизма. Аминь.
— Как проводишь лето? — спрашивает Ветров невзначай. Бодрым веселым голосом. Видимо, чтобы отвлечь от операции. — Чем занимаешься?
— Да так, особо ничем. Сестру выписали две недели назад, помогаю по возможности.
— Мия с вами живет?
— Да, она поссорилась с Арсением очень сильно. Живет с нами. Никого из друзей видеть не хочет, они один и тот же вопрос задают. Догадываешься какой? Ее винят, а ей и так тошно. В одиночестве Мийку оставлять страшно, поэтому стараюсь быть рядом. Мы почти каждый день гуляем вместе на острове. Сейчас у меня практика начинается в универе, будем пореже.
— Как малышка?
— Слава богу, тьфу-тьфу-тьфу. Стала набирать вес, но спит отвратительно. Качаем по очереди с Настей все ночи, потому что Мие одной тяжело. Я думала, будет как в рекламе — в люльку положил, дверь закрыл. Утром пришел, а младенец лежит и улыбается. Вранье все эти ролики по телеку! — Вспоминаю истошные крики ребенка, от которых внутри все сжимается. — Одной Нина быть вообще не любит.
Впрочем, не мне судить племянницу, прямо сейчас я позволяю оттяпать у себя здоровую часть тела, лишь бы заслужить уважение мужчины.
— Может быть, колики?
— Мы приглашали уже трех педиатров, но у всех советы одинаковые. Уверяют, что так будет не всегда. Надеюсь.
Увлекшись разговором о сестре, я практически забываю о том, зачем нахожусь здесь. А может, анестезия хорошо действует. Когда открываю глаза, Илья уже забинтовывает мой палец.
Возбуждение — последнее, что должен чувствовать человек на кушетке в операционной, глядя на упакованного в маску и колпак хирурга. Но это именно то, что я ощущаю сейчас. Легкое, едва уловимое, готовое разгореться пожаром, дай он малейший повод. Ветров поворачивается, наши глаза встречаются. Я лежу, он возвышается надо мной.
Интересно, он позвал медсестру, чтобы не оставаться со мной наедине? Чего он опасается?
Она, кстати, смотрит на меня с большим сочувствием.
— А можно вопрос? — подаю голос.
— Да, конечно.
— Откуда у тебя акцент?
— У меня? — удивляется Илья.
— Вам показалось! — весело смеется медсестра. — Может, переволновались, так бывает.
— Я пару раз замечала. Не сегодня, — даю понять, что это не первая моя встреча с Ветровым.
— Я работаю с Ильей Викторовичем полгода и ни разу не слышала у него акцента! — продолжает улыбаться Женя. Говорит таким тоном, будто я сморозила глупость несусветную.
— Завтра утром напиши мне, как себя чувствуешь. Расскажу, — уклончиво отвечает Ветров. — Как ощущения? Болит?
— Немного.
— Это нормально. Буду ждать сообщения. Там и решим насчет перевязки, — последние слова он как-то странно выделяет голосом. Берет меня на понт? Гадает, приду я еще раз или нет?
Мне кажется, ему некомфортно. Не ожидал, что я не отступлю и позволю ему? Опасается, что буду жаловаться? Отцу или их главному. Пойду на комиссию, где обвиню его в том, что он провел ненужную манипуляцию. По сути, он так и поступил, нарушил закон, и я могла бы этим воспользоваться.
Но я не буду. Он ошибается во мне. Пусть что хочет со мной делает, это останется только между нами.
Когда я выхожу на свежий воздух, голова немого кружится, слегка подташнивает. Предательски щиплет в носу.
Я сегодня без машины — оставила возможность для маневра, вдруг бы Илья предложил подвезти меня домой. Ха-ха-ха! Глупая наивная Полина.