Полина оборачивается и пытается отстраниться, но я довольно грубо возвращаю ее в прежнюю позицию. Она хочет оттолкнуть мои руки, но физически не справляется. Я обхватываю одной рукой оба тонких запястья, прижимаю к стене.
Впрочем, она не кричит. Борется молча.
Второй рукой хватаю ее за бедра, тяну к себе, поправляя позу.
— Стой так, — освобождаю ее руки. Потом спрашиваю: — Да или нет?
— Да, — хрипло.
Слегка приседаю, рукой направляю член и совершаю толчок. Она замирает, послушно принимая на всю длину. На цыпочки поднимается, ножки как у балерины, твердые, ладные, дрожат. Опирается ладонями об стену, льнет к ней щекой.
Протискиваюсь с трудом. Горячая, влажная, но узкая, еще и зажимается. Даже немного больно, это злит. Я захлебываюсь в любви, потребности заботиться и беречь. В черной густой ревности, которая отравляет все перечисленное ранее. Вызывая презрение к себе самому.
— Как ты узнал? — спрашивает она надтреснутым голосом, что окончательно сносит мне голову.
— Я полюбил тебя, блть, так сильно полюбил.
Она напрягается и молчит. Я совершаю еще два глубоких резких толчка, а потом начинаю двигаться по нарастающей, пока не замечаю, что выдержка девушки заканчивается. Полина сутулится, вжимает голову в плечи и обнимает себя руками. Я понимаю, что ей больно. Реально очень больно, она еле стоит. Быстро выхожу из ее тела и вижу кровь по всей длине члена.
Глава 44
Полина
Влада хвалилась, что у нее в первый раз не было ни боли ни крови. Просто сразу нормально. А где-то через неделю она уже начала получать удовольствие. Олеся чувствовала боль, но терпимую. Да и неприятные ощущения появились скорее потому, что не смогла расслабиться. Все время ждала чего-то ужасного, боялась. Крови тоже почти не было. Я думала, что мне повезет так же, если не больше. Ведь я сама этого хотела, изнывала от нетерпения. Да и переспала не просто от скуки с каким-нибудь симпатичным парнем, а с любимым мужчиной.
С мужчиной, о котором мечтала каждый день с тех пор, как услышала его голос по телефону. И которого предала.
Так мне и надо.
Кажется, что у него не член, а раскаленная наждачка. Ощущения такие, будто он на части меня разрывает. И внутри одна сплошная рана. Я терплю, конечно, губы кусаю. Потом стискиваю их до такой степени, что они немеют. Ни звука чтобы не просочилось и никто из родных и гостей нас не услышал. Ногтями по стене царапаю, потом в ладони ими впиваюсь, стараясь переключиться. Думаю только об одном — скорее бы этот кошмар закончился. Но Ветров продолжает иметь меня, раня каждым движением. Я не понимаю, как ему это может нравиться. На глаза слезы наворачиваются, я молчу, пытаюсь их проморгать, а они по щекам катятся, предатели, на пол капают. Мне хочется, чтобы он сам как-то догадался, понял, почувствовал…
Илья не замечает вообще ничего.
Наваливается на меня всем своим огромным телом, дышит шумно, напирает, словно хочет быть еще глубже. Будто намерен и вправду порвать меня на куски. Сперва я думаю о том, что, если все вытерплю, — он простит меня. Ставлю цель себе такую. Простит мою страшную ошибку и все станет хорошо. Он ведь сказал, что полюбил. Вот только что.
«Я полюбил тебя, блть, так сильно полюбил».
Черпаю силы в надежде и терплю этот бесконечный невыносимый секс ради нас с ним.
Но в какой-то момент мне начинает казаться, что я просто умираю. От режущей страшной боли рассудок плывет. И мне становится все равно, простит он меня или нет. Лишь бы закончил мучить. Я зажимаюсь сильнее, обхватываю себя руками. Он наконец оставляет мое тело в покое и я падаю на корточки, обнимая саму себя. Кровь стекает по ногам, я касаюсь красных капель пальцами. Ее не слишком много, не как во время месячных, конечно, но от одного вида меня мутит. Это ведь моя кровь, из моего тела.
— Поля, Полечка, — слышу знакомый голос рядом.
Илья тоже приседает, тянется ко мне, но я отшатываюсь и впечатываюсь в стену, ударившись виском. Блть. Его голос всегда был синонимом безопасности и покоя, сейчас он вселяет в меня ужас.
— Я не буду больше. Да что ж такое, почему ты не сказала… — он выглядит растерянным.
— Я говорила много раз! Ты тупой, что ли? — спрашиваю, всхлипывая.
— Иди сюда. Не бойся, пожалуйста. Я не трону.
Что-то в его тоне есть такое… я глупая, снова верю этому мудаку и доверчиво тянусь. Обнимаю за шею крепко-крепко. Он в ответ делает то же.
— Тупой, еще какой тупой, — не спорит. Потом добавляет будто сам себе: — Я его убью.
— Скотина ты, ненавижу тебя, — говорю и снова всхлипываю. Заставляю себя рыдать тихо, вдруг по коридору кто-то пойдет и услышит.
Какой ужас, у меня отец дома и гостей половина города, а я тут с Ветровым… на полу рыдаю. Утыкаюсь в его рубашку, которую он даже не снял. Не потрудился раздеться! Вдруг такая злость берется откуда-то! Дескать, какой смысл, если через пять минут опять одеваться? Я-то голая для него! Полностью!
Сжимаю пальцы в кулаки и ударяю его по спине. Снова и снова. Сначала легонько, а потом со всей дури. Жду, что скрутит так же, как пять минут назад, — справиться с ним у меня не получится, это я уже поняла.
Не отталкивает, терпит.
Лишь к себе прижимает. Крепко. До боли в ребрах, но эта боль терпимая. Ее я люблю, она о заботе, а не о том ужасе, когда разрывают без анестезии на части. Когда лицом к стене стоишь, обои перед собой видишь, а не глаза любимого человека. Когда партнеру плевать, что с тобой происходит.
Он прижимается губами к моему виску. Я намерена прекратить плакать немедленно, но слезы сами собой льются, остановиться не могут.
Выдыхаюсь я довольно быстро, перестаю его колотить и затихаю. Немного холодно, на полу же сидим, и я прижимаюсь ближе. Он меня кутает в объятиях, поглаживает по спине.
— Ты замерзла, давай тебя оденем? — говорит он хрипло.
— Ты мне отомстил, да? — спрашиваю. Сегодняшний вечер полон открытий.
Он молчит. И бесит тем самым неимоверно!
— Как давно ты знаешь? Ты ехал ко мне домой с целью отомстить? Или он сказал тебе уже на приеме? Я должна это знать, Илья. Ты не понимаешь, что ли, как это важно?!
Он встает, поднимает меня на руки и относит в постель. Укладывает. «Да, мать твою, уходи теперь! Убегай, оставь меня одну! Трус!» — думаю я со злостью, пока он надевает трусы, брюки. Но не уходит. Садится рядом, закутывает меня в покрывало. Его забота откликается клокочущим раздражением. Лучше бы ушел, ей-богу! Злит неимоверно! Мне по-прежнему больно, плохо и обидно.
— Почему ты не уходишь? Что тебе еще надо?
— Полин, я уйду, без проблем, как только скажешь.
— Проваливай! — перебиваю.
Он делает короткую паузу, потом заканчивает мысль:
— Но, может, сначала обсудим ситуацию? Выслушай меня, потом я выслушаю тебя. Я тебе обещаю, что больше не трону.
Я молчу. Затем робко киваю.
— Я слушаю, — говорю тихо.
— Поль, мы со Славиком дружим с тех самых пор, как отец уволился со службы по состоянию здоровья и мы с семьей вернулись из Германии в Россию. Мне тогда весело пришлось. Представь, на дворе двухтысячные. Я заявился в обычную школу в Зеленой Роще в красной кофте и в широких импортных штанах, — говорит он спокойно. А потом добавляет на торт вишенку: — С мелированными волосами.
— Ты красил волосы?! — я на мгновение улыбаюсь, представив себе эту картину. Всегда коротко стриженный Илья никогда не казался мне модником. — А фотки есть?
— Один год в седьмом классе. Фоток нет. — Илья снова путает окончания, неправильно произносит звук «р» и вместо звука «с» в начале предложения говорит «з». Акцент царапает уши, как другие не замечают? Он же просто очевиден!
— И акцент был, — говорю я.
— Да, сильный. Сейчас есть? — он хмурится. — Я вроде бы его победил полностью.
— Когда нервничаешь — прорывается.
— Возможно, не замечал, — продолжает он меня забалтывать, и я охотно ведусь. Об этом он раньше не рассказывал.
— Красная кофта, широкие штаны, акцент… — перечисляю я. — Все телочки были твои.
— Чему местные пацаны не обрадовались. Славик, конечно, за меня не дрался, но поддерживал морально. Помогал после всего добираться до дома. Оказалось, мы оба были заточены поступать в мед и планировали стать известными на весь мир хирургами, интересы сошлись. Постоянно соревновались в школе, потом в универе. Узлы вязали на скорость. Далее так случилось, что мы в одно время оба запали на девушку и… я не соревновался, честное слово. Она правда мне понравилась, я думал, у нас все серьезно.
— Инна?
— Славу она даже не рассматривала как кандидата, но он пообещал мне сравнять счет. А тут увидел, как много ты для меня значишь. Я… об этом вообще забыл. Не думал, что так выйдет, я же говорю, что не соревновался. Это ж не узлы.
Я закрываю лицо руками.
Глава 45
Славик был прав, Илья не простит. Никогда. Мне становится жаль, что я не умерла от боли, пока он меня трахал. Тогда бы мне не пришлось слушать все это и желать провалиться сквозь землю.
— Уйди, пожалуйста, — прошу жалобно. — Я тебя умоляю, просто уйди. Я не хочу больше говорить на эту тему.
Он не двигается с места.
— Вы помиритесь? — спрашиваю.
— Нет.
— Боже, — тру лицо. — Не нужно ссориться из-за меня.
— Не из-за тебя, просто дороги разошлись. Так бывает. Поля, Полин. Полечка, не гони меня сейчас. Видишь же, хе*ово мне. И тебе тоже. Давай как-то вместе.
— Ты отомстил, я получила свое. Заслуженно, признаю, но до сих пор все болит. Что тебе еще нужно?
— Чтобы не болело, — говорит он. Находит мои губы и целует.
Без похоти, осторожно. Я отворачиваюсь, но он не обижается и касается губами щеки. От этой нежности… щемящей нежности большого грубого мужчины у меня внутри осень начинается. Серость, печаль и раскаяние грудь сдавливают, да так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Желтые листья под ногами и тоска по упущенным возможностям.