— Вот и не хочу, чтобы вдруг завелась! — отозвался Паук чуть резче, чем можно было ожидать. Багз удивленно поднял бровь, но продолжать тему не стал и умолк.
— Что, тебя все-таки проняло? — засмеялась Ундина. Паук едва ли не впервые за все время, что Марек его знал, не сразу нашелся с ответом.
— Да не в этом дело, — буркнул он. — Чего мне самоутверждаться, тут шансов пока никаких, да и мелкий вымотался уже. Но вообще… странно это все.
— В смысле? — поинтересовался Марек, подходя ближе. Паук быстро огляделся по сторонам, явно чтобы убедиться, что Вэла нет в пределах слышимости — тот действительно отошел умыться к реке — и тихо произнес:
— Внешние друг друга видят. И не только друг друга. Думаю, не тебе это объяснять, сам в курсе. Так ведь?
Марек молча кивнул. Времена, когда его удивляло, что ему отвечают на незаданный вопрос, остались давно в прошлом — сейчас он и сам так умел. Точнее, он не назвал бы это «умел», потому что он этому не учился. Просто однажды понял, что видит, скажем, намерения и настроения компании из Нижнего города не менее четко, чем саму эту компанию.
— Ты понимаешь, — кивнул в ответ Паук. — Я, не хвастаясь, такие вещи вижу лучше многих. А вот этого мелкого не вижу. И мне это не нравится.
— Слушай, ты там… — начал Марек, невольно сжимая кулаки. Паук поднял руку в примирительном жесте:
— Спокойно, спокойно, я себе не враг между Водителем и Пассажиром лезть. Ты спросил, что не так — я ответил. Может, это со мной не так, осечки у всех бывают.
Паук снова улыбался, но Марека он не убедил. Тем более что — хотя осознавать это было неприятно — он сказал чистую правду. После того озарения на платформе, когда Марек увидел историю Вэла как на ладони, он не раз натыкался на непроницаемую черноту в его глазах, как на глухую стену. Взять хоть историю с Опоссумом — Марек ведь тогда так и не смог понять, что там Вэл себе думает. Но как так? Они, в конце концов, Водитель и Пассажир, больше чем братья, и неважно, что там в документах написано! Правда, к мысли про документы прицепилась еще одна: точно так же «нечитаемым» для Марека оставался тот, кто по этим самым документам значился старшим братом Вэла.
«Положим, мы все-таки не в фантастике и дословно мысли читать не умеем». Так ему когда-то сказал Птаха — а уж он мелкого Вадика, кажется, видел насквозь. Но те его дурацкие эксперименты с реальностями, например, Птаха обнаружил уже по результатам. И никак не мог предвидеть, чем кончится первый самостоятельный выезд. Правильно сказал Паук — осечки бывают у всех. На этой мысли Марек все-таки окончательно выдохнул и пошел готовить чай.
Глава 24
Паук больше не возвращался к этому разговору. Марек и Вэл все так же обитали у него в палатке, и Паук устраивался в самом углу, освобождая им побольше места, хотя и говорил, что просто ему так удобнее. Он все так же часто вел колонну, идеально четко указывая Мареку направление. Все так же учил Вэла обращению с мотоциклом, все так же охотно вставал в спарринги с Мареком. С Вэлом — только по его просьбе, да и тогда Марек замечал в глазах Паука какое-то странное выражение — а может, просто казалось. В конце концов, мрачная физиономия всегда была отличительной чертой Паука, а что он там себе думал — его дело. Если уж на то пошло, Паука «прочитать» было немногим проще, чем этого самого Вэла. Впрочем, Вэл и сам за Пауком обычно предпочитал просто наблюдать со стороны: «Так я хоть что-то успеваю понять! И вообще, пусть уж у меня будут хоть какие-то шансы».
— Он еще будет о шансах что-то говорить! — фыркнул Марек, когда Вэл заявил это как-то на стоянке. — Расскажи это тому деятелю из Нижнего города.
— Это другое, — серьезно ответил Вэл. И снова Мареку не удалось разглядеть, что стоит за этой сплошной темнотой. Разумеется, Ундине стало интересно, что за деятель, Вэл прикинулся частью палатки, и об Опоссуме рассказывал Марек.
— Эх, меня там не было, — сказала Ундина, сжимая кулаки. — А то добавила бы этому… охотничку.
— Не он первый, не он последний, — хмыкнул Паук. — На твою долю хватит.
— Выходит, Опоссум и его… банда, — Вэл не сразу подобрал слово, — не одни такие?
Он говорил тихо, обращаясь к Мареку, но Ундина услышала. Ее глаза зло сверкнули:
— Мягко говоря, не одни! Понимаешь, какая штука — большинство городских, понятно, живет себе и живет, ну шарахаются через них какие-то байкеры или какие-то автомобилисты, да и хрен с ними. Ну, там, где машины не в почете, удивляются — мол, охота же заморачиваться. Но и все. А некоторым неймется. Опять же, большинство этих некоторых — просто гопота, у них рефлекс: сунулся кто из чужого района — дай в морду. Если дали тебе — ну, значит, тот чувак круче, уноси ноги или собирай банду побольше. На меня у таких, натурально, чутье — ну правильно, мелкая девчонка на байке, еще и волосы синие, как не докопаться. Зато форму не теряю, — она размяла пальцы.
— Да уж, — хмыкнул Паук, — в Туле я было сунулся помогать, а там уже от асфальта отскребать нечего!
— Вот не надо, это обычно твой стиль! — Ундина рассмеялась, но снова посерьезнела. — Так вот, эти ребята, в общем, неприятные, но не более, думаю, Марек подтвердит. А есть эти, — она проглотила ругательство, — охотнички. Про Внешних многие городские наслышаны, но кто-то считает сказками, кому-то просто пофиг — ну есть и есть, делить нечего, может, мы каждый день встречаемся, да и какая разница. А вот всяким Опоссумам жизнь не в жизнь, если в городе кто-то, кроме них, чувствует себя свободно.
— Так погиб мой Водитель, — глухо произнес Марек. Ундина молча поднялась со своего места, подошла к нему и сжала его руку. А Марек с удивлением осознал, что, по сути, почти ничего и не знает о людях, с которыми вот так подорвался через всю страну. А потом — что ему это, по сути, и не нужно. С Птахой они когда-то точно так же не знали друг о друге ничего — и знали все. Потому что все здесь Внешние.
После Нижнего Марек ни разу не был ведущим в колонне, так что крайне слабо представлял, где они сейчас. Понятно, карты никто не отменял, но за ними Марек не следил точно так же, как и за календарем. Потому что это неважно. Была дорога, была колонна, а больше ничего и не было. Да и не надо. Тем более что Орда явно шла не совсем тем маршрутом, что они с Птахой, и к населенным пунктам приближалась еще реже. Последнее время колонну почти постоянно вел Саммер, и Марек порой с трудом узнавал его — с лица «порождения пустыни», вечно хмурого, теперь не сходила улыбка. Иногда он делал остановки даже не для заправки или привала, а просто звал полюбоваться красивым пейзажем. И это тоже было совсем не в его духе — до сих пор он был сосредоточен только на дороге.
— Саммер, тебя не подменили? — спросил как-то Марек со смехом. В ответ Саммер улыбнулся, но голос звучал серьезно:
— Просто это мои края. Я сам с Байкала. И скоро мы его увидим! — его глаза неясного цвета, не то серые, не то ореховые, словно такие же выгоревшие на солнце, как вся его внешность, радостно сияли.
— Уже? — удивился Марек. Орда грохнула, но на прямой вопрос, сколько же они уже едут, отвечать отказалась. А ведь действительно, дорога начала казаться Мареку смутно знакомой — вот и холмы, и справа виднеется река… Конечно, с пассажирского сиденья «Тахо» она смотрелась иначе, чем сейчас, за рулем «Камаро», но да, дорога была та же самая. И вот впереди сверкнула вода Байкала.
— Я реально думал, что нам еще ехать и ехать! — воскликнул Марек. — Вообще из времени выпал.
— Мы, говорят, вечно в пути, — ухмыльнулся Дед. — Так что нас и о цели, и о времени спрашивать нечего. Времени не знаем, цель давно потеряна.
— Или вообще не в нашем мире, — подхватил Паук. — Потому что мы сами не отсюда.
— За грехи с небес выкинули, — рассмеялся Марек, вспомнив одну из версий происхождения Заславского. Багз щелкнул пальцами:
— Точно! Поэтому мы все на голову отбитые!
— Говори за себя, — тут же среагировал Паук. — На самом деле, я и такое слышал. Типа мы духи погибших байкеров, заблудились между мирами и ищем дорогу, а куда — не знаем. Поэтому нас и нельзя о цели прохвата спрашивать — пришибем на месте от расстройства. А кто-то говорит, что все мы прекрасно знаем, только кому попало не рассказываем, потому что как найдем — тут-то байкерский рай на земле и настанет.
— «Рок Сити Лэ-энд…» — пропела Ундина. Паук ободряюще кивнул:
— О, точно, давай!
Ундина переглянулась с Багзом, тот извлек из вещей здоровенную банку консервированных персиков, добытую на предыдущей остановке, и принялся выстукивать по ней сложный ритм. Ундина запела:
— «Только пустыня и пьяный мираж, тени-шакалы снуют… Дикие ветры о мертвой земле грустную песню поют…»[1].
Она мечтательно прикрыла глаза, Багз перестал лыбиться, да и остальная Орда притихла и подобралась ближе. Саммер разлегся в пожухлой траве, почти полностью слившись с ней.
— «Я заберу тебя с собой туда и там останусь навсегда…».
Марек вспомнил, что уже слышал эту песню — на том нижегородском фестивале, куда их зазвала Джерри. Что бы ни было потом — отлично ведь провели время. Там, кстати, тоже пела девушка. Но там все было как полагается, с электрогитарой и ударными, и звучало совсем иначе. А здесь… Вроде бы и голос у Ундины неплохой, но совсем не рокерский, и вместо всего аккомпанемента — нелепая жестянка в руках у Багза, но здесь и сейчас это было так правильно, как только могло быть. Потому что они были как будто одни на всем берегу, и была сияющая вода Байкала, выцветшая трава и семь мотоциклов («Камаро» осталась за спиной Марека), и больше не было ничего. «Машины в скалах на чужой земле, и мы пока еще в седле…».
Марек заметил, что даже Вэл чуть покачивает головой в такт ритму и вполголоса подтягивает короткий припев. Вроде бы самая та песня, чтобы горланить хором, тогда над Волгой так и было — но не сейчас. Вспомнились напевные сказки Тундры — вроде бы где она, а где боевая Ундина, но что-то было между ними общее. И где-то над водой смутно мелькнул силуэт белой собачьей упряжки — а может быть, просто отнесло дым от их костра.