Стучали копыта. Звонче, чем оленьи, но тоже приятно. Обхватив за пояс старшего из своих охотников, Алх мирно подремывала. Остальные мужья — уже шестеро — ехали рядом, тоже на конях.
«Хороший зверь — конь! Надо взять на развод в гийскую землю. Или выменять у борейдев? Впрочем, с ними, видно, придется воевать, а не меняться! У-у, кудлатые: Иллу и Тейю убить хотели! Чем они хуже гиянок! Разве что не хотят устроить одну семью с ней и ее гиями. Одна Ора заарканила, другая ждет того тощего насмешника… Пусть! — благодушно решила Алх. — Найду себе в сестры еще гиянок».
— К вечеру будем на месте, — сказал Ор Инаду. — Боюсь, мало лопат найдем.
— Не беда! Шапками выроем! — хохотнул Умгал.
Еще издали увидели, что стена Западной бухты стоит прочно. В Канале почти не осталось следов бунта. Лишь белели кое-где кости, обглоданные одичавшими волками. Они съели и кожаный шатер Кеатла, подобрали листы повелений и подсчетов.
От перемычки до Башни почти все русло было закончено. Местами земля со склонов осыпалась на дно. Ферус сказал — это ничего. Течение будет быстрым и все вычистит.
— А если медленным? — поинтересовался Инад.
— Тогда весь Канал ни к чему, — ответил старик.
— Вода в него вовсе не потечет! — успокоил Умгал.
— Ты не Сомневающийся, а просто невежда! — напустился на него Сцлунг. — Сто раз измерено, что уровень океана у западного берега Срединной намного выше, чем у восточного.
— Что, прижали тебя? — усмехнулся Ферус. Он все больше оживлялся, в глазах появился горячий блеск. Стараясь не выдать крепнущей надежды, он ворчал при виде сломанных лопат, дырявых корзин; накинулся на Opa, что у того нет рисунка Канала, забыв, что сам не захватил его из Долины. Ор улыбался: старик еще всем покажет!
У Башни Адтара уже дымились костры, люди Инада строили шалаши и навесы из обгорелых досок, обшаривали хранилища. Поддерживаемый Ором Ферус одолел восемь этажей Башни и, задохнувшись от спешки и волнения, остановился на предпоследней площадке.
— Восточная стена стоит! — крикнул сверху обогнавший их Сцлунг.
Четыре дня рыскали вокруг, собирая инструменты, разведывая уцелевшие склады. Но главную добычу привозили Ор и Сцлунг. С мерными ремнями они карабкались по перемычкам, склонам, добывая числа. Заглядывая в рисунки Канала, которых в Башне Ацтара нашлось множество, Ферус делал из простых локтей широкие, а из тех — толстые, делил полученное на дневные уроки для сотен. Сколько людей приведет Промеат?
На пятый день дозорный с Башни крикнул, что с запада идет много людей. Поднялась радостная суета. Одни хватали коней — скакать навстречу, другие просто метались от нетерпения: «Бог! Наш бог пришел!» Алх вытащила растерявшихся Иллу с Тейей из ошалелой толпы, забрала Зиру и повела женщин на второй этаж Башни.
— Фух, эти охотники! — ворчала гиянка, сажая на плечи девочку. — Бороды отрастят, а еще хуже детей! Бог идет? Готовь ему жертву. Братья едут — готовь угощение. А зачем скакать и вопить, будто тебя оводы заели? Думаете, отчего ваше племя в беде? — Алх обернулась к атланткам. — Да потому, что у вас мужчины над матерями силу взяли. Срам какой!
— Смотрите, вон они! — воскликнула Тейя.
Из-за окружающих дорогу груд земли показалась голова длинной вереницы. Впереди ехали разноплеменные всадники. За ними виднелись четыре косматых мамонта. Следом двигались навьюченные лоси и толпы пеших людей. Тейя смотрела на троих передних всадников. Она узнала огненную гиянку и огромного котта — когда-то в Умизане они сидели в круге вождей. Между ними ехал атлант.
Ибрская накидка из козьих шкур приоткрывала мускулистую, неширокую грудь и поджарый живот. Завернутые рукава обнажали руки с тонкими запястьями и длинными пальцами. В лице атланта смешались южные и северные черты: высокие скулы, нос не сплюснутый, но без горбинки, широко раздвинутые, но по-южному темные глаза, длинный рот. Негустые волосы были подвязаны ремешком над высоким лбом. Ничем не примечательные черты.
И в то же время Тейя чувствовала, что лицо необыкновенно. Не чертами, а чем-то еще. Она навидалась в жизни всякого рода властных. Но ни в одном из тех, кто брался вести за собой людей, не чувствовала она такого скрытого напряжения, которое нес в себе Приносящий свет. Власть бога и вождя была для него не желанной долей, не утолением гордости, а тяжким грузом, углы которого раздирают спину.
«Он не для нас! — подумала Тейя. — Еще не родились люди, достойные такого вождя».
Ферус с измятым листом в руке ждал у входа в Башню. Спешившись, Промеат подошел с почтительно сложенными руками:
— Привет тебе, мудрый! Я рад, что ты не отверг мою помощь.
— Сойди с корабля, войди в дом, — скороговоркой пробурчал старик. — Сколько людей ты привел?
— Пятьдесят три десятка тысяч с небольшим.
— Ну?! — посветлел Ферус. — Вот не думал! Пожалуй, — он заглянул в свой лист, — за полторы луны успеем. Если только они… будут работать.
Дело наладилось не сразу. Не хватало кирок и лопат, разваливались подгнившие корзины. Мамонты не слушались, требуя привычной пищи. Боевые кони не хотели таскать повозки; догадались возить землю в мешках, перекинутых через круп коня. Труднее всего было дать каждому из пришедших место и дело. Бывшим старшинам рабских сотен пришлось управляться с целыми наделами. Привычные к мудрым листам и тонким спорам, знатоки терялись среди груд развороченной земли. Но, к недоумению Умгала, неудачи не вызывали уныния, отступали перед веселой яростью, с которой победители Хроана накинулись на его подвиг.
После неразберихи первых дней работа поделилась на три части. Гезд увела гиев в Восточную бухту. С ними ушел Сцлунг.
— Возьми пол-лепешки, воткни восемь соломинок и повесь на грудь, — посоветовал ехидный Умгал. — Ты ведь теперь Кормчий Края!
— У меня и двенадцати весел будет! — огрызнулся Сцлунг. — А ты со своими сомнениями так и проплаваешь в челне.
— Так ли? — ухмыльнулся Умгал. — Вождь черных, — кивнул он Айду, — бери меня в Западную бухту: покажем гиям, как надо рыть!
— Еще как покажем! — сверкнул зубами Аид.
Люди, оставшиеся у Башни, занялись доделками русла. Их возглавили Львиный Коготь и хромой пахарь из Внешнего Круга. Бывший вояка оказался на редкость спокойным и дельным вождем. Старейшины племен наперебой предлагали ему усыновление. Старик кряхтел, боялся продешевить.
С легкой руки Умгал а у всех появились шутливые звания. Ферусу поднесли пол-лепешки с десятью палочками. Старик, задумавшись, съел свой знак, но так и остался Титаном. Инада, ведавшего едой и лечением, прозвали Великой Матерью Канала, самого Умгала — Ехидным Кормчим. А Ор стал Кеат-лом. — Бурый добился своего!
С утра до темноты они мотались по всему руслу, замеряя, советуя, разрешая споры. Странные споры, вся работа странная: без петлей, красных плащей и волчьих курток. А дело шло: таяли перемычки, вода стекала в русло и откачивалась водоносными башнями, обнажались осклизлые бревна стен. С неустанным изумлением смотрел Ор на людей, отпихивающих друг друга от места, куда можно воткнуть лопату.
Иногда Промеат и Ор, оба с красными от пыли глазами, вместе возвращались к Башне, Полутьма прятала изодранную землю. Странный гий и странный атлант говорили о путях племен, судьбе знаний, битвах и добра и зла.
«Люди не достойны такого вождя, — вспоминал Ор слова Тейи, — ему бы прийти через сто сотен лет…»
Но на долгие размышления не хватало ни времени, ни сил. Вернувшись к шалашу у Башни, Ор брал на колени Зиру, начинал рассказывать сказку и просыпался от того, что дочка, дергая его за волосы, требует продолжения.
По ночам на холмах выли одичавшие волки. То ли оплакивали Атлантиду, то ли воспевали обретенную свободу. Где уж понять зверей, если люди стали непонятны! Вопящие и пляшущие сотни выполняют за день по три прежних рабских урока, знатоки в драных плащах наперебой придумывают, как ускорить работу, которая погубит их землю. Люди разных племен поют свои песни тонколидей атлантке и затихают, когда она берет кожаный бубен… Ферус, подняв запавшие глаза от листов, хохочет над шутками Гезд и Айда. Сцлунг орет на гиев, они на него, а потом все спят вповалку, не дожевав кусок мяса. И тот же Сцлунг, откопав в Ацтаровом жилье плащ титана, нацепил его и горделиво разглядывает в луже свое отражение.
Чудо за чудом! Умгал попросил усыновления у коттов. Либы, отрыв хранилище копченой рыбы, позвали на пир пеласгов и яптов. Все наперебой баловали атлантских детей из Внешнего Круга… Как-то к вечерним кострам вышел полубезумный от одиночества страж с облезлым волком. Обоих накормили. Наутро атлант бегал с мерным ремнем, а зверь гонял ворон от вялящегося мяса.
Какой-то вихрь дружелюбия, доверия, веселья закружил всех вокруг невысокого человека, на лице которого великая радость боролась с непомерной заботой, пока обе не отступали перед усталостью. Тогда он валился у первого попавшегося костра, и люди — даже пеласги! — затихали, оберегая его краткий сон.
— Он заразил всех безумием! — воскликнула Майя, когда гонец-бореец вышел из шатра. Вести с Канала обескураживали. Не было недовольства и усталости; люди с песнями рыли землю, устраивая из ненавистной работы азартное состязание.
— Ничего! — отмахнулся Севз. — Люди одумаются и покинут его.
— Боги хотят, чтобы мы помогли этому. Здесь мы рассказываем о его преступных притязаниях, а те, кто на Канале, ничего не знают. Я думала, вести дойдут туда сами. Но, видно, придется послать людей.
— А где их взять? — Севз сплюнул. — Ты сльь шала этого борейца!
— Нужные люди есть. Они трутся возле твоего шатра.
— Шакалы? — скривился Громовержец.
— Для такого дела они как раз.
Ип тосковал. Миновали сладость мести и пьянящее волнение битв. Возвращалась жизнь, из которой он был вырван почти на два десятка зим. Почти все рабы легко вернулись к прежним обычаям, а к Ипу все чаще приходила темная тоска, от которой хотелось выть.
Он — личный раб богатого и сильного господина — привык свысока смотреть на толпу оборванных пленников. Думалось, что и среди освобожденных он будет командовать, поучать, согретый общим уважением. Как-никак, он знал многое, о чем не слыхивали жалкие рабы-строители, пахари и даже ремесленники. Увы, когда Ип хвастал былой умелостью, сородичи над ним насмехались. Что они понимали в умении хорошо отбить мясо, добыть в долг некты, выбрать для хозяина наложницу!