— Дорогой собрат, вы должны приехать ко мне. Жду вас в редакции на улице Друо два...
— Малыш! — Дверь открылась, появилась Арлетта с сигаретой во рту. На ней не было ничего, кроме шали. Увидев Мейера, замерла, потом с неторопливой улыбкой раздела его взглядом. — Тебя кто-то спрашивает внизу, — сказала она Ги, не сводя глаз с покрасневшего гостя.
— Спасибо, Арлетта, — сказал Ги и крепко взял её за локоть. Уходя, она сладострастно завертела бёдрами и, перед тем как скрыться за дверью, послала Мейеру воздушный поцелуй.
Мейер кашлянул.
— Очаровательная... э... не буду вас задерживать. — Он взялся за шляпу. У двери остановился и заговорил доверительным тоном: — Я не решался предложить. Всё-таки известный писатель, может... э... имеет смысл сменить адрес? Я вовсе не хочу...
— Да, да. — Ги это казалось весьма забавным. — Очень любезно с вашей стороны. Пожалуй, придётся переехать отсюда. Сейчас я спущусь вместе с вами, иначе это путешествие может быть для вас чревато приключениями.
Пока они спускались, отворилось несколько дверей, девицы ласково приглашали их. У двери Артур Мейер раскланялся и вышел на улицу. Ги потёр руки.
— «Голуа»! Мадам Анжель! — Он чмокнул её, обнял и закружился вместе с ней по вестибюлю. — Я сотрудник «Голуа»! Сотрудник «Голуа», мадам! Я «дорогой собрат»!
Потом, внезапно увидев женщину, стоявшую в дверном проёме гостиной, замер. То была Ивонна Фоконье.
— Но... мадам.
Ги поспешил к ней и поцеловал руку.
— Решила поздравить вас с успехом, — сказала мадам Фоконье. Он увидел, что она улыбается, пытаясь скрыть нервозность. — Услышала о вас в Брюсселе. Я вернулась оттуда несколько дней назад.
— Очень любезно с вашей стороны... Ивонна.
Какой-то внутренний голос кричал ему: «Ей до смерти хочется. Погляди на неё. Она пришла отдаться тебе!»
— Любопытное место, — сказала Ивонна, быстро поводя глазами. — Та женщина...
— Они художницы, — торопливо сказал Ги. — Богема, ведут рассеянный образ жизни. Не обращайте внимания.
И, взяв её под руку, повёл к лестнице, но она неожиданно упёрлась.
— Куда мы идём?
Ги чувствовал, что она дрожит. И сам ощущал лёгкую слабость в коленках.
— Я живу наверху. Пойдёмте.
— Нет... Нет... не могу.
У мадам Фоконье пока оставалась ещё воля противиться. На Ги она не смотрела, но он, не выпуская руки, мягко и настойчиво повёл её к лестнице. Они поднялись на несколько ступеней. Ивонна прошептала: «Нет... нет... пожалуйста...» — и продолжала подниматься, потупив глаза и придерживая одной рукой юбку. На второй лестничной площадке Ги обнял её за талию. Пока они поднимались, выглянули только две девицы и тут же спрятались снова. Ивонна Фоконье их не видела. Войдя с нею в квартиру, Ги запер дверь и поцеловал её в шею. Ивонна отвернулась. Её била дрожь. Ги обеими ладонями взял её лицо и поцеловал в губы; она попыталась высвободиться, но невольно ответила на поцелуй. Прижалась к Ги грудью. Ему стало интересно, какую же борьбу с собой она выдержала, прежде чем наконец пришла сюда.
Ги стал раздевать её. Она стояла, словно ей было стыдно, позволяя ему снимать вещь за вещью, пока на ней не остались лишь чулки и подвязки, чернеющие на белой коже. Потом уткнулась лицом ему в шею.
— Ги, клянусь... клянусь, у меня никогда не было любовника...
Таким голосом говорят: «Клянусь, я девственница».
Он уложил её на кровать. Она издала обречённый вздох. Обняла его и обвила ногами.
С соседней улицы доносились слабые звуки шарманки Жюло:
Ннничто не свято для сапёра...
Девять дней спустя, в солнечное субботнее утро, Ги распрощался с улицей Клозель. Девицы вышли провожать его. Мадам Анжель, заливаясь слезами, повисла на шее молодого человека.
— Месье Ги, кто же будет заботиться о вас в этом жестоком мире?
Послышался лёгкий стук. Пеншон, спускаясь с большим чемоданом по лестнице, поскользнулся.
— Я всегда буду помнить, что вы жили здесь вместе с нами, — всхлипывала мадам Анжель. — Обещайте вернуться, если что случится.
— Обязательно. И мы пришлём к вам множество новых клиентов. Правда, Пеншон?
— Конечно.
Полетта утёрла глаза.
— Пусть говорят, малыш, что Они от тебя, мы их обслужим по высшему классу.
— Имей в виду, дорогой, постель для тебя здесь найдётся всегда, — сказала Арлетта. Глаза у неё тоже были влажными.
Подошла насурьмлённая Сюзи.
— Не связывайся с дурной компанией.
— Будь спокойна, девочка.
Ги поцеловал её; она была самой младшей, девятнадцатилетней, и работала больше всех.
— Такого жильца у нас никогда не бывало, — сказала Арлетта, и мадам Анжель прослезилась снова. Вся сцена прощания сопровождалась лобзаниями и объятиями.
Все девицы, стоя на крыльце, прощально махали руками, слали воздушные поцелуи. Ги и Пеншон, высунувшись из фиакра, отвечали тем же. Соседи, которых накануне вечером пригласили на шумную прощальную вечеринку, желали Ги всего хорошего. В последнюю минуту распахнулось окно на первом этаже — Роза, вынужденная принимать не вовремя явившегося клиента, высунулась совершенно голая и замахала его брюками и рубашкой в прощальном салюте. Фиакр свернул за угол.
— «Прощанье с моряком»!
Ги с Пеншоном рассмеялись так, что фиакр закачался. Они решили покинуть Безон, спустились на яликах по большой излучине Сены к Сартрувилю и нашли жильё в доме у самого берега. Сартрувиль находился дальше от Парижа, ниже «Лягушатни» и вдали шумных воскресных толп. У каждого была спальня, между ними находился рабочий кабинет Ги, окна выходили на зелёные берега, на реку, вьющуюся между парком Мезон-Лафит, сен-жерменским лесом и холмами Кормей.
Ги хотел приехать в гребной майке и в полях от старой соломенной шляпы, сохранившихся со времён «Лепестка розы». Они с Пеншоном переоделись в поезде. Когда ехали со станции, Мопассан, стоя, громко декламировал, к возмущению прохожих, строки своей новой поэмы «Последняя шалость»:
Опять зажглось в крови былое нетерпенье,
И прежних радостей в сердцах восторг возник...
Домовладелица мадам Леванер оживлённо приветствовала их.
— На обед мидии. Мидии. Ха!
Это была местная прачка, низкорослая, с огромными ступнями, иссохшим лицом, закрученным пучком волос и неуёмной энергией. Ги и Пеншон уже много лет водили знакомство с приречными жителями. Силой она превосходила двоих мужчин. Иногда она стирала бельё на плоту напротив дома по восемнадцать часов подряд. Ги приподнял её на вытянутых руках и поцеловал.
— Матушка, давайте устроим гонки на лодках. В Эрбле я приду раньше вас.
— Пусти! Пусти! — завопила она.
— С такими ручищами, ей-богу, она может тебя и обогнать, — сказал Пеншон.
Они собрали свои вещи и внесли наверх. Жильё у них было непритязательным, просторным, дешёвым, чистым и довольно удобным. Пеншон стал прибивать к стенам вымпелы. Ги, упёршись ладонями в стены оконного проёма, выглянул наружу.
— Вот это жизнь, старина! На свободе. Без начальства. Представляешь?
— Ты окончательно ушёл со службы? — спросил Пеншон.
— Я в отпуске. И намерен его продлить.
— Кстати, как оплачивается блестящая литературная работа — и оплачивается ли?
Ги засмеялся.
— Нам всем отчисляется процент с каждого проданного экземпляра. А книга разошлась большим тиражом. Я получил работу в «Голуа»; Мейер выдал мне аванс. «Нувель ревю» и «Ревю Блё» просят что-нибудь для публикации. А у меня, можно сказать, готовы двадцать хороших рассказов. Нужно только время, чтобы написать их. — Внезапно он вздрогнул и растёр руки от плеч до запястий. — Чертовски холодно здесь.
Пеншон удивлённо посмотрел на него.
— Холодно?
Ги принялся расхаживать по комнате.
— Сквозняком, наверное, потянуло. — И снова принялся растирать руки. — Давай спустим ялики на воду, согреемся.
— Ладно, — сказал Пеншон. — А это что?
Он вытащил из принесённых вещей газету. «С понедельника тридцать первого мая «Голуа» предлагает читателям новую серию еженедельных статей месье Ги де Мопассана, молодого, блестяще одарённого автора «Пышки», в котором Флобер видел своего преемника». Ну, что скажешь о такой характеристике?
— Выбрось ты её, — усмехнулся Ги. — Бедняга Флобер небось перевернулся в гробу. Пошли.
Мадам Леванер толкала перед собой к дому тележку с выстиранным бельём. Увидев двоих друзей, остановилась и упёрла руки в бока.
— Не ходите в тот бордель. Не ходите. Зря потратите время.
Они уставились на неё.
— Хорошо, матушка, — сказал Ги. — Мы, собственно, и не собирались. Но почему не ходить?
— На двери висит объявление. Сама видела. «Закрыто по случаю первого причастия».
— Не может быть!
Друзья изумлённо переглянулись и расхохотались. Лицо мадам Леванер расплылось в широкой улыбке, изо рта, где не хватало нескольких зубов, раздался похожий на кваканье смех.
В ближайшую после их переезда в Сартрувиль пятницу Сеар приехал в гости. На лестнице он почувствовал тошнотворный запах эфира — потом увидел на лестничной площадке Ги. Тот стоял на коленях, уронив голову на пол.
— Господи!
Сеар бросился к нему. Лицо Ги посерело; глаз он не открывал и, казалось, не замечал присутствия друга. Сеар поднял его, распахнул ногой дверь, втащил и уложил на кровать. Стол в комнате был опрокинут, на полу валялись разбитые чашки. Сеар расстегнул Ги воротничок и вытер полотенцем пот с лица.
— Опять головная боль?
— Да. — Ги открыл глаза. — Сеар, ради всего святого, раздобудь какое-нибудь лекарство.
— Что делает та старуха внизу? — Входя, он видел мадам Леванер. — Она не знает, что ты заболел?
Ги покачал головой.
— Я сказал ей, чтобы она меня не беспокоила. Боли начались внезапно.