не знала, что в доме больше никого нет. И всё же...
— О!
Мадам Брюн зажала ладонью рот. Ги увидел, что она со смехом смотрит на груду грязной посуды.
— Прошу прощения.
Он шагнул к столу, чтобы убрать её, но гостья сказала:
— Ради меня не надо. Вы здесь один?
— Да.
Казалось, это позабавило её тоже.
— В таком случае мне сюда входить не следовало, правда? Ничего, меня не волнует мнение здешних буржуа.
— В самом деле?
— Нисколько. Они в основном добрые и донельзя скучные. — Она бесцеремонно глянула на письменный стол. — Я вам не помешала?
— Ничуть. Я собирался идти за хлебом.
— Тогда мне надо уходить.
— Пожалуй, у буржуа сложится ещё худшее мнение, если они увидят нас выходящими вместе.
— Конечно, — подтвердила мадам Брюн.
— В таком случае, вам лучше остаться. Может, пообедаем вместе?
— Но ведь хлеба нет.
— Я принесу.
— Отлично, — сказала она. — А я займусь посудой.
И взяла тарелки.
— Кажется, я знаю, где кухня.
Ги проводил её взглядом: она была занятной и привлекательной. Так состоялось его знакомство с Клем. Она сказала, что зовут её Клементина, но друзья обходятся только первым слогом. Ей было около тридцати лет, приехала она из Бургундии. Вдова оптового торговца кофе, она жила неподалёку от Ле Верги. У Ги мелькнула мысль, не ищет ли она сближения, потом он решил, что нет. Клем была на удивление открытой, и за её весёлым, добрым юмором крылось совершенно простодушное существо. Она предложила Ги делать по дому то, что в её силах, пока он один. Ги охотно согласился. Клем стала ежедневно приходить на несколько часов, и работа у Ги внезапно пошла спокойнее, раздражающих перерывов не стало, бумаги находились в порядке, лёгкие домашние дела не отвлекали его. Однажды поздним утром Ги почувствовал приближение головных болей, отыскал флакон эфира, увидел, что он на три четверти пуст. И отправился к Клем.
— Можно раздобыть другой? Доктор Обэ должен дать.
— Я взяла вчера. Сейчас принесу, — ответила она.
Приступ окончился быстро. Ги дописал «Заведение Телье», ещё два рассказа, оставалось только кое-что подправить. Он обнаружил, что Клем действует на него успокаивающе. В то утро, когда за ним приехал экипаж, чтобы отвезти к парижскому поезду, они постояли в гостиной, глядя на сад. Клем собиралась запереть дом после отъезда Мопассана.
— Клем, я хочу поблагодарить вас. Вы очень мне помогли.
Она улыбнулась.
— Отлично. Я рада.
— Надеюсь, я не погубил вашу репутацию в Этрета.
— А, ерунда. Вы знаете, что на столе у вас осталось два письма из «Пти журналы»?
— Там хотят, чтобы я написал кое-что для них, а у меня пока нет такого желания.
— Я напишу им об этом, — сказала она.
— Правда? Клем, это очень любезно с вашей стороны.
Она дружески поцеловала его в щёку.
— Идите, а то опоздаете на поезд.
Ги решил отделиться от группы Золя и в ознаменование этого отдать рассказы новому издателю. На другой день он поднялся по лестнице в небольшой кабинет с уродливой лепниной в стиле рококо. Имя издателя — Виктор Авар — и адрес издательства он обнаружил на обложке одного хорошо изданного романа. Авар был для него котом в мешке. Из-за письменного стола поднялась плоскогрудая женщина, широко улыбнулась и сложила руки.
— Месье Авара нет.
Ги оставил три принесённых рассказа и написал свой адрес. На другое утро, когда он брился, раздался неистовый стук ногой в дверь. Ги открыл, и в комнату ворвался человек. Ги бросилась в глаза его похожая на ядро голова, покрытая жёсткими волосами.
— Я уж думал, что здесь никого нет. Приношу свои извинения.
Вошедший был вне себя.
— Виноват я! — прокричал в ответ Ги. — Иногда ничего не слышу. Из-за поездов.
Он подошёл к окну и закрыл его.
— Моя фамилия Авар. Месье де Мопассан? Польщён. Позвольте извиниться за столь ранний визит.
Авар был молодым человеком с короткими сильными руками. Ги указал ему на стул.
— Нет, нет. Спасибо, не сяду. Не люблю сидеть. Очень жаль, что меня не оказалось на месте, когда вы вчера заходили. Читая ваши рассказы, я не спал всю ночь. То есть прочёл их и так разволновался, что не смог уснуть.
— Понравились они вам? — спросил Ги.
— Но... Это ведь шедевры! — Авар непрерывно ходил по комнате, размахивая руками. — Я польщён, что вы принесли их мне.
— Хорошо.
— «Заведение Телье» — а! Пикантная вещь. Дерзкая. Она выведет людей из себя. Поднимется буря. Вот увидите.
Ги улыбнулся.
— Да, да, — продолжал Авар. — Будет много притворного негодования. Но рассказ замечательный. Всё спасает ваш талант, мой дорогой Мопассан.
— Значит, книгу вы издадите?
— Конечно, конечно! И другой рассказ, «Папа Симона», тоже блестящий. Я удивлюсь, если вы не добьётесь большого успеха.
— Коммерческого успеха? — спросил Ги.
— Разумеется. Коммерческого, коммерческого, коммерческого. Именно к нему мы и будем стремиться.
— В таком случае, как скоро вы отправите рассказы в типографию?
— Как скоро? — переспросил Авар. — Они уже там. Все три рассказа я отправил сегодня утром. Если можно получить остальные... ещё мы должны обговорить сроки и условия. — Повинуясь жесту Ги, он сумел остановиться. — Что такое, месье де Мопассан?
— Ничего. Просто глаза у меня побаливают.
Авар протянул свою сильную руку.
— Мой дорогой Мопассан. Прошу вас, не болейте. Нет, нет. Сейчас не время болеть. Право же. Мы должны сколотить состояние, и болеть вам нельзя.
Ги засмеялся. Именно такого человека, как Авар, он и искал.
День был солнечным. Упряжные лошади лезли мордами в поилки. Сена искрилась. Тротуары у пристани испещряла тень листвы платанов. Мальчишки азартно играли в новомодную игру — бильбоке[92]. Слышались весёлые голоса прохожих и торговцев.
Однако Ги шёл по Константинопольской улице в мрачном настроении. Он уже целый месяц пытался порвать с Ивонной. Говорил с ней мягко. Она не воспринимала это всерьёз. Говорил спокойно и твёрдо. Она едва не доходила до истерики. Последние три встречи были ужасны. Он зря согласился на ещё одну встречу; но теперь был настроен решительно. Какой бы ни оказалась она мучительной, она будет последней. Он свернул к дому номер двадцать — Ивонна недавно сняла там квартиру с отдельным входом для встреч с ним — и вошёл в помещение на цокольном этаже.
— Дорогой! — Ивонна подошла к нему с печальным лицом. На ней было кимоно, словно она готовилась заняться любовью. И когда обняла Ги за шею, оно распахнулось. Под ним не было ничего. — Ты мой, мой.
— Ивонна!
Он решительно высвободился из её рук, обнял за плечи и усадил на кровать.
— Мы уже бесконечно всё обговаривали. Начинать сначала бессмысленно. Давай расстанемся со всем возможным достоинством и без сожалений.
— А как же мне быть?
— Быть?
— Я рисковала ради тебя своей репутацией.
— Мне очень жаль, если ты пострадала, Ивонна. Я охотно заглажу свою вину, чем смогу, но думаю, продолжать наши отношения — это не лучший выход.
— Если б узнал мой муж! Моя семья, мои бедные дети. Я рисковала спокойствием, положением — всем.
Ги слышал это уже сотню раз.
— Ты взрослая, ты понимала, на что идёшь.
— Ги, как ты можешь? Сам знаешь, я была верна тебе.
— Вот-вот. Женщины всегда верны своим любовникам.
— Я была верна мужу до встречи с тобой.
— А иначе бы знала, что, как только страсть удовлетворена, любовь превращается в вежливую признательность.
— О!
— У некоторых людей любовь длится год, у некоторых месяц. Наша уже умерла, и, Боже мой, давай спокойно это признаем.
— Ги, но ведь это не так. Ты мне нужен. Кроме любви к тебе, у меня нет ничего. Ты знаешь это, знаешь.
— Нет, — возразил он. — У тебя есть семья, дети.
— О, какой позор! Иногда мне стыдно смотреть на них.
— Гоняйся за женщиной, — сказал он, — и она будет от тебя убегать. Убегай от неё, и она будет тебя преследовать.
— Ты ведёшь себя отвратительно.
— Поневоле.
— Неужели я слишком многого хочу от тебя — чуть-чуть любви? Вначале ведь ты тянулся ко мне.
— Случись тогда подобная сегодняшней сцена — разве было бы начало?
— Вот видишь? — сказала Ивонна. — Переменилась не я. О, на меня, должно быть, тогда нашло затмение. Но я готова принять на себя вину. — Она снова подошла к нему с распростёртыми объятиями и печальным лицом. — Ги, дорогой... Ты мне очень нужен. Я твоя крошечка. Пошли.
Ги отступил.
— Ивонна, давай прекратим.
— Дорогой... — Она всё приближалась к нему, по щекам её текли чёрные от туши на ресницах слёзы. Кимоно распахнулось. Вид у неё был нелепый. — Я тебя очень люблю, мой зайчик. Приголубь свою маленькую Вовонну.
Он в раздражении оттолкнул её.
— Господи, почему женщины не признают любви без собственничества, без деспотизма?
— Ги, скажи, что любишь меня.
— В данную минуту ты мне даже не нравишься.
— А что же будет с Вовонной?
Он взял шляпу.
— Прощай. Очень жаль, что всё так вышло.
— О нет, нет, нет.
Ги видел — она до последней секунды надеялась, что он сдастся.
Но он вышел, хлопнул дверью и быстро зашагал прочь. На миг ему показалось, что Ивонна его зовёт. Он остановил проезжающий фиакр, вскочил в него и сказал кучеру:
— К Опере.
Ги испытывал ярость и отвращение. Он не мог избавиться от чувства вины, хотя понимал, что ничего иного ему не оставалось. Почему разрыв с женщиной должен быть таким отвратительным? Внезапно он почувствовал, что больше сидеть в фиакре не может, велел кучеру остановиться, расплатился и вылез. Находился он неподалёку от авеню Опера и