, чувствуя потребность в разрядке, быстро пошёл широким шагом. Чёрт! Сейчас бы в руки вёсла — и грести, грести, грести.
Взгляд его привлекла вывеска над окном железнодорожной компании: «Алжир. Страна солнца». Несколько секунд он смотрел на неё. Потом, поддавшись соблазну, вошёл и купил билет до Алжира. Кассир сказал, что он может успеть на пароход «Абд-эль-Кадер», если уедет завтра утренним поездом. Выйдя, Ги отправился в издательство к Авару. Авар стоял у стола, окружённого пачками «Заведения Телье».
— Смотрите! Пятое издание. Замечательно! — воскликнул он.
— Мне хотелось бы получить какие-то деньги, — сказал Ги.
— Конечно, конечно.
— Я еду в Алжир. Завтра утром.
Авар, неожиданно посерьёзнев, взглянул на него.
— Завтра? В Алжир? Мой дорогой Мопассан... вы шутите.
Ги выложил на стол билет.
— Но... но... вся Франция возносит вам похвалы. Все читают «Заведение Телье». Вам нельзя сейчас уезжать. И куда — в Алжир!
— А чем он плох?
— Пустыня, чума, там не может не быть чумы. Безводье. Притом ещё этот отшельник — как там его? Бу-Амама[93]. Он велит своим приверженцам убивать всех европейцев.
— Отлично. В такую обстановку мне и хочется.
— Но... — Авар пристально поглядел на него и понял, что спорить бесполезно. — Ладно. Сейчас расплачусь.
Полчаса спустя Ги свернул на улицу Дюлон. Осторожно глянул, не стоит ли возле дома номер восемьдесят три фиакр, это означало бы, что его поджидает Ивонна. Фиакра не было; Ги выругался, вновь ощутив раздражение от необходимости этой нелепой осторожности. Он понимал, что Ивонна вскоре появится; она не уймётся, пока хоть какая-то сохранившаяся между ними пристойность не будет втоптана в грязь. Ну нет, такой возможности он Ивонне не предоставит. Уедет на всё лето. И тут Ги замер словно вкопанный. По тротуару шла... да, это была Клем. Очаровательная, в чёрно-зелёном платье и зелёной шляпке. Она с улыбкой протянула ему руку.
— Я только что оставила у вас несколько писем. Приехала на день и решила не отправлять их почтой, а захватить с собой.
— Спасибо, мадам. — Ги увидел по её лицу — она отметила, что он назвал её не по имени. — Доставьте мне удовольствие, отобедайте со мной?
— Спасибо, не могу. — Клементина глянула на приколотые к платью часики. — Мой поезд до Этрета отходит в пять, а до того у меня ещё свидание — через двадцать минут.
— Я помогу вам найти фиакр на бульваре.
Они пошли по бульвару де Батиньоль. Свидание. При этой мысли раздражение Ги вспыхнуло снова. Он почувствовал извращённое желание сорвать его на Клем; и она сама облегчила ему эту задачу.
— Скажите, пожалуйста, вы недовольны моим появлением здесь?
— Нет, ничуть.
— Что-нибудь стряслось, да?
— Ничего. Я только что поругался с женщиной. Может ли что-нибудь доставить больший восторг?
Клементина искоса глянула на него.
— Она надоела мне. И знала это, но не хотела разрыва. Что может быть хуже?
— Н-не знаю.
Ги хотел причинить ей боль. И это извращённое желание не позволяло ему уняться.
— Если бы Французская академия хотела принести человечеству какую-то пользу, то назначила бы премию в пять тысяч франков за лучший трактат о том, как просто, прилично, пристойно, без шума, сцен или физического насилия порывать с обожающей нас женщиной, которая смертельно нам надоела.
— Вы говорили ей об этом? — спокойно спросила Клементина.
— Да — только попусту. Некоторых женщин не поймёшь, покуда не свяжешься с ними. Стоит только им улыбнуться — и пиши пропало. Они хотят знать, чем ты занимаешься, обвиняют тебя в том, что ты забываешь о них. Если завяжешь с ними хотя бы лёгкую дружбу, на тебя немедленно предъявляют права. Отношения превращаются в обязанность. Ты прикован. И начинается обременительная связь, сопровождаемая ревностью, подозрительностью, слежкой, потому что двое считают себя привязанными друг к другу только из-за того, что им было хорошо вместе одну неделю или два месяца.
— Это говорится в предостережение мне?
Ги с изумлением увидел, что она улыбается ему мягко, любезно.
— Клем...
— Смотрите, вон фиакр. Остановите его.
Ги окликнул кучера.
— Клем, знаете, я...
— Я опаздываю, — спокойно сказала она. Села в фиакр; Ги поцеловал ей руку и прикрыл дверцу. Услышал, как Клементина назвала кучеру адрес; — Улица дю Сирк, дом номер семь.
— Я завтра уезжаю в Алжир, — сказал Ги. — И возможно, пробуду там всё лето.
— Веселитесь. Пишите рассказы. До свиданья, — ответила она и, когда фиакр тронулся, приветливо помахала ему.
Ги пошёл домой. «Проклятье! — мысленно твердил он про себя. — Проклятье! Проклятье!»
9
В тот сентябрьский вечер Париж дышал после дождя свежестью. Ги во франтовато заломленном цилиндре шёл, помахивая тросточкой. Он был рад возвращению на Бульвар с его шумом, лязгом, толпами гуляющих под фонарями. В Алжире оказалось много интересного. Он пересёк Атласские горы и двадцать дней ездил по пустыне с двумя армейскими лейтенантами. «Заведение Телье» до сих пор хорошо распродавалось. На улице Дюлон он обнаружил письмо от Тургенева, только что вернувшегося из Петербурга. «Ваше имя в России вызывает всеобщий интерес. Там переведено всё, что можно, и я привёз большую статью о вас, опубликованную в журнале «Голос», весьма восторженную».
Ги позвякал золотыми наполеондорами[94] в кармане. Жизнь прекрасна! Он готов был кричать от ликования.
— Привет, Мопассан!
Ги оглянулся. За столиком на террасе кафе «Эльдер» сидели Поль Бурже и Эдмон де Гонкур.
— Привет.
Он подошёл и подсел к ним. Гонкур, как обычно, протянул ему для пожатия два пальца и похлопал по тыльной стороне ладони.
— Вы опять наделали ужасного шума своими шлюхами, молодой человек, — сказал он, касаясь белого шарфа, повязанного с тщательной небрежностью.
— Что? А, вы о «Заведении Телье»? — произнёс Ги.
На лице Гонкура появилось кислое выражение. Бурже, которого Ги после знакомства в «Репюблик де летр» несколько раз видел у принцессы Матильды, сказал:
— Герцогиня де Лине находит, что эти рассказы лучше «Пышки».
Ги обратил внимание, что лицо Гонкура стало ещё более кислым, но тут их внимание привлёк человек, который выскочил из кабриолета и направился к ним. Это был знакомый всем троим журналист Рене Мезруа[95].
— Мопассан! Какая удача, чёрт возьми! Я повсюду тебя искал. Говорили, ты ещё не вернулся. — Поприветствовал двух других небрежным кивком. — Бурже. Мэтр.
Его хрипловатый голос был под стать умному, смуглому лицу с тёмными глазами, чеканным профилем и циничным выражением.
— У меня катастрофа! Я лишился литературного «негра».
Мезруа сотрудничал одновременно в стольких газетах, что вынужден был прибегать к чужой помощи; иначе бы даже он не смог строчить потока рассказов, очерков, статей, заметок и романов с продолжением, публиковавшихся за его подписью.
— Ты единственный, кто может спасти мою репутацию.
— Вот как?
Ги почувствовал себя польщённым. Мезруа был одним из лучших знакомых ему журналистов.
— Я как раз дошёл до середины романа, который публикуется в «Жиль Блаз». Решающая сцена. Обдумывал её несколько недель.
— И «негр» умер? — спросил Ги.
— Нет! Этот мерзавец забастовал. Требует повышения платы — двенадцати сантимов за строчку. А завтра нужно сдавать очередную главу!
— Понятно.
— У меня в работе ещё три вещи. Можешь сделать мне громадное одолжение, написать за меня на этой неделе?
— Гарсон, кружку пива для месье Мезруа.
— Подумай о читателях, о сердцах, которые в среду утром забьются быстрее, если ты согласишься! Ну как, согласен?
— Да, конечно, — ответил Ги, посмеиваясь про себя.
— Слава Богу! — Мезруа порылся в кипе бумаг, которые держал под мышкой, вынул один лист и протянул Мопассану. — Здесь краткое изложение событий и последний эпизод. Продолжай оттуда. Полторы тысячи слов. Я завтра пришлю за написанным рассыльного. Не позднее пяти. Идёт?
— В этом нет нужды. Я всё равно собираюсь в «Жиль Блаз». Дюмон хочет привлечь меня к сотрудничеству.
— Что? — Лицо Мезруа приняло испуганное выражение. — Послушай, ты не скажешь ему о нашем уговоре, а? И вообще о «неграх»?
— Не скажу.
Мезруа быстро допил пиво и подскочил.
— Большое спасибо. Нужно обежать других «негров», пока они не узнали о забастовке.
И под смех Ги он скрылся в толпе гуляющих. Бурже, ведший с Гонкуром свой разговор, спросил с неприязненной миной:
— Насколько я понял, Мезруа написал роман?
— Два, — ответил Ги. — Он окончил Сен-Сир[96] и ушёл из армии. Одержим зудом писать — что угодно. Настоящая его фамилия Туссен. Он, между прочим, барон.
— Вот как? — Выражение лица Бурже изменилось; он выпрямился и с любопытством поглядел на Ги. — Барон? В самом деле?
Подошло несколько знакомых Гонкура. Бурже сказал, что приглашён на обед, и ему пора. Ги попрощался и зашагал по бульвару. Внезапно он увидел идущую навстречу женщину в чёрно-зелёном платье и зелёной шляпке. Произнёс вполголоса: «Клем!» — с весёлой улыбкой шагнул к ней, поднимая руку к шляпе, — и увидел, что это не она. Женщина, отвернувшись, прошла мимо. Ги смотрел ей вслед. Походкой, лёгким колыханием юбки она напоминала Клементину. Он ощутил лёгкую боль в душе, как всегда при воспоминании о ней после их последней встречи. В Алжире он часто вспоминал Клем. И очень жалел, что обидел её. Теперь ему было понятно, что радость возвращения в значительной степени объяснялась предвкушением встречи с Клементиной. Ги пошёл дальше и внезапно почувствовал себя на людном бульваре одиноким.