— Мама, ты ведь никогда не скажешь мне, чтобы я приезжал почаще?
— Боже милостивый, конечно нет! Матери должны оставлять сыновей в покое. Сыновья должны себя чувствовать свободными. Если они будут слишком близко друг к другу, это испортит самые добрые на свете отношения.
Ги поднялся и поцеловал её.
— Мама, ты чудо.
— Мне понравился твой очерк о корсиканских бандитах.
— Не уходи от разговора. Я решил построить здесь дом — чтобы работать там и быть не слишком близко к тебе. Но и не слишком далеко от тебя.
— Гранваль тебе нравится? — спросила мать. Этот участок земли на другой стороне Этрета являлся частью её приданого, и она его сохранила. — Если хочешь, построй дом там.
— Правда? — Ги радостно подскочил. — Я куплю его у тебя. Вилла в Гранвале — именно этого мне и хочется. Где план участка? Здесь? Если построить дом фасадом на море, можно будет разбить сад. Притом большой. Давай прикинем, у тебя есть бумага?
Мадам де Мопассан мягко кивнула. Теперь ему лучше; теперь печаль исчезла из его глаз. Дорогой сын, у него всё будет хорошо.
Ги сразу же с головой ушёл в приготовления к строительству виллы. На другой день он провёл два часа с месье Дефоссе, местным архитектором. На следующий — рылся в кадастровых планах в Майри, разговаривал со строителями и вёл бесконечный спор с садовником. Отправил Авару письмо с просьбой о деньгах и принялся за подготовительные работы. Луи Ле Пуатвен, заглянувший в Ле Верги из странствий с мольбертом (он стал художником), пообещал расписать двери и панно новой виллы, когда она будет построена. Аббат Обур, уже постаревший, но всё ещё ковылявший по церковному дворику, оказался специалистом по дренажу и дал несколько ценных советов. Жозефа невесть откуда взяла несколько прекрасных изделий из руанского фарфора и подарила их Ги.
По приезде Ги немедленно отправил Клем записку с просьбой о встрече. Она ответила, что у неё гостит сестра и уйти ей непросто. Ги понял, что сильно обидел её. Потом однажды, возвращаясь из Гранваля, увидел, как с противоположной стороны появился папаша Пифбиг на своей коляске и остановился возле усадьбы Бикок. В коляске сидела Эрмина.
Ги подбежал:
— Привет.
— Уфф! — Эрмина откинулась на спинку сиденья. — Я была уверена, что мы свалимся с утёса. Кучер он замечательный, правда?
Папаша Пифбиг был известен своей глухотой.
— Лошади, должно быть, унюхали в море сено или что-то вроде того.
Ги помог ей спуститься на землю.
— Нет, — сказал папаша Пифбиг, который, как большинство глухих, временами прекрасно слышал. — Шторм они унюхали, вот что.
Глаза Ги и Эрмины встретились. Они оба старались скрыть радостное удивление.
— Посмотрите, — сказала она. Задок коляски был завален чемоданами и дорожными корзинами. — Это безумие, но пришлось всё везти. Я освобождала в Париже нашу старую квартиру.
— Я вам помогу.
Ги взобрался в коляску и принялся выгружать багаж. Старый Пифбиг в помощники ему не годился. Эрмина вошла в дом и вышла без пальто и шляпки. На ней было лёгкое платье цвета ржавчины с широким поясом. Подошёл Ги с двумя тяжёлыми чемоданами.
— Вы замечательно выглядите. Куда их?
— Сюда. — Она улыбнулась, слегка поджав верхнюю губу. Ги нашёл эту улыбку очень привлекательной. Они выгрузили остальную поклажу, папаша Пифбиг с грохотом уехал, и Ги принялся носить вещи в дом. Работа была нелёгкой.
— Здесь уж наверняка не ваше вязанье.
Он взвалил на плечо последнюю вещь, большой кожаный чемодан.
— Это?! О Господи! Там витражные стёкла!
— То-то чемодан такой тяжёлый!
— Витраж изготовил мой отец. Он так любил его, что я не могла оставить этот чемодан на станции с другой тяжёлой кладью.
Потом, когда Ги опустил чемодан на пол, спросила весёлым голосом, в котором словно бы крылся вызов:
— Вы сильный, правда?
— Кстати, как вы собирались внести всё это в дом без меня?
Её золотистые волосы были очень красивы.
— Хотела попросить о помощи месье Крамуазона, садовника. Он живёт рядом.
— Крамуазон работает у вашего нового соседа, — сказал Ги.
— Кто же этот новый сосед?
— Я. У меня будет вилла на участке Гранваль.
— Вот как? — Эрмина зарумянилась от удовольствия, и Ги подумал, как эта черта — не наивность, а нечто более тонкое — в сочетании с холодным умом и юмором выделяет её среди всех знакомых ему женщин и делает очень привлекательной. — Какая же?
— Новая. Она ещё не построена, — ответил Ги.
— Великолепно. За это необходимо выпить. — Эрмина вышла и принесла бутылку со стаканами. — У меня только мускат. Богатые писатели пьют его?
— Я не богат, а вы очаровательны.
— Расскажите о вилле, — попросила она. Глаза её сияли. Он подошёл к ней и коснулся её плеча. — Нет, нет, Ги, расскажите о вилле.
— Хорошо. — Он вытащил пробку, разлил вино, опустил в стакан палец и провёл им по столу. — Вот это Гранваль, а это дорожка, идущая от фермы Бельжамб. На сегодняшний день у нас...
И, сидя за столом в маленькой гостиной, они принялись обсуждать новый дом, чертя по столу смоченными в вине пальцами. Эрмина глянула в окно на темнеющее небо:
— Лошади старого Пифбига оказались правы насчёт шторма.
— Вот видите, здесь балкон. Я хочу, чтобы он проходил мимо этой спальни...
Потом они горячо заспорили о рассказах Ги в «Жиль Блаз». Эрмина сказала, что провела в Париже две недели, но была занята проводами мужа обратно в Румынию и освобождением квартиры, от которой они решили отказаться.
— Чем он занимается? — спросил Ги. Раньше они никогда не говорили о её муже.
— Андре? Он учёный. Большой специалист по византийской архитектуре. Любит свою науку больше всего на свете. Мы условились, что он будет приезжать домой каждый год на месяц.
Ги поглядел на неё, пытаясь догадаться, таит ли она какую-то горечь. Вроде бы нет, но как знать.
— Ваши витражи ему нравятся?
— Не особенно. — Эрмина улыбнулась. — Может, вы не поверите мне на слово, но этот витраж очень красивый. Ги, если хотите, возьмите его для своей виллы. Он небольшой.
— А подойдёт он туда? Как думаете?
— Где-то наверху есть его копия. Ах да, ещё люстра. Отдам и свою красивую люстру, которую здесь негде пристроить. Хоть где-то будет висеть. Пойдёмте посмотрим.
Эрмина пошла впереди по узкой лестнице. Дом был странной постройки, с внезапными перепадами уровней пола, неожиданными стенными выступами и дверями в неподходящих местах. Все комнаты были маленькими. На площадке, находившейся — насколько Ги мог судить, пройдя по этому причудливому маршруту, — на первом этаже, Эрмина открыла дверь в комнату с разностильной мебелью. На столе лежала куча стеклянных подвесок. Взяв несколько штук, она стёрла с них пыль.
— Вот, видите, в каком они состоянии? Всё остальное валяется где-нибудь вместе с ненужным хламом.
Эрмина снова повела Ги по каким-то лестницам на ещё более тесную площадку, находившуюся, очевидно, под самой крышей. Открыла одну из двух дверей, и Ги шагнул следом за хозяйкой в темноту.
Их встретили сильный порыв воздуха, проблески света и неистовое хлопанье ставень. Дверь за их спиной с громким стуком закрылась. От окна послышался тонкий звон разбитого стекла.
— Закройте это окно, — сказал Ги, почти ничего не видя. — Начался шторм...
Потом вздрогнул, услышав какой-то шелест и громкий вскрик Эрмины.
— Ги! Ги! О Господи!
Найдя его ощупью, она прижалась к нему и порывисто обхватила руками.
— Ничего. Это какая-то птица.
Ги теперь видел её — большая птица в паническом страхе летала по комнате, билась в окно, захлопнувшееся от сквозняка после того, как открыли дверь. Он шагнул вперёд вместе с державшейся за него Эрминой, распахнул створки окна, оттолкнув болтавшийся ставень, пригнулся, и птица — сова? канюк? — вылетела и скрылась.
— Ну, вот и всё. Чья-то заблудшая душа улетела. Окно, наверное, было открыто всё время, пока вы находились в отъезде.
Ги поглядел на Эрмину. Она, видимо, ещё не совсем опомнилась и стояла, положив руки ему на грудь. Он приподнял её голову и поцеловал её. Она обвила его руками за шею. Ги обнял её и прижал к себе. Она слегка выгнула спину. Наконец они разжали объятия.
— Ги...
Эрмина прижалась лицом к его груди и принялась одной рукой расстёгивать ему рубашку, гладя по коже. Он поцеловал её в шею и раздвинул вырез платья. Одна застёжка расстегнулась, он стал расстёгивать другие, предоставив ей заняться крючками верхней части платья и корсета под ним. Груди её были маленькими, овальными, твёрдыми. Он стал ласкать их, целовать, она отвернула лицо, закрыла глаза и глубоко задышала. Ги попытался расстегнуть пояс на её талии.
— Ги, не здесь.
— Я люблю вас.
Ги поднял её. Эрмина прижалась к нему лицом и крепко схватила пальцами его плечи. Он протиснулся в дверной проем, держа её на руках, открыл другую дверь на площадке и увидел, что комната совершенно пуста. Спустился по лестнице, открыл ещё дверь — это оказался стенной шкаф. Толкнулся в соседнюю — она была заперта. Он выругался. Дошёл до поворота коридора, обогнул его, спустился на три ступеньки, распахнул ещё одну дверь — за ней оказалась запылённая маленькая гостиная.
— Чёрт возьми! Где кровать? — выкрикнул он.
Эрмина рассмеялась, обняв его ещё крепче за шею.
— В соседней комнате.
Там она соскочила на пол, захлопнула дверь, повернулась к нему и стала снимать с него одежду.
Они катались на лодке, купались. Ездили верхом по зелёным вершинам утёсов. Бродили по садам и пропахшим навозом фермам. Занимались любовью. Читали Беранже. Вели бесконечные разговоры — в том числе и о романе «Жизнь», который Ги собирался писать. Молча смотрели друг на друга.
— Я люблю тебя.
Эрмина сказала:
— Только никаких уз, никаких обязательств.