– Гениально, Фрэнк! – сказала я. – Как ты додумался?
– А-а, пустяки. Я всегда так делаю у себя в комнате, если надо что-то поджечь.
Мы долго сидели и смотрели на огонь, пока поленья не превратились в тлеющие угли и не рассыпались в пепел. У меня закрывались глаза, хоть спички вставляй, только их у нас и не было. Этот день показался мне самым длинным в жизни. Как только Мими выдерживает такой ритм? Один вечер наедине с этим ребенком – и я сама готова рассыпаться в пепел.
Когда Фрэнк наконец сообщил, что устал, я катапультировалась с места, точно мамаша, чей ребенок впервые попросился на горшок.
– Быстро в постель, – сказала я, подталкивая его в сторону спальни.
– Я не люблю спать у себя в комнате. Можно я лягу на мамину кровать?
– Ладно, – вздохнула я.
В комнате Мими я натянула на него одеяло.
– Спи.
– А ты не уйдешь?
– Посидеть, пока ты уснешь?
От мысли, что придется бодрствовать дальше, я чуть не расплакалась.
– У нас ведь пижамная вечеринка. Ты должна спать здесь, со мной.
– Я не могу лечь на кровать твоей мамы без ее разрешения. Это невоспитанно.
Фрэнк нахохлился. Несмотря на усталость, мне стало его жалко.
– Давай сделаем так, – сказала я. – Я лягу на диван в общей комнате. Если захочешь поговорить, я тебя услышу. Самое интересное в пижамной вечеринке – разговоры. Когда можно поболтать с кем-то перед сном.
– Может, и так, только ты не представляешь, как мне трудно уснуть. И даже если получится, я легко просыпаюсь. А поскольку я уже немного поспал в ванне…
– Я все понимаю, Фрэнк, – оборвала его я. – Закрой глаза. И рот. Спи.
Я выползла из комнаты, оставив дверь открытой и не выключив свет в коридоре, добрела до дивана в гостиной и отключилась. Я не поняла, сколько прошло времени, а когда открыла глаза, надо мной стоял Фрэнк.
– Что случилось?
– Мне не спится.
– И что теперь?
– Давай посмотрим кино.
– Слишком поздно для кино. Или рано. Который час?
– Четыре утра.
– Ты всегда так?
– Как?
Я долго подбирала слова, чтобы не ранить его детскую психику.
– Ну, ведешь ночной образ жизни?
– Те, кто ведет ночной образ жизни, спят днем, а я – нет. Мама говорит, что отсутствие кнопки выключения у меня в мозгу свидетельствует о необычайно высоком интеллекте.
– Гм… да уж. – Я потерла глаза и зевнула.
– Ты устала, – сказал он. – Можешь спать дальше. Я буду сидеть и смотреть на тебя. А можно, я возьму твой телефон и сниму, как ты спишь? Так сделал Энди Уорхолл. Его первый фильм назывался «Спи». Это…
– Самый сонный фильм на свете, – перебила я. – Нет, спасибо. Я приехала в Калифорнию не для того, чтобы сниматься в кино. Давай лучше еще раз посмотрим «Касабланку».
Лицо Фрэнка осветилось такой радостью, что я мгновенно растаяла. Бедный ребенок, он ни разу в жизни не оставался ночью без мамы. Теперь она далеко, потому что в результате слишком бурного проявления его любви оказалась в больнице, и ей пришлось наложить двадцать девять швов. Немудрено, что мальчику не спится. Вот только почему ему не спалось в другие ночи, когда она была рядом?
Фрэнк вставил диск, и мы сели плечом к плечу, завернувшись каждый в свой плед. Фрэнк уснул на самом сентиментальном эпизоде: Рик с Ильзой вспоминают добрые старые дни в Париже, когда они думали, что муж Ильзы погиб. Я досмотрела до конца.
Часть третьяПо образцу Аполлона
Август 2009
Бесконечно долгий июль наконец закончился, и Фрэнк вновь начал посещать своего психиатра – раз в две недели. Я подпирала стену, не в состоянии решить, требует ли роль шофера присутствия в учреждении или лучше подождать в машине. Мими с Фрэнком заняли оба стула в приемной. Почему здесь только два стула? А если родители приведут ребенка вдвоем? Выглянувшая забрать Фрэнка доктор скользнула по мне вопросительным взглядом, однако Мими не сделала попытки нас познакомить, и я тоже промолчала.
Фрэнк облачился в клетчатый костюм-тройку, повязал бабочку и не забыл вставить в нагрудный карман платок. Образ дополняли золотые запонки в виде узелков и цепочка для часов. Ни дать ни взять знаменитый адвокат Кларенс Дэрроу! Мими надела тюрбан, который могла позаимствовать как у Фрэнка, так и у Глории Суонсон, и гигантские черные очки – из тех, что любят носить юные или совсем уж старые жительницы Голливуда, которые весят меньше сотни фунтов и в качестве утяжелителей таскают в сумочке противно тявкающих собачек.
– Что с вами? – спросила у Мими доктор Абрамс, поскольку даже очки вполлица не могли скрыть синяки, расцветающие у нее на скулах.
– Подтяжка век, – нашлась Мими.
– Понятно. Заходи, Фрэнк. Красивый костюм.
– Спасибо. Мне купил его мамин компьютер.
– У маминого компьютера прекрасный вкус. Ты, наверное, уже соскучился по школе?
– А вы обратили внимание на мои запонки? Это подарок друга – Ксандера. Они символизируют гордиев узел, который…
Дверь закрылась.
– Надо же такое сморозить, «соскучился по школе», – пробормотала Мими. – Для Фрэнка общение с другими детьми – адская мука.
То ли она умела читать мысли, то ли я, общаясь с Фрэнком, разучилась скрывать свои чувства: Мими бросила на меня беглый взгляд и сказала:
– Я не стала говорить доктору Абрамс о несчастном случае, потому что это не ее дело. Она не мой психиатр. Садись, почитай журнал. В твоем возрасте я любила этот.
Она протянула мне «Основные факты для детей», а сама взяла журнал о путешествиях и начала так яростно листать страницы, точно вознамерилась во что бы то ни стало найти скидочный купон, который, черт возьми, точно там видела, когда читала его полгода назад.
– Я в психиатрах не нуждаюсь, – добавила она.
Я, как хорошая прислуга, держала рот на замке, увлеченно решая детскую головоломку «найди десять отличий».
– Поэтому Ксандер и называет меня «Опасной игрой», – объяснял Фрэнк доктору Абрамс сорок пять минут спустя, выходя вместе с ней из кабинета.
– Потому что ты знаешь все ответы.
– Да. А еще – потому, что со мной опасно иметь дело. Французы называют это double entendre – слово или словосочетание, которое имеет двоякое толкование. Если бы речь шла только о широте моих познаний, Ксандер называл бы меня просто «Самым умным».
– О чем ты беседовал с доктором Абрамс? – спросила Мими у Фрэнка, когда мы спускались в лифте.
– О Бастере Китоне, – ответил он. – И о Ксандере.
Чтобы не сойти с ума в четырех стенах и не путаться под ногами у Мими, мы с Фрэнком весь август осматривали достопримечательности Лос-Анджелеса, которые он уже посещал в добрые старые дни с матерью. Я с радостью соглашалась на любые приключения, выторговав одно-единственное условие: я могу держать его за руку, не спрашивая разрешения.
– Зачем тебе это нужно? – поинтересовался он.
– Я боюсь, – ляпнула я первое, что пришло в голову.
– Кого, фанатиков за воротами?
Отправляясь в путешествие, мы время от времени замечали преданных поклонников Мими, спрятавшихся в засаде. Обычно студенческого возраста, хотя попадались среди них и люди обоего пола постарше, возраста моей матери. Они держали в руках фотоаппараты или томики «Питчера» и вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть наши лица, когда мы проезжали мимо. Самое страшное – они почти всегда молчали. А если и говорили, то что-то вроде «это не она», и я испытывала огромное облегчение, что они охотятся не за мной.
– Ага, фанатиков, – сказала я Фрэнку.
Я не отдавала себе отчета, как сильно бедный мальчик боится этих людей, пока однажды не обронила листочек с кодом, высунувшись в окно перед воротами. Увидев это, Фрэнк завыл, как койот. Прошло добрых несколько минут, прежде чем он немного успокоился и объяснил мне, что теперь фанатики найдут код и доберутся до нас. Поняв наконец, что его расстроило, я вышла из машины, подобрала бумажку и всю оставшуюся дорогу до дома учила цифры наизусть. Дома я потребовала, чтобы он меня проверил, и после того как произнесла правильную последовательность три раза подряд – двадцать один, двадцать два, три нуля, – съела записку у него на глазах. Я надеялась рассмешить мальчика, а он лишь с серьезным видом поблагодарил меня.
Ну так вот, когда Фрэнк перечислил культурные достопримечательности Лос-Анджелеса, у меня мурашки поползли по коже.
Он начал с Музея искусств округа Лос-Анджелес и битумных озер в Ранчо Ла-Брея, от которых перешел к музеям Современного искусства и Нортона Саймона, а затем – к Музею западного наследия и Джина Отри, за которым последовали филиалы музея Гетти в Бель-Эйр и Малибу, дом Адамсона, дом Гэмбла, Музей голливудского наследия Джесси Ласки, Аллея славы, Автомобильный музей Петерсона. И это еще не все. Театры Амансона и Геффена, Павильон Дороти Чендлер, Концертный зал Диснея, Голливудская чаша, Брэдбери-билдинг, Греческий театр, Обсерватория Гриффита, Калифорнийский центр науки и Музей естественной истории Лос-Анджелеса. Кто бы мог подумать, что все это может поместиться на сравнительно небольшой территории между пляжами и надписью «Голливуд»?
Когда я осмелилась предположить, что мы устанем, имея в виду в первую очередь себя, Фрэнк воскликнул:
– Вздор!
В тот день мы собрались в Музей искусств, и Фрэнк нарядился в форму знаменитого полка «Лихие наездники», созданного по инициативе Тедди Рузвельта: кавалерийский мундир, пенсне, рейтузы и сапоги. Пенсне все время сваливалось с его переносицы и падало на землю. В конце концов Фрэнк на него наступил. Я затаила дыхание, боясь, что мальчик устроит истерику. Вместо этого он поднял оправу, вытряс из нее разбитые стеклышки и вновь водрузил очки на переносицу.
– Так даже лучше, – возвестил он. – Отпечатков не останется. Пошли!
Я выполнила команду, предварительно собрав осколки бумажной салфеткой, которая лежала у меня в кармане «на всякий случай». С тех пор как я лучше узнала Фрэнка, у меня появилась привычка носить в карманах самые разные предметы – на всякий пожарный. Осталось только выписать еженедельник «Как избежать несчастного случая».