– Не выдумывай, – сказал Ксандер. – Я просто посижу сзади со своим другом. И отведу его в класс, чтобы убедиться, что все хорошо. – Глупейшая затея, – сказал Ксандер, вернувшись в машину.
– Согласна, – отозвалась я.
– Видишь ли, Мими гениальна. Беда в том, что умные люди тоже иной раз совершают глупости.
– Она просто не знает, что делать, – сказала я, сама удивившись, что защищаю Мими. – Фрэнка уже откуда только не выгоняли.
– Подумаешь, – пожал плечами Ксандер, – а кого не выгоняли?
Я хотела сказать, что меня, но хватило ума промолчать.
– Хорошо еще, что я смог все бросить и приехать, когда она позвонила, – добавил Ксандер. – Не представляю, что бы она без меня делала.
Я не знала, далеко ли до конца книги, просто мое терпение лопнуло. Перед тем как написать мистеру Варгасу, я сообщила Мими, что ухожу. Хотела сжечь мосты.
– Никто тебя здесь насильно не держит, – заявила Мими. – Можешь уходить.
– Вы справитесь, – сказала я. – Пока с вами Ксандер, я вам не нужна.
– Ха, Ксандер. Насмешила.
Собрать вещи оказалось легко. А вот объяснить в электронном письме мистеру Варгасу, почему я покидаю свой пост, – невероятно трудно. В начале каждой новой попытки все звучало вполне разумно, однако уже через пару строчек я срывалась на тон отвергнутой любовницы. Как я могу помочь Мими, если она не подпускает меня к себе? Не ценит. У нее есть другой помощник: красивее меня, интереснее, и волосы у него роскошнее моих.
Позвонили из школы. Я отклонила звонок и выключила телефон. Что бы ни случилось, пусть с этим разбирается Мими. Или Ксандер. С меня хватит. Я сидела с телефоном в руке, охваченная беспокойством и чувством вины, и не могла сосредоточиться на проклятом письме. В дверь постучали. Если Мими попросит забрать Фрэнка, поеду. В последний раз.
На пороге стоял Ксандер. Он не заходил в мою комнату с прошлого лета, когда я приняла его за ожившего Аполлона. В подростковые годы я всегда удивлялась, как моя мама, умная женщина, могла выйти замуж за такое ничтожество, как мой отец. Увидев на пороге Ксандера, я наконец поняла. Умные люди тоже иной раз совершают глупости.
– Мими говорит, ты едешь в Нью-Йорк. Надолго?
– Я не собираюсь возвращаться.
– Что?
– Мими не дает мне делать работу, ради которой меня послал мистер Варгас. Я ей не нравлюсь. Фрэнк меня едва терпит. Я им не нужна. Я хочу домой.
– Ты нравишься Мими, насколько ей вообще кто-то может нравиться. Фрэнк тебя любит. Он придет в отчаяние.
У меня сжалось сердце.
– Пока ты здесь, он обо мне и не вспомнит.
– Неправда.
– Правда. Как только появляешься ты, я перестаю для него существовать.
– Ничего подобного.
Ксандер подошел ближе.
– А на меня тебе плевать? Может, я тоже приду в отчаянье?
– Ха, – сказала я.
Где-то я это уже слышала.
– Эй, – Ксандер легонько провел пальцем по моей щеке, – ты из-за меня решила уехать?
– Ты – его отец? – спросила я.
Он молча смотрел на меня целую минуту, затем взял за руку, толкнул в комнату и закрыл дверь.
– Как ты могла такое подумать? Неужели я позволил бы себе увлечься тобой в ее доме, если бы между нами что-то было?
Увлечься? Стыдно сказать, его признание не на шутку меня взволновало.
– Я не имела в виду романтическую связь. Ты мог сделать одолжение, как друг. Такое бывает.
Интересно, как бы Мими озвучила просьбу такого рода. «Извини, ты не одолжишь мне наперсточек спермы?» Нет, не так. Наперсточек – не та единица измерения, которую связывают с мужскими достоинствами в любом контексте. Особенно если хотят попросить об услуге.
– Мы с Мими друзья, – сказал Ксандер, – но не в таком смысле.
– А в каком? – спросила я. – Хоть на куски меня режь, не могу понять, как ты вписываешься в ее жизнь.
– Что ты имеешь в виду?
– Фрэнк сказал, что ты присутствовал при его появлении на свет. Для просто друга это немного чересчур, ты не находишь?
Ксандер сел на мою кровать и, раскинув руки, повалился назад.
– Боже милостивый! – сказал он. – У Мими никого нет. Никого.
Он полежал, уставившись в потолок, и вновь принял сидячее положение.
– Ты представляешь себе, как она одинока?
– Нет, скажи, – настаивала я. – Ты или нет? Я умираю от любопытства.
Он посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом, как будто пытался понять, кто я такая: бывшая соседка, актриса из телесериала или враг из прошлой жизни.
– Дело не в любопытстве, Элис. Ты просто эгоистка.
Кем только меня не называли в жизни: занудой, серой мышкой, паинькой, неудачницей. Эгоисткой – еще никогда.
Ксандер вскочил с кровати и прошел к двери, глядя сквозь меня, точно я стала невидимой. Точно меня нет.
Мими была права. Уверенность в себе очень помогала мне в жизни. Лишившись этого компаса, я растерялась. Я рухнула на красный диванчик и довольно долго ненавидела себя: самодовольную, лицемерную, хвастливую эгоистку, уверенную, что мир стал бы гораздо лучше, если бы все остальные просто заткнулись и слушали. Я ничем не лучше доктора Мэтьюса.
В окне виднелись холмы, покрывшиеся после дождей нежной зеленью, которая не продержится и неделю. У меня заурчало в животе, хотя есть не хотелось. Оставалось вызвать такси, а я все чего-то ждала. Я не боялась опоздать, потому что не бронировала билет заранее, собираясь купить его прямо в аэропорту.
На стук в дверь я не ответила. Мими не стала стучать во второй раз, просто вошла.
– Ты еще здесь?
– Как раз хотела вызвать такси, – сказала я, не осмеливаясь посмотреть ей в глаза.
– Ты мне нужна, – сказала она.
– Попросите Ксандера.
– Ксандер не водит машину.
– Разумеется, водит.
– У него нет прав.
Я повернулась к ней. До того момента я никогда не считала ее старой, хотя она годилась мне в матери.
– Он ездил за досками для двери, – напомнила я.
– Доски убить нельзя. Мне нужно в больницу. Фрэнка везут туда в «Скорой помощи».
– Это я во всем виновата, – сказала Мими.
Я ехала насколько возможно быстро, чтобы никого не убить.
– Не говорите так. Ни в чем вы не виноваты.
– Виновата. После нашего разговора я сидела и думала, что если бы не Фрэнк, мне не пришлось бы впускать тебя в дом.
Мими позвонили из школы и сказали, что у Фрэнка случился припадок.
– Ничего страшного, – успокаивала я. – Припадок может спровоцировать все, что угодно: низкий уровень сахара, недосыпание, перегрев, аллергическая реакция…
«Опухоль мозга», – мысленно продолжила я.
– Опухоль мозга, – прошептала Мими. – Это бы многое объяснило.
Звонила не Паула, а другая, незнакомая администратор.
– Я не смогла дозвониться до вашей партнерши Элис, – сказала та Мими. – Возможно, вы захотите связаться с ней перед поездкой в больницу.
Так Фрэнк обзавелся двумя мамочками. Честно говоря, с ним бы и десяток не справился.
По дороге в больницу Мими рассказала мне грустную невыдуманную историю о том, что случилось с Джулианом.
Началась она так:
«Я всегда считала свою мать дурой. А в один прекрасный день у меня появился Фрэнк».
До того как появился Фрэнк, Мими была уверена, что станет лучшей матерью, чем Бэннинг. Она прекрасно понимала Джулиана, невероятно талантливого в нескольких вещах и безнадежного во всем остальном. Когда мать требовала, чтобы тот сделал домашнюю работу по физике или по французскому, к которым у Джулиана не было способностей, Мими делала это за брата. Обман легко сходил с рук: устав бороться с неразборчивым почерком Джулиана, мать еще в средней школе сдалась и купила ему пишущую машинку – ту самую, которой теперь пользовалась Мими. Джулиану оставалось только нацарапать свое имя на листке с заданием, которое напечатала сестра. Он тем временем стучал мячом по стенке сарая, пока не становилось так темно, что белый мяч почти сливался с серой, потрескавшейся стеной. Что с того, что Джулиан не понимает разницы между Версальским и Верденским договором? Он не такой, как другие дети. Особенный. Он перерастет. Или в крайнем случае станет знаменитым, и все перестанут обращать внимание на его чудачества.
И все-таки Мими стало легче, когда Джулиан уехал в колледж. Конечно же, она любила брата, хотя временами его тупость раздражала ее не меньше, чем всех остальных. Без Джулиана в доме стало значительно спокойнее. Они могли теперь спокойно спать по ночам. Правда, это касалось только Мими. Мать уже много лет мучилась бессонницей, а доктор Фрэнк ночами пропадал в больнице: зашивал пьяных драчунов, объявлял мертвыми жертв автокатастроф, принимал роды.
Мими видела, как расстраивается мать после телефонных разговоров с Джулианом. Он никогда не говорил целыми предложениями. «Да», «Нормально», «Не очень». Когда приходило письмо с оценками, Бэннинг долго держала конверт в руках, затем наконец открывала, читала, что там написано, и выбрасывала скомканную бумажку в мусор, чтобы остальные не узнали. Мими в такие моменты жалела, что не может больше делать за брата домашние задания.
Потом уехала в колледж и Мими. Она даже не подозревала, что уехать из дома будет таким облегчением. Точно расстаться с тесными старыми туфлями: ты даже не замечаешь, что они сдавливают большие пальцы, пока не наденешь новые, которые тебе впору. В колледже Мими никому не рассказывала о своей семье. Она рано усвоила, что легче задавать людям вопросы о них самих. Все считали, что с ней приятно общаться, хотя общение выходило однобоким. Она делала вид, что ей это нравится.
Однажды в середине второго семестра на первом курсе Джулиан появился у нее в общежитии. Мими читала у себя в комнате. Она запомнила строчку стихотворения, стоявшую перед глазами, когда раздался громкий стук в дверь. «ни у кого даже у дождя нет таких крошечных рук». Она как раз подумала, что само стихотворение очень красиво, хотя этот Каммингс мог бы написать начальные слова строк с большой буквы и расставить знаки препинания, как все нормальные люди.