Ее окликнули из коридора.
Мими со вздохом отложила книгу и пошла к двери.
– Привет, Джулиан, – сказала она, обняв брата, хотя тот не выносил объятий.
Другие студентки подумали бы, что у нее не все дома, если бы она не обняла родного брата.
– Он правда твой брат? – спросила одна из девушек, имя которой Мими не вспомнила бы теперь даже под страхом смертной казни. – Ты никогда о нем не рассказывала.
Джулиан услышал, но промолчал. Он выглядел немного расстроенным – не таким, как всегда.
Мими провела Джулиана в комнату и села за свой стол, а брата усадила за стол соседки, которой, к счастью, не было дома. Та вечно пропадала у своего бойфренда, о котором постоянно всем рассказывала. Его звали Конрад. Забавно, что имя той девушки тоже начисто изгладилось из ее памяти.
– Что случилось, Джулиан? – спросила она.
– Меня отобрали в «Атланта брэйвз». Скаут сказал, что не уйдет, пока не увидит на контракте подпись Джулиана Гиллеспи.
– О, Джулиан, здорово! Ты всегда об этом мечтал! И чем все закончилось?
– Он ушел без моей подписи, потому что она недействительна без согласия родителей – я несовершеннолетний. Ему нужна была не моя подпись, а доктора Фрэнка Бэннинга или миссис Бэннинг. Кого-нибудь из них или обоих сразу.
– Ну, думаю, это не станет камнем преткновения.
– Станет. Уже стало. Мама не подпишет согласие и отцу не даст.
– Почему?
– Потому что меня выперли из школы.
– О господи!
– Она говорит, я должен сначала окончить колледж. Мими, я ненавижу учиться.
– А маме ты об этом говорил?
– Да.
– А она что сказала?
– Что если я постараюсь, то буду получать хорошие оценки, как в школе, когда ты делала за меня уроки.
– Она не знает, что я делала за тебя уроки.
– Зато я знаю. Это безнадежно, Мими. Мать говорит, что мы не из тех людей, сыновья которых становятся знаменитыми спортсменами и женятся на кинозвездах. Мы из тех, сыновья которых хорошо учатся и становятся врачами.
Мими немного задело, что мама не сказала ничего о том, чем должны заниматься дочери людей их круга, однако речь шла не о ней, а о Джулиане.
– А что еще она сказала?
– Что если ее сын собирается стать Джо Ди Маджио, то она могла с таким же успехом выйти за Элвиса.
Мими не могла понять, как одно связано с другим. Интересно, неужели Бэннинг и вправду могла выйти за Элвиса? Каждый раз, когда мать упоминала о своем сенсационном знакомстве с Элвисом, а это случалось нередко, Мими вспоминала случайно услышанный телефонный разговор. «Как обидно, что Джулиан так красив и может выбрать любую понравившуюся девушку, – говорила мать кому-то из подруг, – а Мими, спаси ее господь, такая невзрачная дурнушка. Кто на нее позарится? Ей придется искать работу». Слово «работа» звучало в ее устах как «проказа».
– Ты должна мне помочь, Мими, – сказал Джулиан.
– Не знаю, – ответила она. – Разбирайся сам. Мне надо писать сочинение. За меня его никто не напишет.
– Я уже разобрался! Я хочу играть в бейсбол. Я умру, если не смогу играть.
Джулиан пристально смотрел ей в глаза. Мими знала этот упрямый взгляд, стойку, сжатую челюсть. Когда он становился таким, его невозможно было урезонить. Слава богу, что хотя бы остался сидеть на стуле. Когда на него накатывало, Джулиан мог лечь на пол, и никакая сила не заставила бы его сдвинуться с места. Мими теперь была в два раза меньше брата, и ей этого вовсе не хотелось.
– Все будет хорошо. Это тебе не битва на Марне. Ты справишься.
Джулиан долго молчал, а когда вновь заговорил, его слова плохо вязались с темой беседы.
– Те девушки не верили, что я твой брат. Они сказали, что если бы у тебя был брат, они бы знали.
– И что? Я не обязана всем все рассказывать.
Джулиан промолчал. Мими взяла книгу и вернулась к чтению, надеясь, что брату наскучит и он уйдет. Если нет, поспит на соседкиной кровати, а утром она что-нибудь придумает.
Придумывать ничего не пришлось. Посидев несколько минут, на протяжении которых Мими старательно игнорировала Джулиана, тот встал и вышел. Только не в дверь, а в окно комнаты на шестом этаже. Она ничего не поняла, пока не услышала шум голосов, а затем сирену.
– Я никогда не говорила тем девчонкам, что у меня есть брат, – сказала мне Мими, – и его не стало.
Когда мы с Мими вошли в приемное отделение неотложки, она стала объяснять, зачем приехала.
– Мой сын… – начала она и не смогла произнести больше ни слова. – Мой сын… мой сын…
Слова застревали у нее в горле. В конце концов я положила руку ей на плечо и сказала:
– Нашего сына, Фрэнка Бэннинга, доставили сюда на «Скорой помощи». Нам позвонили из школы.
Я сказала это машинально, почерпнув эту идею у незнакомой администраторши. Получилось очень удачно: по правилам, в больницу пускают только ближайших родственников.
Дежурная медсестра сверилась с журналом.
– Вы приехали слишком быстро: «Скорая» еще в пути. Вам бы водить «Скорую помощь».
Нам сказали, что пока состояние Фрэнка не стабилизируется, в приемный покой может войти только один из родителей.
– Иди ты, – едва шевеля губами, сказала мне Мими.
Она побледнела, сжала кулаки и закрыла глаза.
Когда санитары вкатили носилки в помещение, я не сразу узнала Фрэнка: он был в футболке, защитных брюках и кроссовках, которые с плачем надел утром. Потом я заметила, что каталка движется очень медленно, и нащупала ладонью стену, чтобы не упасть. Спешить некуда, потому что он мертв. Это сделала футболка. Вонзила нож ему в сердце. Прямо на школьной площадке.
Однако санитары не выглядели убитыми горем и не торопились выказывать сочувствие. Мне даже показалось, что они злятся. Кроме того, Фрэнка не накрыли простыней, как положено в случае трагического исхода.
«Зачем тратить деньги на актера, играющего труп, – как наяву, услышала я голос Фрэнка, – если с этой ролью отлично справятся две-три подушки?» Кроме того, глаза мальчика были крепко зажмурены – не похоже, что он мертв. И, наконец, он периодически подергивал руками и ногами, точно лошадь, отгоняющая мух в жаркий летний день.
Он притворялся.
Как-то раз в Нью-Йорке, стоя на светофоре, я стала свидетельницей несчастного случая: такси сбило велосипедиста. Парень решил проскочить на красный свет, как иногда делают велосипедисты, а такси ехало на зеленый слишком быстро, как порой случается с такси. Велосипед захрустел под колесами, а парня бросило на капот автомобиля. Его тело разбило ветровое стекло и перекатилось на крышу. Я так никогда и не узнала, погиб он или выжил, потому что развернулась на сто восемьдесят градусов и быстро зашагала в другую сторону. Хороший человек на моем месте остался бы помочь, позвонил в службу спасения, выступил свидетелем. Я сбежала. Просто не смогла остаться там и смотреть на последствия неслыханной глупости, которая навсегда изменила жизни велосипедиста, водителя такси, пассажира и ни в чем не повинных свидетелей, подобных мне. Они никогда не забудут этого ужасного зрелища. Я не желала знать, чем все закончилось. Мне хотелось верить, что все будет хорошо.
Увидев лежащего на носилках Фрэнка, я с трудом подавила желание развернуться на сто восемьдесят градусов, заставила себя подойти к нему и чуть не положила руку ему на лоб.
– Что с тобой, Фрэнк? – спросила я. – Что случилось?
– За мной погналась стая койотов на детской площадке, и я упал. Думаю, меня свалил с ног какой-то приступ. Директор увидел, что я лежу, и велел встать. Я объяснил ему свое затруднение, и он сказал, что если у меня приступ, то надо вызвать «Скорую помощь». Мисс Пеппе уверяла его, что в этом нет необходимости. А он сказал, что если у меня приступ, то мне место в чертовой больнице.
– Он так и сказал?
– Не совсем такими словами, что-то в этом роде. Он рассердился сильнее, чем на пятиклассника, который жевал жвачку на уроке. А ты знаешь, что пять тысяч лет назад, в эпоху неолита, древние мужчины жевали жвачку, полученную из березовой смолы? Думаю, и женщины тоже.
Я поняла, что еще немного, и приступ начнется у меня.
– Значит, доктор Мэтьюс, вместо того чтобы позвонить мне, вызвал «Скорую»?
– На его месте я бы, конечно, звякнул тебе, да только не хотел бы я оказаться на его месте – у него совершенно отсутствует чувство стиля. Я понял по туфлям, которые оказались рядом с моей головой, когда я корчился в судорогах. Я бы предпочел умереть, чем надеть такие ужасные туфли. Скорее всего, директор предположил, что мне необходима госпитализация, потому что он доктор.
Фрэнк так увлекся беседой, что забыл подергиваться. Я оперлась на носилки, чтобы не хлопнуться в обморок, и сказала:
– Ты ведь знаешь, он не такой доктор.
– Знаю.
– Вы разве не видите, что он притворяется? – спросила я, отведя в сторонку одного из санитаров.
Второй тем временем покатил носилки в отделение.
– Вы его мать? – спросил он.
– Да, – соврала я, чтобы не пускаться в долгие объяснения.
– Вижу ли я, что он притворяется? А вы как думаете?
– Тогда зачем вы его забрали?
– Когда звонят из школы, мы обязаны отреагировать на вызов. А раз уж приехали, пришлось его забрать. Мы обязаны, по закону. О чем директор мне неоднократно напомнил на случай, если я забыл.
– Не понимаю. Фрэнк проделывает такое не в первый раз. Они никогда не вызывали «Скорую». Всегда звонили нам.
Санитар с отвращением помотал головой.
– Директор – тот еще субчик. Встал над ним и заявил: «У тебя приступ, мы вызвали «Скорую», и ты поедешь в больницу. Такова жизнь, дружок». Как будто таким способом можно преподать ребенку урок. Дать восьмилетнему мальчишке возможность прогулять занятия, прокатиться на «Скорой помощи» с сиренами. Какой ребенок от этого откажется?
– Ему почти десять, – сказала я.
– Без разницы, – пожал плечами медик.
– Из школы нам сообщили, что у Фрэнка приступ, – сказала я. – Ни словом не обмолвились, что он симулирует. Я так перепугалась!