Ощущение было такое, будто я заблудилась в пещере, в которой хотела спрятаться. У нас появились секреты друг от друга.
Зазвонил телефон, и мне пришлось спуститься вниз.
Звонила Катрин.
— Привет! — сказала она.
— Извини, Катрин. Я тебе перезванивала, но тебя не было дома. Уже несколько недель ведь прошло.
— Да ничего страшного, — сказала Катрин. Спокойная и апатичная, как всегда.
Я посмотрела в зеркало на свой живот, погладила его.
— Между прочим… — сказала я, мне ужасно хотелось поделиться с кем-то еще. — Я беременна!
Какое-то время в трубке было молчание. Бурного проявления радости от вечно вялой Катрин ждать не приходилось.
— О! — отозвалась она наконец, потом таким же спокойным голосом добавила: — Ух ты. Поздравляю.
— Спасибо.
— Я… — начала она, но снова замолчала.
— Да, — продолжала я. — Меня так тошнит! Я… — Я подождала, что она поддержит разговор.
— Да, — сказала Катрин. — То есть я хотела тебе сказать, что… — Снова тишина.
— Что ты хотела сказать, Катрин? — терпеливо спросила я, чувствуя, что это может затянуться надолго. Посмотрела на себя в зеркало, подняла брови. Потом подняла их еще выше, чтобы узнать, как высоко они вообще поднимаются.
— Не знаю. Я… в общем…
— Странно, — меня вдруг разобрало любопытство. — Ведь ты же звонила не один раз.
— Ты придешь на день рождения МакДары?
— Да. Наверное, приду. Ричард, по-моему, тоже будет свободен. Но о чем ты хотела поговорить со мной?
— А, да так. Ни о чем, — сказала Катрин. — Извини, я звонила просто так. Мне нужно было… Хочу приблизительно понять, сколько гостей будет.
Я удивилась, но потом мне стало даже смешно.
— И это все? — спросила я.
— Да, — ответила она, но голос уже звучал отдаленно, как будто она теперь говорила не прямо в трубку, а издалека. — Да, все. Надеюсь, ты придешь.
14Ричард
Телефон начал звонить, когда я снял и бросил куртку на диван. От неожиданности я аж подпрыгнул на месте, нервы совсем расшатались. Недавно в Лондон вернулась Катрин, хотя Лелия про нее как будто не вспоминала. Я собрался с духом (мне до сих пор это приходилось делать каждый раз, когда звонил телефон) и снял трубку. Это был МакДара. Он хотел знать, приду ли я к нему на день рождения.
— Да, да, Мак, — устало сказал я.
— И все-таки, придешь ты или нет? — кричал в трубку МакДара, ему приходилось перекрикивать шум многочисленных звонящих телефонов.
— Вообще-то в следующем месяце у меня куча дел, — сказал я. Никакие более или менее правдоподобные отговорки в голову не шли. — Но я постараюсь.
— После такого тебе лучше подарить мне какой-нибудь офигительный подарок.
— Я привезу тебе бегемота из зоопарка, — произнес я и рыгнул.
— Двоих, — рявкнул МакДара. — Самца и самку. — Он бросил трубку.
Лелии дома не было. Я подошел к окну, потом распахнул его и стал мерить комнату шагами. Без нее наша квартира казалась больше. С улицы потянуло холодным воздухом, я не стал закрывать окно, наоборот, подождал, пока холод проберет меня. Ощущение было такое, будто я плыву на паруснике против сильного встречного ветра. Выглянул на улицу, посмотрел на сад. Мороз может в любую минуту прекратиться, и тогда ледяной куб безумия, в который вмерз я, растает и я полечу вниз. От этого ощущения мне сделалось тошно.
— Дорогой! — сказала Лелия, входя в комнату. — Я не думала, что ты уже дома.
Она опустила глаза.
Мы обнялись. Было видно, что она устала. По-настоящему устала. От выражения святой девы уже не осталось и следа.
— Сядь, — сказал я. — Как ты?
— Нормально, — коротко ответила она. Наши глаза встретились. Ее взгляд говорил о том, что она знает. Меня охватила паника. Но и я знал Лелию. Она все держала в себе, моя Клеопатра. Иногда мне казалось, что она даже лучше, чем моя мать и ее друзья, прошедшие войну, умела переносить плохие новости. Но в таком-то деле она наверняка не стала бы сдерживаться, накинулась бы на меня с криками, начала бы плакать.
В какой-то миг я даже настолько растерялся, что чуть было не сказал: «Слушай, давай все это обсудим». Слова уже сложились в голове в предложение. Как легко было произнести его вслух! Я уже видел, как обниму ее, прижму к груди, склоню голову ей на плечо, признаюсь во всем, после этого обязательно будут слезы, крики, ссора.
Она снова подняла на меня глаза. Боли в них уже не было. «Мадонна в скалах» исчезла. Мы слишком хорошо знали друг друга. В какую-то секунду мне пришла в голову мысль признаться во всем просто так, поддавшись безрассудству, взять и швырнуть гранату в наши отношения, чтобы посмотреть на интересный взрыв. К тому же я уже не мог держать в себе отвратительное напряжение, с которым я жил последнее время. Но я промолчал.
— Четырнадцатого у МакДары день рождения, — напомнила она.
— Четырнадцатого? — в нерешительности произнес я. — Ах да, точно.
Немного помолчали.
— И у нее будет юбилей, — сказала она, показав на свой живот. — В пятницу.
— Ну конечно, — сказал я, наклонился, поцеловал ее в живот и на несколько секунд остался в таком положении. Когда распрямился, в голове гудело от чувства вины.
— А потом… весна. Потом июнь, — как-то невпопад сказал я. О свадьбе никто из нас не упоминал.
Она кивнула.
— Июнь, двадцать шестое, — добавил я.
— Давай поговорим об этом в другой раз, — предложила она.
Когда настал день рождения МакДары, я все еще находился в этом ужасном состоянии неопределенности. Я оделся, побрился, решил: будь что будет, и уже собрался выходить, но тут на мой электронный ящик пришло письмо с хотмейловского адреса.
«Индианка так же, как и я, могла читать по памяти целые поэмы, знала много интересного про дальние страны. Когда я увидела, как она целует Эмилию, мне захотелось разорвать ее, задушить или сделать ее такой же, как я. Но Эмилия принадлежала мне, с ней мы сливались и улетали в такие далекие края, до которых даже индианке никогда не добраться. Но это было нужно, нужно, так я готовила себя к тому дню, когда я повешусь или каким-нибудь другим способом спасу себя от матери. Поэтому мы упорно продолжали работать, недоедать, упражнять дыхание, не обращая внимания на трудности».
Я наскоро прочитал письмо, удалил его и вышел к Лелии, которая уже ждала на лестнице. Она была нарядно одета в яркое и разноцветное и казалась очень красивой. Поездка к МакДаре напомнила мне нашу поездку к нему на Рождество, когда мы ехали на такси (как же давно это было, словно в прошлой жизни!), только на этот раз у нас не проснулось горячее желание заняться любовью, мне не предстояло встретиться с мышкой, и теперь я знал, что внутри Лелии растет ребенок. Что-то бередило мне душу. Иногда по утрам я просыпался с чувством беспокойства, приходилось напрягать мозг и пытаться отыскать причину тревоги. Так и сейчас я не мог понять, что меня гложет. Потом я понял, что это был роман Сильвии.
Дверь нам открыл МакДара. К встрече с Катрин я подготовился заранее. Все обдумал, даже порепетировал, как при первом же удобном случае стану просить ее о сострадании, без всякого притворства скажу, что вверяю себя в ее руки. Перспектива такого разговора была не из приятных. Я бросил МакДаре подарок и направился прямиком на кухню пить.
Стоя под расположенными рядом встроенными светильниками, направленными на блестящий бледно-голубой холодильник марки «Смег», я подумал: вот что значит быть богатым. Сначала меня разобрала зависть, потом проснулась злость. Лет до тридцати МакДара вызывал у меня сочувствие из-за полного отсутствия артистического начала. Но теперь я видел перед собой плоды жизни, которую он для себя выбрал, — квартира в роскошном четырехэтажном доме викторианской эпохи в Ислингтоне[42], под завязку набитая дорогой мебелью из «Хилз»[43], на стенах мазня Рена, а на полу ковер, такой мягкий, что хочется опуститься на колени и вгрызться в него, забить рот длинным ворсом. У меня такого никогда не будет. Мне уже не казалась такой уж привлекательной идея всю жизнь прожить в мансардном помещении. Возвышенные и непрактичные амбиции не помешали мне стать неудачником. Все честолюбивые юношеские замыслы, в свершение которых так искренне верилось, были реализованы в лучшем случае наполовину и кое-как. А Рен! Рен, который столько лет горбился на работе, пока не превратил свое хобби в коммерческое предприятие, не испытав при этом ни капли тех мук, через которые должен пройти настоящий художник, и даже не задумываясь заняться чем-нибудь другим. И вот уже тихий и скромный Рен, обитающий в «половинке» частного дома, загребает деньги лопатой. С нарастающим чувством беспокойства я отогнал от себя ощущение собственной ущербности. Я могу жить в корабельной каюте или вообще в сарае, подумал я, но у меня есть любимая, моя Лелия, а это поважнее всех денег на свете.
Но тут я вспомнил.
Тело свело судорогой, я покачнулся, как будто вдруг потерял равновесие, и мир вдруг накренился.
Стакан выскользнул из рук, я потянулся за другим и налил себе вина, чтобы набраться смелости перед встречей с врагом, Катрин. Кто-то сделал громче музыку. Я притаился за тихо гудящим холодильником, начал высматривать ее. Тут я был в относительной безопасности — через арку, ведущую на кухню, гостиная просматривалась отлично, разве что какому-нибудь придурку вроде меня придет в голову залезть в холодильник за пивом, но это вряд ли, потому что МакДара, богатенький ублюдок, выставил целую ванну шампанского со льдом, чтобы показать всем, какой он щедрый, как ему безразличны деньги.
Увидел Катрин. Она пересекла комнату. Бледна и собранна, как всегда, хотя за всей этой кельтской невозмутимостью чувствуется какое-то безумство. Сердце заколотилось, как перед боем. Сделал еще один глоток вина, дождался, пока его огонь доберется до головы, и браво шагнул в гостиную. Она как раз отвернулась от одного из гостей, но на меня даже не посмотрела.