— Как там Софи?
— С ней все в порядке, — говорит она.
Ее слегка согнутая ладонь лежит на столе перед тобой. Ты замечаешь, что она не носит обручальное кольцо. Накрываешь ее руку своей, удивляясь тому, какой холодной оказывается кожа. Сжимаешь ее ладонь, и она поднимает на тебя удивленный взгляд.
— Расскажи, о чем ты задумалась, — говоришь ты.
Она вздрагивает и бросает едва уловимый взгляд в сторону стопки с письмами.
— Ни о чем серьезном. Думаю о стирке, — произносит довольно резким тоном, но ладонь не отнимает.
Лжет. Ты отпускаешь ее руку, поднимаешь письма, и она не останавливает тебя, хотя, кажется, ты самым наглым образом вторгаешься в чужую жизнь. Ты просматриваешь письма. Они выглядят совершенно обычно, официальные бумажки, которые мы все каждый день получаем — счета, выписки, контакты агентов по недвижимости. Она перегибается через стол, забирает их и складывает обратной стороной раньше, чем ты успеваешь по-настоящему рассмотреть их.
— Почему так?
— Ничего, серьезно. Я хочу сказать, что сама могу постоять за себя, спасибо. Действительно могу.
Ты отпускаешь ее руку.
— Я и не пытался убедить тебя в обратном. Но мы же друзья, Сара. Ты можешь поговорить со мной, если от этого станет легче. О чем угодно.
— Я же сказала, ничего серьезного.
Теперь в ее взгляде сквозит вызов. Ее голубые глаза встречаются с твоими. Ты понимаешь, что хочешь снова взять ее за руку, спросить, когда и при каких обстоятельствах она возвела вокруг себя стены такой высоты, что никому не позволено проявить к ней каплю сочувствия.
— В любом случае, — говорит она, поднимаясь так резко, что стул начинает качаться на неровном плиточном полу, — мне пора заняться делами. Однако я рада, что с тобой все в порядке.
Она забирает обе пустые миски из-под супа и, повернувшись к тебе спиной, ставит их в раковину. Ты еще с минуту продолжаешь наблюдать за Сарой, давая ей больше личного пространства. Потом поднимаешься и подходишь к ней, становишься за ее спиной, не касаясь, но думая о прикосновении. Закрываешь глаза, представляя, как рука скользит по ее голой шее, плечу, потом обхватывает талию и ты прижимаешь ее к себе. Представляешь, как целуешь ее сзади в шею. На мгновение теряешься в неуловимом запахе, исходящем от нее, тонком, свежем, — может, это шампунь или даже, кто знает, средство для мытья посуды.
Когда ты опять открываешь глаза, то видишь, что ее лицо отражается в кухонном окне. Она смотрит на тебя.
Сейчас не время. Ты делаешь шаг назад и говоришь:
— Спасибо за суп. Он был просто великолепным.
Следуешь за ней к двери. На улице продолжает выть ветер, но дождь не идет, по крайней мере в эту минуту.
— Тут часто такая погода? — спрашиваешь ты.
Она сильнее кутает грудь в теплый кардиган.
— Это еще ничего, — отвечает весело. — Подожди еще, вот температура упадет, увидишь, что будет тогда.
«Пусть не лезет куда не просят, — думает она. — Он не имел ни малейшего права возвращаться в мою жизнь и пускать тут корни, да еще пытаться совать нос в мои дела».
Она стоит, держась за раковину, и продолжает смотреть во двор, хотя Эйден уже давно зашел в коттедж и закрыл за собой дверь. Улыбка исчезает с ее лица. Она опускает глаза на собственные руки и видит, что костяшки на них стали белыми.
Письма продолжают лежать на кухонном столе нетронутые. Что бы там ни было написано, оно может подождать до чая, когда уже ничего нельзя будет поделать, и она возьмет ночь на обдумывание, а там уже утро вечера мудренее.
Раньше она бы не выдержала и тут же принялась бы решать финансовые вопросы. Она терпеть не может долги, просто ненавидит их. Но большинство денежных обязательств напоминает наводнение, верно? Будто ты стоишь на крыльце черного входа и смотришь, как поднимается вода, и ждешь, когда она затопит твою прекрасную зеленую лужайку. А когда лужайка, наконец, затоплена, ты идешь, приносишь мешки с песком и затаскиваешь все вещи на второй этаж; делаешь то же, что Гарри Баттон; пытаешься как-то сама себе помочь.
Но теперь это уже не наводнение; это настоящее цунами. Пока Джим лежал в больнице без сознания, беспомощный, Сара стала открывать его письма, другого выбора не было, именно из них она узнала, что он говорил ей не все. Неудачные инвестиции, деловые займы, все деньги от продажи его интернет-стартапа, которые, как она полагала, он надежно инвестировал в совместное будущее, — все это исчезло в неизвестном направлении.
К счастью, в то время у нее оставались неплохие заработки от первых книг. Это немного спасло ситуацию: ведро, которое на время выручило. Но сейчас, когда, похоже, больше никому не нравится ее работа, доходы Сары почти иссякли, а та мелочь, что продолжает поступать, все равно что бумажная салфетка, которой пытаются накрыть волну, выбивающую дверь.
Ей бы следовало продать дом сразу, как только стали понятны масштабы бедствия, переступить через себя — по крайней мере, тогда он не был заложен. Но в то время недвижимость продавалась плохо, особенно одиноко стоящие фермерские дома с неважным интернет-покрытием; и даже если не это, ей нужно было заботиться о Китти и Луисе и пытаться самой не сойти с ума. Она думала, а вдруг удастся взять залог под дом, залог покроет долги, но ни один банк не захотел иметь дело с фрилансером без стабильного дохода, да еще за сорок и с Джимом в больнице. И даже вооружившись здоровой долей прагматизма — и наивности, — она полагала, что произойдет одно из двух: либо Джим все-таки выживет, и в таком случае они смогут все обсудить, справиться с трудностями вместе; либо он умрет, и тогда она получит страховку. Возможно, этого и не хватит, чтобы покрыть все затраты, думала она, однако по крайней мере это хотя бы что-то.
В результате — цунами долгов. Никакой страховки.
И в своем горе Сара слишком долго отказывалась обращать внимание на данную ситуацию. Теперь отрицание входит в уродливую привычку, о которой она не может даже говорить. Точно не с Софи. И определенно не с Эйденом.
Накануне Рождества она попросила пару агентов по недвижимости составить рыночную оценку дома. Присланные ими письма лежат в игнорируемой почтовой стопке. По оценкам агентов, денег от продажи дома должно с натяжкой хватить на покрытие долга и останется еще чуть-чуть; вероятно, если ей повезет, она сможет купить одну из тех современных квартир на две кровати, какие сейчас продаются в Тирске. Но только если дом удастся продать. Пока что она оставила продажу как запасной вариант.
Единственная надежда Сары — написать что-то гениальное, что-нибудь продаваемое по всему миру, да еще заключить сделки, которые позволят ей расплатиться с долгами и обеспечат средствами к существованию до тех пор, пока она не разберется с собственной жизнью. Эта надежда с каждым днем становится все призрачнее, но по-прежнему влечет ее в мастерскую и заставляет браться за перо. Ей нужно не прекращать борьбу. Другого выхода нет.
На следующее утро, во вторник, Сара встречается в банке с консультантом по делам клиентов. Они уже несколько недель приглашают ее на встречу, а она все откладывает, держит их на расстоянии, выплачивая небольшие суммы, когда предоставляется возможность, — деньги, которые она получает от Софи за то, что печет вместо нее торты и помалкивает об этом; авторские отчисления.
Она приходит пораньше, будто таким образом можно улучшить ситуацию. Женщина, которая ее вызывает, вполне похожа на сверстницу Китти, а может, даже младше ее.
— Мы действительно хотим приложить все усилия для того, чтобы помочь вам, — говорит она. — Но ситуация усугубляется. Нам следует подобрать стратегию, посредством которой вы могли бы оплатить хотя бы часть долга, потому что в противном случае он будет продолжать расти.
К тому времени как Сара выходит из банка, от улыбки у нее болят щеки. Она возвращается с полной сумкой брошюр о возмещении долгов и номером телефона «Службы советов гражданам Тирска». Конечно, девушка хотела, чтобы она поставила подписи там и тут, но, кажется, их удалось немного обнадежить информацией о том, что теперь у Сары есть постоянный доход от жильца.
Она ненадолго застывает на тротуаре, наполняя легкие воздухом. Из-за гула машин до нее доносится музыка.
Уилл, стоя в дверях закрытого на Рождество магазина здорового питания, играет на гитаре. А еще он поет, правда, она не может разобрать, какую песню. У его ног лежит футляр из-под гитары, и, переходя дорогу в том направлении, Сара замечает в футляре монеты. Несколько серебристых, кое-какие медяки. Проходящий мимо мужчина слега задевает чехол носком, монетки подпрыгивают, и он отпускает комментарий на сей счет.
Уилл не обращает на него внимания.
Сара лезет рукой в карман, достает фунтовую монету, которую обычно использует, чтобы взять тележку в супермаркете, и кладет в футляр. Парень заканчивает петь, исполняет последний аккорд.
— Так и думала, что это ты, — говорит она. — Как дела?
Его кожа под бородой отдает бледностью, в глазах сквозит усталость, но даже сейчас он умудряется ей улыбаться. Сара спрашивает себя, где он мог спать.
— Неплохо, — произносит Уилл. — Извини, что ушел не попрощавшись. Получилось немного странно, типа того.
— Все в порядке. У тебя найдется время выпить чашечку чего-нибудь горячего? Я как раз собиралась.
Конечно, это неправда; она хотела сразу вернуться домой. Но мысль о том, что Уилл спал в каком-то жутком месте, не дает ей покоя.
— Было бы неплохо, спасибо.
Она ждет, пока он упакует гитару, и они идут в «Деллас», чайную, где бо`льшую часть года обслуживают туристов, а зимой рады любому клиенту. Крошечные столики плотно приставлены друг к другу, и сегодня здесь всего три посетителя, не считая их. Сара спрашивает, не хочет ли он позавтракать, он отвечает, что уже поел, однако по ее догадкам правдой это быть не может. Она подходит к прилавку и заказывает чайник чая на двоих и кексы к нему, а потом садится у окна напротив Уилла.