— Ты разговаривал с Китти? — спрашивает Сара. — Она приезжает домой в пятницу.
— Да, я знаю. — Он не двигается ни на шаг, но поднимает большой пластиковый поднос у двери. На подносе полно блестящих от капель головок латука. — Если хочешь помочь, можешь вынести вон тот.
Она поднимает второй поднос и выходит за Луисом в дверь. Сын проходит к сараю, по-прежнему храня молчание и давая ей время подумать о том, что бы такого спросить и о чем поговорить. В сарае на бетонном полу стоит тележка с колесиками, напоминающая те, что используют в супермаркетах. Он ставит в тележку свой поднос, потом забирает поднос у Сары и ставит рядом.
— Я по тебе соскучилась, — говорит она. И даже для нее слова звучат отчаянно и глупо.
Он на секунду замирает и молчит. Вместо того чтобы сказать что-то, толкает тележку к открытой двери сарая. Колесики производят чудовищный грохот, исключающий возможность дальнейшего разговора, по крайней мере до тех пор, пока Луис не останавливается.
— Ты бы хоть иногда отвечал на звонки, — начинает Сара, — или время от времени посылал бы сообщение. Просто, чтобы я знала, что с тобой все в порядке.
Луис не оглядывается, лишь хлопает металлической крышкой телеги с такой силой, что грохот эхом отражается от стен.
— Как видишь, я в полном порядке, — говорит он.
Сара выходит из сарая вслед за ним. Он направляется в сторону фургона, где, как она полагает, должен находиться офис.
— Когда Китти уехала, мне пришлось совсем нелегко, — говорит она.
Луис поднимает глаза и наконец встречается с ней взглядом. Внешне он сохраняет спокойствие, не то чтобы враждебное, но близкое к тому.
— Оглядываться назад — это здорово, верно? — говорит он. — Вот был бы жив папа. Тогда тебе было бы с кем поговорить и ты наконец оставила бы меня в покое.
Возле фургона стоит столик из огнеупорной пластмассы с железными ножками и три складных стула для пикника. Судя по окуркам и мусорному ведру, полному пакетов от чипсов, именно здесь отдыхают рабочие — кто бы они ни были и где бы сейчас ни находились.
— На тебя работает много людей? — спрашивает Сара, пытаясь поддержать разговор.
После колючего комментария, отпущенного Луисом в сарае, ей хотелось сразу же вернуться в «ленд-ровер» и уехать домой, но тогда пришлось бы разбираться с Уиллом, и было бы черной неблагодарностью сразу уезжать после всех его усилий.
— Не много, — говорит Луис. На столе стоит чашка, наполовину наполненная чем-то, напоминающим кофе. Он выливает жидкость в траву, растущую под фургоном. — Здесь бывает много работы только в определенное время.
— И ты все продаешь на фермерских рынках?
— В отели, — говорит он, — по большей части.
— Правда? Замечательно. И как ты решил заняться этим?
Он не отвечает, и Сара не может его винить. Она слишком сильно старается.
— Ты не хотел бы приехать на обед? — спрашивает она. — Может, в воскресенье, перед отъездом Китти? Собаки точно будут рады тебя видеть.
— О господи, — говорит он, с грохотом опускает пустую кружку на стол и направляется назад к теплицам. — Сама найдешь обратную дорогу, — кричит он.
По щекам Сары бегут горячие слезы, и она вытирает их тыльной стороной ладони. Когда садится в машину, Уилл это замечает. Он говорит:
— Эй, ну что ты, — и кладет руку ей на плечо, собираясь заключить ее в свое фирменное объятие, но Сара вовремя поднимает руку, чтобы остановить его.
— Нет, у меня все в порядке, все хорошо, — говорит она.
— Ну, попробуй не волноваться, — увещевает ее Уилл. — Он еще вернется. По крайней мере, ты его увидела. Для начала неплохо.
— Правда? И как ты пришел к такому выводу?
— Ну, он же с тобой говорит, правильно? Уже лучше, чем раньше.
— Ну, раз ты так считаешь.
Через несколько минут, когда они возвращаются наверх, Уилл произносит:
— Я буду продолжать его обрабатывать, если хочешь. Он неплохой парень. Просто много чего пережил.
— Я знаю, — отвечает она.
Они выруливают на главную дорогу. Сара включает левый поворотник, несмотря на то что вокруг, наверное, миль на пять не встретишь ни машины.
— Он хорошо устроился, — говорит Уилл. — Неплохо зарабатывает на паре кустов салата.
Но Сара не слушает; она думает о своем маленьком мальчике, своем сыне, который улыбается, смеется и бежит к ней навстречу с поднятыми ручками, надеясь, что она подхватит его.
Карин Хоффмайер лежит в зоне отдыха собственного отельного люкса. Ты оставил ее на время, чтобы подготовить спальню.
Вы знакомы с Карин уже лет семь, и ты радуешься новой встрече. Она живет в особняке на восемь комнат в центре Нью-Йорка с мужем и тремя собаками. Дети тоже есть — четверо — все растыканы в частные школы и университеты по всему миру. Ты никогда не встречал ни одного из них, хотя видел фотографии. Похожие один на другого, красивые золотоволосые дети разных возрастов. Тебе нравится Карин: она не устраивает проблем. Всегда точно знает, чего хочет от ваших встреч. Обычно ей нужен быстрый простой оргазм, за которым следует продолжительный массаж, а тот, как правило, заканчивается еще не менее чем одним экстазом. Ее муж о тебе знает, ему известно, что Карин иногда встречается с тобой, — но как он к этому относится, ты не имеешь понятия. Можно предположить, что Карин не потерпела бы его неодобрения.
Она опоздала на две минуты, объяснив это тем, что не могла найти отель, — ее тевтонское чувство пунктуальности определенно страдает от необходимости ехать в такую глухомань. Все ваши предыдущие встречи происходили в Лондоне. Тем не менее, когда ты говоришь ей, что переехал сюда, Карин точно сияет от радости.
— Я бы привезла тебе шампанского, милый, если бы знала, — мурлычет она, когда ты начинаешь ее раздевать.
— Я припас для нас бутылочку на потом, — сообщаешь ей ты.
Она все еще полураздета и сидит на туалетном столике, когда хватает тебя за запястье и заталкивает твою руку себе под юбку. Ты держишь ее крепко — ей нравится твердая рука; она не хочет, чтобы ею управляли, скорее, хочет чувствовать, что за дело отвечает кто-то еще. Она всю жизнь держит все под контролем: своего мужа, хозяйство, финансы, и только на эти несколько мгновений соглашается выпустить руль.
— Ты готова, — говоришь ты, мурлыча ей в ухо.
— Да, — отвечает она, заканчивая фразу стоном.
Ты в очередной раз поражаешься реальной безграничности женских оргазмов. Они кажутся тебе прекрасными, они служат источником удивления и преклонения. Каждая женщина кончает по-разному, и ты считаешь своей сильной стороной то, что не претендуешь на абсолютное знание, как довести любую женщину до этой стадии. Секрет заключается в разговорах, свободе выбора и отчасти в интуиции.
Карин уже, как обычно, к тебе готова. Ты думаешь об ожидании, о скрытой за ее готовностью фантазии. О том, что в нее нужно войти твердыми пальцами, пока вторая рука поддерживает ее выше талии.
Она хватается за край туалетного столика. Ты раздвигаешь ногой ее ноги и держишь их расставленными. Эту процедуру не стоит сопровождать разговорами. У нее вырывается приглушенный вскрик. Когда вы раньше встречались в лондонских отелях, она была шумной, даже кричала. Сегодня по какой-то причине она, видимо, хочет сдерживаться.
— Да, — говоришь ты, пытаясь поощрить ее, — давай. Покричи для меня, если хочешь.
Она ахает:
— Я не могу…
— Нет, — отвечаешь ты. — Ты можешь и будешь кричать. Я же говорю, тебе самое время кончить.
Это помогает. Ну что ж. Ты нашел новую фишку, можно добавить в репертуар для Карин. В обычной ситуации она предпочитает, чтобы ты вcе время молчал — достаточно твоей твердой уверенной руки, — но теперь понимаешь, что можно и потребовать от нее кончить. И это не просто эффективная, а исключительно эффективная техника. Пара секунд, и она кончает, на твою руку выливается влага, и у Карин подкашиваются колени. Ты ставишь ее на ноги. Она испускает длинный звучный стон, кончая со звуком, напоминающим всхлип.
— Ш-ш, — говоришь ты, поддерживая ее. Это не указание, а попытка подбодрить. — Ну вот и все. Именно то, что тебе нужно, правда?
— Да, правда.
Она вздрагивает. Ты стягиваешь с нее пиджак, расстегиваешь блузку. Она намерена тебе помочь, но ты убираешь ее руки. Они трясутся.
— У тебя все в порядке? — спрашиваешь просто для проверки связи.
Она тупо кивает. В конце концов сама расстегивает юбку и сбрасывает ее через ноги. Ты медленно снимаешь с нее каждый предмет одежды, складываешь и аккуратно кладешь на стул. Так у вас с Карин заведено. Ты так однажды поступил, и ей понравилось, поэтому теперь всегда раздеваешь ее. Раздевшись, она ложится на заранее расстеленные тобой полотенца на кровати. Ты проводишь по ней рукой от шеи до прекрасных ног. Тебе всегда нравились ее ступни, изящные с маленькими накрашенными ноготками.
— Теперь, — говоришь ты, — пора расслабиться. Верно?
— М-м. — Она отворачивает лицо.
— Не холодно?
— М-нет.
Ты наливаешь в ладонь масла и размазываешь по ее телу. На этом этапе можно легко потерять контроль, соскочить с ритма, не отрегулировать нажим и смену темпа. Чувствуешь, как исчезает напряжение из мускулов у нее под кожей, ослабевают узлы. Ощущаешь, как стресс покидает ее тело. Она тонет в полотенцах, на которых лежит. Особенная напряженность сосредоточена в плечах, что закономерно. Ты представляешь, как она тянет на этих плечах груз ответственности, и шаг за шагом забираешь этот груз. Мельчайшие частицы напряжения, сомнений, изнуряющий характер необходимости держать все под контролем — все это медленно тает. Гипнотическое прекрасное ощущение.
Ты говоришь ей об этом. Разговоры во многом определяют эффективность всей процедуры для Карин, по крайней мере на данном этапе.
— При каждой нашей встрече я все больше узнаю о твоем теле, — произносишь ты. — Обожаю чувствовать твою кожу под руками.
Она никак не реагирует.
— И как, приятно, — спрашиваешь ты, — отпускать себя? Тебе стало лучше?