— Поцарапал? Прямо на дорожке?
— И это не случайное совпадение. Они выцарапали слово п…да на капоте.
— Что? Кому придет в голову такое вытворять?
Софи не ответила — не могла, но в холодном воздухе между домами Сары и Софи отчетливо разнеслось эхо непроизносимого имени.
— Не хочешь заехать ко мне? — спросила Сара.
— В другой раз, — ответила Софи. — Я занята отскребанием Джорджа с потолка. Он до сих висит на проводе, пытаясь дозвониться до страховщиков. Завтра ему нужно возвращаться в Лондон. Может, пообедаем во вторник? Я позвоню тебе, когда уляжется шумиха.
Теперь Сара смотрит во двор и размышляет, имеет ли вообще смысл идти в мастерскую. Ей нужно работать — просто необходимо, особенно сейчас, когда отношения с Эйденом, скорее всего, накрылись и он, похоже, захочет съехать. Без платы за аренду ей уж точно придется продавать дом, и чем быстрее, тем лучше. Она будет вынуждена согласиться с первым попавшимся предложением.
От одной этой мысли становится плохо.
И что мне делать, если она решит больше не разговаривать со мной?
Нужно ли мне продолжать гоняться за ней и рисковать все испортить?
Или лучше осуществить то, в чем я мастер: отступить на шаг назад, понаблюдать, определиться со следующим ходом и вычислить все возможные варианты перед тем, как начать действовать?
Выходит, мы с ней больше не «друзья».
Значит, всегда остается иной вариант, верно?
Какой я все-таки легкомысленный человек, так быстро перескакиваю с одного на другое… вот только не смешите. Никуда я от нее не денусь. Никогда. Она — моя; она стала моей в тот самый момент, когда я увидел ее.
Всё и все остальные служат лишь для того, чтобы помочь нам снова сойтись.
Если она согласится принять меня обратно, я даже изменюсь. Может быть.
Одно знаю точно.
Мы с ней еще не закончили.
Ты сидишь с Софи МакКормак и пьешь вино в оранжерее старого пасторского дома в полпервого дня в понедельник. Ощущения декадентские.
— Как себя чувствуешь? — спрашиваешь ты.
— Гораздо лучше, — говорит она. — Должна признаться, у меня выдалась пара нервных деньков.
— Джордж?
— Ох, с ним все в порядке. Он еще продолжает кипеть, но в конце концов всегда успокаивается.
Вчера по телефону она сообщила тебе о поцарапанном «лексусе». Ты сказал ей, что, конечно, ничего не видел. Она рассказала о последовавшем за этим бешенстве Джорджа; машину уже отвезли в дилерский центр в Лидсе. Она подозревает во всем Уилла.
— С чего бы ему поступать так? — спрашиваешь ты.
Она улыбается и трясет головой, как будто уже и без того совершила ошибку, упомянув его имя. Ты хочешь попросить ее быть осторожнее, но сейчас неподходящий момент.
Сейчас тебе нужна любая дружеская помощь.
— А как там Сара? — спрашивает Софи, наливая еще бокал вина.
Бутылка уже почти опустела. Пока ты цедишь один бокал, Софи успела опустошить три.
— Тебе стоит ей позвонить, — говоришь ты, пытаясь быть по-своему сдержанным. К тому же ты не хочешь, чтобы Софи знала, что ты в очередной раз облажался в отношениях с женщиной, которую, по собственным словам, любишь.
— Я пообещала завтра вывезти ее пообедать.
— Значит, ты, наверное, увидишь ее раньше меня. Мы никак не встретимся.
— Тебе нужно дать ей время, — говорит она.
— Может быть, и так.
Она изо всех сил пытается поддерживать иллюзию веселости, но что-то тревожит ее. Она выглядит красивой и ухоженной, как всегда, однако под простым, едва заметным макияжем проглядывает бледность. По собственному опыту ты знаешь: женщин типа Софи подталкивать не стоит. Чем больше задаешь вопросов, тем дальше она будет отступать. Самый действенный способ — подождать.
— Ты рассказал ей обо всем? Я имею в виду, о том, чем ты занимаешься?
— Да, наконец-то.
— Это не так сомнительно, как может показаться.
— Ничего сомнительного тут вообще нет, — добавляешь ты, но, безусловно, это исключительно твое мнение.
— Конечно.
— Кажется, ты не очень удивилась, когда я рассказал тебе.
Она смеется.
— Ну, я удивилась. Но, по крайней мере, я знаю о существовании подобных вещей.
Ах, ну конечно. Вот все и всплыло. Сара говорила ему об этом.
— Значит, тоже ходила к массажисту, — говоришь ты так, будто ни о чем не подозреваешь.
— Пару раз.
— И как, понравилось?
— Если честно, полный отстой. В теории все казалось намного лучше, чем вышло в реальности.
— Как жаль. Сейчас этим занимается много парней.
Софи допивает свое вино, бросает взгляд на бутылку и поднимает брови, словно только поняла, как мало в нее помещается. Видно, что ей бы хотелось пойти за следующей «одной бутылкой», но за окном день-деньской — правда, на небе сгущаются темно-серые тучи — и даже у Софи есть принципы.
— Могу ручаться, ты делаешь это лучше. Ты кажешься мне достаточно… профессиональным. Человеком, который серьезно подходит к работе.
— Это правда, — говоришь ты. — Я горжусь своей работой.
— Доводить женщин до оргазма, — замечает она.
— Раскрывать женщинам глаза на то, какими они могут быть, какие они потрясающие.
Она смеется.
— А ты льстец.
— Я говорю это не ради лести. Чистая правда. Я вижу своих клиенток такими, какие они есть, и совершенно искренне считаю, что, если бы женщины знали, какая сила в них заложена, мир был бы совершенно другим.
После этих слов она не улыбается. На ее лице возникает прежний взгляд, что бы он в себе ни таил: настороженный, задумчивый.
— Если бы ты только знала, — говоришь ты, — для начала.
— Я себя сильной не чувствую, — произносит она. — Я чувствую себя…
— Как?
Ну вот сейчас раскроется, думаешь ты.
Она протягивает тебе руку.
— Я чувствую себя глупой, — говорит она, — и старой. И время от времени немного напуганной.
Я видел их вместе.
Она излучала улыбки и флиртовала, и мне захотелось ударить ее в лицо.
Теперь злость возвращается, на сей раз она такая острая, что становится БОЛЬНО и я не могу ничего разобрать.
Как она смеет, как она смеет…
Я ей покажу.
Я покажу им всем, с кем они связались.
В понедельник вечером, когда Сара уже собирается идти спать, звонит Китти. Сара сразу понимает: что-то не так. Голос дочери кажется слишком тихим, звучит глухо — или она простудилась, или недавно плакала. У Китти никогда не бывает простуды.
— Что там такое? Что стряслось?
— Со мной все в порядке, — отвечает она. — Можно я ненадолго приеду домой? На следующей неделе у меня всего одна лекция, семинар отменили, так что я ничего не упущу.
— Китти, ну конечно, ты можешь приехать домой. Ты сама это знаешь. Но почему, что произошло?
Китти начинает тихо всхлипывать, и Сара выхватывает только отдельные слова — безусловно, Оскар. В конце концов все проясняется: Оскар начал отдаляться, сказал ей, что ему нужно время, стал встречаться с кем-то еще.
— Ох, Китти, моя бедная девочка, — говорит Сара. — Ты сейчас одна? Как насчет вечера, сама справишься?
— Кул поддерживает меня, — хмыкает Китти. — Она сказала, я могу побыть у них.
— Хорошо. Когда ты приедешь домой?
— В среду. Я скину тебе сообщение, когда узнаю насчет поезда, — говорит Китти. — Спасибо, мама.
Позже, лежа в постели и пытаясь уснуть, Сара подумывает о том, чтобы взять машину и отправиться в ночь, забрать Китти и привезти ее домой. Но сделать это она не может; Китти — взрослая. Постоянно приходится напоминать себе об этом. За окном воет ветер, и теперь снова пошел дождь. Температура колеблется на грани нуля либо чуть выше, и кажется, что, вероятно, скоро пойдет снег. Сара, прислушиваясь к ветру, молится тому, кто бы ни услышал, чтобы снег не начался до послезавтра, пока не прибудет поезд Китти.
На следующий день она выходит гулять с собаками с самого утра. Свет едва брезжит; дует холодный ветер, и то и дело срывается ледяная крупа, подстегиваемая вихрями ветра. На вершине холма снег с дождем усиливается, и долина погружается в белое облако. Снегопад быстро стихает; когда Сара идет домой, собаки бегут впереди и снег прекращается. Небо над головой грязного желто-серого оттенка, что предвещает новый снег.
Вернувшись, она пытается позвонить Софи, спросить по поводу встречи за обедом; но та не отвечает, а голосовая почта, что для нее нехарактерно, не включается.
Тогда Сара пробует дозвониться до Китти, оставляет сообщение и потом звонит Луису. Ему оставлять сообщения бессмысленно; в любом случае она не знает, что сказать.
Китти перезванивает через час. Ее голос звучит увереннее, чем накануне вечером, правда ненамного. Завтра она прямо с последней лекции отправится на станцию.
— Как ты себя сегодня чувствуешь? — интересуется Сара.
— Я за него переживаю, мам, — отвечает Китти.
Сара не спрашивала, каково сейчас Оскару, но Китти восприняла ее слова именно так. В характерной для нее манере дочь всегда думает о других, даже если ей самой плохо.
— Он сделался таким тихим. Знаешь, он действительно очень чувствительный. Оскар все принимает близко к сердцу. Я переживаю, что он слишком много работает; прикладывает кучу усилий, чтобы порадовать отца, но, если честно, ничего хорошего это ему не приносит.
— Ох, Китти, я уверена, с ним все будет в порядке. Ты всегда быстро справляешься с работой и должна понять, что другим людям требуется больше времени.
— Я это знаю! Он стал тихим с тех самых пор, как мы вернулись от тебя. Думаю, вся эта семейная канитель, ну, ты понимаешь, — он все это воспринимает близко к сердцу из-за того, что его семья распалась. То же самое с Уиллом. Кстати, как он поживает?
— Не знаю, — говорит Сара. Она уже несколько дней не думала об Уилле.
— Я за него сильно переживала. Он выглядел таким худым и бледным, правда? Хорошо, что ты позволила ему проехаться с нами. Где он сейчас живет? Я думала, может, ему приходится спать где попало.