— А-а-а! — довольно скалится он, возбужденно сияя глазами. — Сдаешься?
Только сейчас время срывается с места и сразу накидывается какофонией звуков. Дверной звонок заливается трелью, где-то на полу верещит телефон, а бедный Сэми охрип от лая. И опять шевелится что-то внутри, словно маленькая птица трепещет крыльями, причем не одна, а целая стая. Близость мажора рождает в груди какое-то непонятное чувство.
— Слезь с меня, — прошу уже спокойно. — Посмотри, что мы наделали.
Квартира превратилась в поле боя. Вещи разбросаны, плед с дивана валяется на полу, книги и журналы слетели с журнального столика, стулья валяются. Волосы на голове мажора стоят дыбом, а из прикушенной губы сочится кровь. Я, наверное, выгляжу не лучше, у большого тела и повреждений больше.
Мы поднимаемся, не сговариваясь и не споря, приводим все в порядок. Я бросаю в рюкзачок зубную щетку, паспорт, карты. Открываю ящик нижнего белья и захлопываю: стыдно. Ничего, мажор богатый, купит себя что-нибудь получше, чем та дешевка, которую я ношу.
— Ты готова?
— Да.
— Может, оставим собаку на соседей?
— Нет.
— Не упрямься, скажи, что в командировку едешь.
— А ты бы друга бросил?
— Что-то я не заметил, чтобы пес в тебе признал друга. Скорее врага.
— Иди к нему.
— Почему я? Хочешь, чтобы он покусал меня?
— Ко мне он вообще не пойдет.
Этот говнюк еще и спорит! Закрываю на миг глаза, закончились доводы, пальцы сами сжимаются в кулаки. К распухающей губе добавлю еще парочку синяков. Как завтра пойду на работу?
И тут бьет по голове! Какая работа? В таком виде никуда не могу показаться. Глазам становится горячо, слезы затуманивают все вокруг. Но Макар все же услышал меня. Он подошел к ванной и заворковал через дверь.
— Сэми, голубчик, пойдем, погуляем.
Корги затихает, он явно прислушивается к интонациям голоса. Мое сердце сжимается от тоски, бедный песик!
Мажор осторожно приоткрывает дверь и, широко улыбаясь, протягивает к Сэми руки. Корги присаживается на задок, отползает назад, секунду думает, принюхиваясь, и бросается в объятия — признал. Я наблюдаю, как шершавый язык вылизывает щеки мажора, и чувствую укол ревности.
— Уходим!
— Где поводок?
Точно! Показываю на крючок возле двери, Макар пристегивает корги, и дружной семьей, словно только что не дрались и не материли друг друга, мы вываливаемся на лестничную клетку. Баба Нюра сползает с подоконника.
— Эт, что вы там делали, Улька? — бросается она к мажору.
— Трахались! — выпаливает тот! — Молодые, горячие, хотим трахаться! Ясно вам!
Макар хватает меня за руку и тянет вниз по лестнице. Мы несемся, не считая ступенек, а смех просто раздирает грудь. На улицу вылетаем, держась за животы. В машину заскакиваем, хохоча во весь голос. Ангел удивленно смотрит на нас, и такое у него уморительное лицо, что мы снова заливаемся смехом.
— П-поехали! — заикается мажор. — Быстро… бабка… Ха-ха-ха…
— Господи, ну ты и выдал! Ха-ха-ха! Трахаемся! Бабка чуть с ума не сошла, — вторю ему я.
Только на трассе мы немного успокаиваемся, оглядываемся.
— А где Сэми? — спрашиваю мажора.
— Разве ты его не взяла?
— Он был у тебя на поводке.
— Тормози!!!
— Я с вами сойду с ума! — вопит ангел.
Кое-как он разворачивается и летит обратно. Хорошо еще, что отъехали недалеко. От волнения кусаю губы, сижу, вцепившись в дверную ручку, и смотрю в окно, боюсь пропустить питомца. Сэми — домашний пес, на улице не выживет.
— Вот он! — кричит мажор.
— Где?
— В соседний двор побежал.
Реакция у ангела отличная, он тут же направляет машину по нужному курсу. Как только она останавливается, Макар выскакивает из машины. Я высовываюсь за ним, он свирепо зыркает на меня, машет рукой, а сам несется к детской площадке, где скачет, распугивая мамаш и детей, несчастный Сэми.
— Сэми, мальчик, иди к папочке! — зовет мажор.
— Я его придушу! — вырывается у меня стон. — Ну, какой папочка! Что он мелет!
Но Сэми откликается на голос. Макар, провожаемый удивленными взглядами мамаш, ловит собаку за поводок и подтягивает к себе. Я облегченно выдыхаю. Мажор хватает корги на руки и бежит обратно.
— Мама, а разве это дяденька? — вдруг спрашивает малыш, который сидит в песочнице недалеко от машины. — Почему он папочка?
Ответа я не слышу, Макар садится в машину, а шустрый ангел сразу нажимает на педаль газа. Я откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза: наконец-то пять минут покоя.
Увы! Покой нам только снится. Притихший корги, вылизав лицо мажора, решает заняться мною. Он вытягивает шею, предупреждающе рычит и вдруг бросается на меня, метясь прямо в горло.
Это конец!
Глава 16. Обезболим или так сойдет?
Ульяна неожиданно вскрикивает. Я сначала не понимаю, что случилось, и тут вижу, как наглая мелкая псина группируется пружинкой и бросает свое тело на девушку. Та рефлекторно закрывает лицо рукой, моей рукой, черт возьми! И в нее тут же впиваются острые зубы.
Кровь брызжет во все стороны, слюна пенится на губах корги, а моя глотка издает такие горловые звуки, что уши в трубочку сворачиваются от ужаса. Но прислушиваться к руладам некогда. Хватаю плед, лежащий на заднем сиденье, и накидываю его на голову Сэми.
— Сними его с меня! — вопит Ульяна.
— Как? Вместе с моей кожей?
Тяну Сэми за ноги, Ульяна рычит моим голосом, машина виляет: это ангел не смотрит на дорогу. Что за безумный день!
— Ангел, какого хрена!
— Вот такого!
Он паркует машину у обочины, разворачивается всем телом и помогает мне оторвать собаку от лейтенанта.
— Аптечка в багажнике! — кричу ему, держа извивающуюся псину на вытянутых руках.
Страшно смотреть на ее оскаленную мордочку, но, хотя бы на меня Сэми не бросается. Выскакиваю на улицу и быстро привязываю корги к ручке двери, а поводок наматывают на спинку водительского кресла.
Ангел приволакивает аптечку. Ножницами срезаю рукав куртки и осматриваю рваную рану. Уля всхлипывает, закрывает глаза и откидывается назад.
— Не переношу вида крови, — цедит сквозь зубы она. — Сделайте что-нибудь, иначе…
Рвотный позыв в пояснениях не нуждается. Рву зубами упаковку стерильной салфетки и прикладываю ее к ране.
— Потерпи немного, — говорю ей и приказываю ангелу: — Дай перекись!
Вдвоем мы обрабатываем рану, убираем следы преступления в салоне и наконец облегченно выдыхаем.
— Что делать будем? — стонет Уля.
— Рана некрасивая, зашивать надо, — качает головой ангел.
— Тогда придется делать уколы от бешенства.
— Сэми не бешеный! Он просто испугался, — защищает питомца Уля. — Правда, мальчик?
Мальчик, услышав чужой голос, обращенный к нему, заливается звонким лаем.
— Твоя псина растерзала мою кожу! — бурчу я. — Мою! Мне и решать, что делать. А уколы потерпишь! Это я жертва, правда, ангел. Как тебя, кстати, зовут?
— Пайель
— Как? Ну и имечко!
— Так уж нарекли, сама не выбирал, — обижается ангел.
— Ладно, Пайель, вези нас в больничку.
— А с Сэми что делать будем? — кривится Ульяна.
— В багажник его!
— Прошу, — ангел показывает рукой на скулящую собаку. — Она только к тебе идет.
Вздыхаю, выбираюсь из машины и присаживаюсь на корточки перед корги.
— Что делать будем? Ты, нехороший песик, покусал свою хозяйку. Правда, сейчас она в моем теле, но воспитанные собаки так не делают.
Сэми виляет хвостом. Что ж, он прав. С его точки зрения, он разобрался с врагами. Хозяйка как раз жива и здорова и сидит перед ним. Влажной салфеткой вытираю ему мордочку, беру на руки и перебираюсь на переднее сиденье.
Сзади тихо стонет Ульяна, боль наверняка чувствует сильную.
— Куда? — Пайель заводит мотор.
— В больницу. Надо зашить рану.
В дороге ничего примечательного не происходит. Уля скрипит зубами, я поглаживаю Сэми по затылку, а ангел даже напевает, с азартом крутя руль.
— Ему еще и весело, — рычит лейтенант. — Устроил нам ад на земле и радуется.
— Ну, не плакать же, — смеется Пайель. — Смотрите, — он тычет пальцем в медальоны, которые покачиваются на зеркале. — Все идет по плану, а с маленькими неприятностями мы справимся.
Действительно, желтый цвет уже наполовину заменил голубой. Он подмигивает, переливается и наполняет душу теплом. Наше противостояние дает видимый результат.
— А может, мы быстро вернемся в свои тела? — счастливо радуюсь я.
— Не знаю, — пожимает плечами Пайель. — Директор небесной канцелярии говорила, что нужно три месяца непрерывного контакта. Вряд ли один день сыграет роль.
— Да, понимаю… твою ж мать! — кричу я и зажмуриваюсь от боли. — Чтоб тебе было пусто!
— Уф! Какое облегчение! — широко улыбается Ульяна. — Боли нет, и мир играет другими красками.
— Ангел, какого черта?
— Вы вернулись в свои тела, — смотрит в зеркало на меня тот и на всякий случай вжимает голову в плечи.
— Сэми, крошка, — воркует на переднем сиденье Ульяна. — Ты зачем мамочку покусал.
— У-у-у, — воет корги, задрав голову к потолку: кажется, он ничего не понимает.
— Мы приехали.
Все улыбаются, только передо мной не слишком радужная перспектива открывается. Сначала надо зашить рану, выдержать уколы от бешенства, которые делают в живот. И зачем я настоял на больнице?
Но отступать уже поздно. Меня принимает суровый на вид доктор, который, наклонив голову набок, разглядывает рану, вздыхает и спрашивает:
— Обезболим или так сойдет?
У меня челюсть отвисает от шока.
— На фиг так? — задаю вопрос
— Быстрее. А ты мужик, потерпишь.
— Хорошо. Делай так, только я тебя засужу.
— Понял. Людочка…
Он встает со стула и уступает место крупной медсестре. Так, как белая скала, возвышается надо мной. Медицинские брюки обтягивают мощные ноги, толстые руки напоминают борца, готового поднять штангу. Это чудовище в женском обличье берет в руки шприц, а мне кажется, что оно готовится меня расчленить. Начинаю елозить на стуле, прикидывая, как прорваться к двери.