Все они принадлежали к одной компании, которая и в Пеште часто собиралась вместе и, как правило, там, где в оркестре играли братья Хорваты.
Первым заговорил Арпад Фрей. У него даже здесь на первом месте были торговля и дела. Он с раздражением посмотрел на затемненные лампы и сказал:
— Мы были тогда скотами, так как не поняли, что нам необходимо выпускать вот такую парусину, а ее только на этой террасе использовано не менее трехсот квадратных… А таких заведений в одном Шиофоке штук пятнадцать, а по всему Балатону наберется до двухсот. Вот теперь и посчитайте, сколько же денег заработает тот, кто еще весной начал производить такую парусину…
— Здесь нет трехсот метров, — перебил его Глупый Фрей, окинув взглядом парусиновый полог. — Здесь и двухсот не будет.
Арпад выложил на стол пачку красных ассигнаций и громогласно заявил:
— За каждый угаданный метр плачу по сотне!
Арпад был невысокого роста, у него уже намечалась приличная лысина, но это еще был довольно подвижный мужчина. На нем был элегантный светлый костюм. В рукавах сорочки тускло поблескивали золотые запонки, а в галстуке красовалась булавка с рубином.
Они подозвали хозяина ресторанчика, который покупал полог и потому точно знал, за сколько метров парусины он платил. Оказалось, ровно за триста девять квадратных метров.
Умный Фрей, не говоря ни слова, сунул пачку ассигнаций себе в карман.
— И откуда вы могли достать такую уйму парусины? — не успокаивался Глупый Фрей. — Товар-то лимитированный!
— Сколько ты у меня его купишь? Хочешь целый вагон?
— Арпад! — позвал его Тиби Марек. — Хочешь, завтра утром на железнодорожных путях будет тебе вагон?..
— Лимитированной парусины?
— Послушай, ты, дурачок, — по-отечески обратился Умный Фрей к Глупому, — парусина, разумеется, на строгом учете, но ведь на рынке сколько хочешь мешковины, по восемь пенгё сколько хочешь можно купить. По полтора пенгё за метр ее тебе прорезинят, и вот у тебя уже и парусина, которую ты смело можешь сбыть по шестнадцать пенгё за метр. Понятно тебе, дружище?..
В одиннадцатом часу Арпад Фрей и Рона ушли в казино играть. Я сразу же пригласил Эмму танцевать. Я любил танцевать с ней, любил, прижавшись к ней, чувствовать сквозь тонкое летнее платье теплоту ее тела, прикасаться руками к ее крепким округлым рукам.
— Здесь ты самая красивая женщина, — шепнул я ей на ухо.
— Ну и глупый же ты, — засмеялась Эмма, сверкнув вставным золотым зубом.
— Это правда.
— Скажи лучше, какая девушка тебе здесь больше всего нравится? Вон та блондинка? Или же Бергер?
— Меня такие сопливые нисколько не интересуют.
— Зато ты на них так пялишь глаза, что они того гляди лопнут…
Ради приличия я пригласил на следующий танец Души, но она отказалась, так как, по-видимому, все еще никак не могла успокоиться. Я пошел бродить между столиками в поисках знакомых. Здесь были Бергер со своими постоянными спутниками и Ева Бицо в окружении яхтсменов. Они сидели немного в стороне.
Дюси Торма призывно махал мне, но я не подошел к нему. Еву то и дело приглашали танцевать. Я не спускал с нее глаз. В перерыве я подошел к Еве и пригласил ее, отвесив галантный поклон. Настроение у меня было отличное. Скользя с ней по паркету, я как бы нечаянно коснулся рукой ее спины в глубоком вырезе платья, но она так гордо отстранилась, что моя ладонь мгновенно вспотела, а сам я смутился.
— Как много сегодня здесь людей, — проговорил я.
— Да, — холодно ответила мне Ева.
— Намного больше, чем в прошлом году…
— Да.
Подходящей темы для разговора я никак не мог найти, а тут еще ноги как назло то и дело сбивались с ритма. Мне захотелось, чтобы поскорее кончился этот танец. Мы молча толкались среди танцующих. Во время четвертого или пятого круга Ева вдруг сказала:
— Как они мне надоели!
— Кто?
— Да все это общество.
— Почему?
— Скучные и глупые.
— Тебя кто-нибудь обидел?
— Единственный интеллигентный молодой человек здесь — это вы, а остальные так глупы, что и двух толковых фраз не в состоянии сказать…
Разговор начал казаться мне интересным, но тут музыка кончилась, и мне пришлось отвести Еву на место, а на следующий танец ее пригласили, опередив меня.
Я решил пригласить Бергер и направился к ней. Она будто ждала этого и сразу же встала. На девушке было зеленое платье, густые черные волосы блестели в свете ламп.
— Ты была сегодня довольно гадкой, — заметил я ей.
— Если хочешь знать, то… по твоей вине. Ты сам меня оставил… — И засмеялась, блеснув зубами.
Танцевала она на удивление хорошо и вообще всегда бывала так оживлена, словно бес в нее вселился. Но сегодня она было явно не в ударе. Склонившись к самому моему уху, она прошептала:
— Вечер сегодня такой замечательный. Давай удерем отсюда и пойдем на мол, а?
— А твоя тетушка?
— Неважно, что-нибудь придумаем…
Вечер был действительно теплый. Пахло розами из парка и рыбой от озера. Над гладью Балатона повис лунный полудиск. На молу застыли в молчании рыболовы. Затемненные фонари были едва заметны. С трех сторон доносились звуки музыки. Вдали кто-то тенором пел «Гонолулу»…
Бергер заговорила о книгах, которые недавно прочла. Тем временем мы вышли на нос мола и, спустившись по камням к самой воде, потрогали ее рукой: вода была теплой. Озеро тихо плескалось у наших ног, над головой раскачивался затемненный фонарь, и лишь яркие звезды на небе светили своим первозданным светом.
— Видишь ли, Бергер, — начал я, — во мне уживается столько противоречивых черт, что я диву даюсь, как они могут умещаться в одном человеке…
— Почему ты не пишешь? Почему бы тебе не написать роман? Вот была бы сенсация, а?
— Видишь ли, возьмем, например, Балатон. Это озеро существует сто тысяч лет и просуществует еще столько же. На белом свете живет больше двух миллиардов человек… И кого из них интересует, о чем я, какой-то «икс» или «игрек», думаю, что чувствую сегодня, третьего августа…
— Не сердись, но ты не прав, — перебила меня Бергер. — У каждого времени своя задача, своя, так сказать, ступенька в истории, и в ней отдельная личность…
Потом я ее поцеловал. Она ответила на мой поцелуй, не раскрывая губ. Я попытался было забраться к ней под блузку, но в этот момент в небо взлетела оранжевая ракета и в небе послышался гул самолетов. Стало светло как днем. От яркой вспышки ракеты резануло глаза. Стали видны и пляж, и весь берег, и бухта, и водонапорная башня за кронами деревьев, и горная гряда на противоположном берегу озера, и Алмади, и Чопаки, и Тиханьский полуостров с собором и двумя башенками, а через несколько секунд все вокруг снова погрузилось в темноту. Бергер вскочила и сломя голову побежала по молу.
Когда я вернулся в ресторанчик, у оркестра как раз был перерыв. Братья Хорваты обходили всех знакомых. Делали они это для поддержания своего авторитета и популярности, так как надеялись в будущем открыть собственный ресторан. Души не могла уследить за мужем, так как Деже то за одним столиком, то за другим подносили по стопке. Когда он вернулся к своему столику, по его глазам было заметно, что он уже набрался. К тому же его еще рассердили, так как заказали сыграть популярную у немцев песенку «Лили Марлен»: братья не любили немцев, а сам Деже не боялся ругать Гитлера вслух.
— Скотина, пошел к чертовой матери! — ворчал Деже себе под нос в адрес посетителя, заказавшего ему песенку.
— Хорошо, хорошо, пошли на сцену. Скоро уже полночь, — пытался утихомирить его Шани и почти силой потащил его на эстраду, благо он был намного сильнее Деже и тот, даже выпивши, слушался его.
Ровно в полночь им положено было быть на эстраде, так как в двенадцать часов по заказу некоего Гардоша, сотрудника биржи, они всегда играли индийскую любовную песню, за что им каждый раз давалась сотенная. Сегодня господина Гардоша не было в ресторане, но он с супругой жил в соседней гостинице и ровно в полночь растворял окна своего номера, чтобы послушать заказанную мелодию, которая, по-видимому, имела для него особое значение.
Бергер увезла свою тетушку домой. Ева Бицо тоже начала собираться. Подошедший к нам Дюси Торма начал насмехаться над Глупым Фреем, рядом с которым сидела краснолицая полная женщина.
— Это ваша уважаемая супруга?
— Нет, напротив, — смущенно ответил Фрей, вызвав волну всеобщего оживления.
— Пардон, пардон, — продолжал свои насмешки Дюси, — а я и не знал, что вы разведены.
— А зачем мне разводиться?
— Ах, какой же я неловкий!.. А я-то думал, что вы с другой женщиной. Приношу тысячу извинений… — Проговорив это, Дюси, не вставая с места, отвесил поклон краснолицей толстушке. — А как поживают ваши детишки? Покажите мне, пожалуйста, вашу семейную фотографию.
Глупый Фрей попытался было перевести разговор на другую тему, но Дюси до тех пор на все лады расхваливал детишек Фрея, пока тот не показал фото, которое тут же пошло по кругу.
— Ну что вы скажете?! Какая милая рожица у этого малыша! Ну вылитый папа. Такой крошка, а физиономия уже хитрющая: этакий маленький хитрый еврейчик…
Братья Хорваты тем временем, закончив играть, снова сели за свой столик. И вдруг Деже показалось, что Дюси Торма ругает меня, и он во все горло рявкнул:
— А ну отцепись от этого парня, старина! А если что тебе нужно, подойти ко мне!..
— Да я с ним совсем и не разговариваю! — удивился Дюси.
— Хорошо, хорошо, мы ведь здесь не в Германии. Вот когда ты там окажешься, тогда можешь горланить и заказывать любую музыку, какую хочешь… — Обняв за плечи, Деже влажными губами поцеловал меня в щеку и сказал: — Не бойся, сынок. Если тебя кто обидит, положись на меня! А когда у нас будет свой ресторанчик, ты там будешь есть и пить что душе угодно! Всегда будешь моим гостем, дружище…
— Смотри, у него такой желудок, что еды не напасетесь! — пошутил Торма, но Деже в гневе начал кричать, что я ему все равно как родной, что он готов отдать мне последнюю рубашку и никому не позволит с ним шутить и дурить его, что он уже рассчитался с несколькими мерзавцами — горлоп