анистыми швабами и нилашистами… Мы думали, что на этот раз не обойдется без драки, однако кончилось все тем, что в запальчивости Деже опрокинул чашку кофе прямо на свой белоснежный смокинг.
— Он уже не соображает, что делает. Он пьян, — холодно заметила Души.
— Кто пьян?! — Деже удивленно уставился на Души, но сразу же сник, затих, как-то по-детски закрутив головой.
Торма сделал вид, будто ничего не случилось.
Вскоре после полуночи возле ресторана послышался шум: из Фельдвара на мотоциклах и спортивных машинах вернулись аристократы и сразу же ввалились в ресторан: дамы в вечерних платьях, кольцах и бриллиантах, расфранченные мужчины, военные в белой форме и перчатках. Все они были молоды и уже под градусом. Можно было подумать, будто они — пришельцы с другой планеты, так как вели они себя совсем иначе, чем то, кто здесь родился.
Они остановились между уже давно занятыми столиками. В зале мгновенно появился хозяин ресторана и дал указание официантам немедленно накрыть для них столики. Через несколько минут выстрелы пробок шампанского возвестили о том, что господа чувствуют себя превосходно.
Через некоторое время я обратил внимание на вошедшую в зал молодую женщину с чернобурой лисой на шее. Приехала она на автомобиле в сопровождении худощавого невзрачного мужчины. Женщина была сильно накрашена, на каждом ее пальце было по кольцу, на запястье бились друг о друга золотые браслеты. Она, видимо, уже выпила, так как чрезмерно размахивала сумочкой. Высоко подняв голову, она с надменным видом прошла через садик, где стояли столики, и направилась в угол, где обычно сидели самые привилегированные завсегдатаи. Она была в короткой юбке и шла, высоко поднимая ноги в шелковых чулках.
Души, сидевшая рядом со мной, возмущенно проговорила:
— И эта шалава еще смеет приходить сюда!
— Кто эта женщина? — поинтересовался я.
— Как вам не стыдно интересоваться последней б…! Если она заговорит с моим мужем, я, честное слово, влеплю ей оплеуху!
На эстраде в этот момент произошло небольшое замешательство: Деже что-то шепнул Шани, а затем низко склонился над роялем и выдал такой пассаж, что два других музыканта едва поспевали за ним.
Дама с чернобуркой тем временем громко позвала официанта и заказала бутылку коньяка. Когда коньяк был подан, она налила его в чайный стакан и выпила, а затем достала из сумочки золотую пудреницу, губную помаду и наложила на лицо новый слой косметики.
Когда оркестранты объявили очередной перерыв, Деже, не сходя со сцены, приложил палец к губам и жестом подозвал меня к себе. Поняв его, я постарался незаметно ускользнуть от сидевших за столом и направился в туалет, куда вслед за мной зашел и Деже. Взяв меня за лацканы пиджака, он совершенно трезвым голосом сказал:
— Дружище, могу я попросить тебя об одном одолжении?
— Конечно.
— Подойди к Маце, но только так, чтобы Души не заметила…
— Это к той, что с чернобуркой? Но ведь я ее совсем не знаю.
— Не беда. Скажи, что это я тебя послал… Скажи, что я ее целую, но подойти к ней не могу, так как тут моя жена, а я не хочу скандала. Спроси: где она живет, когда я могу навестить ее? Только будь осторожен!..
Я пришел в некоторое смущение от такой просьбы, так как уважал Души и боялся ее рассердить, но в то же время мне не хотелось отказывать и Деже. Дождавшись, когда оркестр вновь заиграл и на пятачок со всех сторон устремились танцующие пары, я, небрежно слоняясь между столиками, подошел к женщине. От нее сильно пахло духами. Подошел я к ней сзади, а когда наклонился, то дама, подумав, что я решил пригласить ее на танец, подняла на меня смущенный взгляд и сказала:
— Благодарю вас, но я не танцую.
Я быстро представился и, как мог, передал поручение Деже.
— Вы музыкант? — спросила меня дама.
— Нет, я их хороший знакомый.
— Тогда чего же вам нужно от Деже?
Я еще раз передал ей слова Деже. Она же, будто не понимая меня, закурила, перепачкав конец сигареты губной помадой. И тут я разглядел, что это была очень красивая женщина с длинными темными волосами и голубыми глазами. Сидела она, опершись на локти, а когда шевелилась, то браслеты ее звонко бились друг о друга.
— Вас ко мне послала Души?
Я в третий раз начал ей объяснять, зачем подошел к ней, но она, не обращая на меня внимания, наполнила стакан коньяком и залпом выпила его.
— Скажите дорогой Души, что мне ничего не нужно от ее мужа… Я приехала сюда из Пешта только для того, чтобы мне сыграли и спели арию из «Искателей жемчуга»… А Деже передайте, что Роби шлет ему привет…
Я все передал Деже, и, хотя в тот вечер уже играли арию из «Искателей жемчуга», спустя несколько минут оркестр вновь заиграл эту мелодию, а Шани полным страсти голосом запел:
В тумане ночи страстной
Ее я увидал…
В тот год это была самая модная ария. Ее исполняли в каждом ресторане. Под эту мелодию даже танцевали. Более того, стоило только Шани запеть, как все присутствующие на террасе подхватили:
О, ласковые взоры!
Восторги без Конца…
Поговорив с Мацей, я не вернулся за столик музыкантов, а пошел побродить по саду. Неожиданно возле меня оказался худощавый мужчина. Это был Роби, спутник дамы с чернобуркой. Он попросил меня подойти к их столику, так как Маца хочет что-то сказать мне.
Когда я подошел к ней, она сидела в вызывающей позе, демонстративно закинув ногу на ногу. Бутылка, стоявшая перед ней, была наполовину пуста. Роби попросил официанта принести чистый стакан.
— Прошу вас, — Роби налил в стакан коньяку и пододвинул его мне. — Мы благодарим вас…
— Что такое? — Маци отсутствующим взглядом уставилась на Роби.
— Он сказал Деже, чтобы они сыграли для тебя…
Дама вынула из сумочки фотографию и передала ее мне. На фото был запечатлен весь оркестр братьев Хорват, с ними вместе сидел и Вилли Фельчер, каждый у своего инструмента. Я не понял, зачем она показала мне это фото. Тогда Маца перевернула карточку, и на обратной стороне я увидел дату: «1 декабря 1942 года», — а чуть ниже витиеватую подпись Деже.
— А что за событие произошло первого декабря? — спросил я.
— В тот вечер я впервые услышала эту арию в их исполнении. Это было во вторник.
— Откуда вы знаете Деже?
— Это был наш первый вечер во «Флориде»… Правда, сейчас это уже не имеет никакого значения, теперь этому конец. Тогда он пришел ко мне и заявил, что хочет развестись с женой. Я ответила, что не собираюсь разбивать ничьей жизни. Он плакал передо мной, как ребенок, и твердил, что не может жить с Души, умолял меня сбежать с ним или, по крайней мере, поговорить с его женой… Это не мужчина, а какая-то тряпка. Его и мужчиной-то назвать нельзя… Скажите, а вы не хотите потанцевать со мной?
Я уже заинтересовался Мацей, но не знал, что скажет Души, увидев меня с этой дамой, и потому ответил, что не умею танцевать.
— Тогда увезите меня куда-нибудь!
— Куда?
— Хоть куда, машина у меня есть. — И она по-мужски допила содержимое своего стакана. — Он рыдал у моих ног и клялся, что ни одна женщина не может заменить ему меня… что с тех пор, как узнал меня, он не может быть с Души мужчиной… И после всего этого он оказался способен поступить со мной так, как поступил двадцать третьего апреля в Кишпеште? Настоящий интеллигентный человек такого никогда не сделает. Такое можно ждать лишь от жестокого бессердечного типа. Разве я не права?..
Все это она произнесла так громко, что на нас стали обращать внимание сидящие за соседними столиками. Я не знал, что ей сказать, да она и не ждала от меня никакого ответа. Налив в стакан коньяку, она подняла голову и спросила:
— Значит, забираете меня? Тогда поехали! Я вас приглашаю. Вы — мой гость…
И положила передо мной на стол пухлый кошелек. Я попросил ее несколько минут подождать меня, а сам ринулся к Деже, чтобы спросить, ехать ли мне с ними, а если да, то куда именно, чтобы он мог нас разыскать. Однако не успел я отойти от столика, как дама и ее провожатый уже исчезли из ресторана, а через минуту на улице послышался шум отъезжающего автомобиля.
Чуть позже, когда мне наконец удалось остаться с Деже наедине, я рассказал ему о приглашении его дамы.
— Ты душа-человек, я тебя обожаю!.. — воскликнул Деже, выслушав меня.
Прошел час, а жара на затянутой тентом террасе не спадала. Казалось, воздух застыл на месте. Дышать было нечем, потная рубашка липла к телу.
Я подсел к столику Хорватов, за которым царило веселое оживление. На столе стояло множество бутылок. Дядюшка Руди сразу же налил мне бокал вина и стал настаивать, чтобы я выпил с его женой на брудершафт. Тиби Марек рассказывал сальные анекдоты. Эмма, откинувшись на спинку стула, громко смеялась. Деже то и дело целовал Души и шептал ей на ухо слова любви. А бутылки на столе все прибывали и прибывали. Дядюшка Руди заказал на всех шампанского, а пьяный в доску Эрвин Шали громко кричал официанту:
— Кабинетный! Эй, кабинетный!..
Тут же сидел и Дюси Торма. Вдруг он толкнул меня в бок и сказал:
— Посмотри-ка!
Сначала я не понял, куда нужно смотреть, но затем увидел даму в синем костюме английского покроя. Она одна вошла в ресторан. И в тот же миг я узнал в ней Рожику. Она была удивительно элегантна: костюм — с иголочки, на ногах — белые туфельки, в руках — белая кожаная сумочка. Это была она, Рожи Ваврик, бывшая любовница Дюси, которая теперь писала ему письма и напрашивалась навестить его.
В первый момент Дюси будто оцепенел, а затем проговорил:
— Как она сюда попала? В половине второго ночи, одна?
Согнувшись в три погибели, Дюси направился к заднему выходу, однако Рожика, несмотря на множество людей, уже успела заметить его и пошла ему наперерез.
Дюси ничего не оставалось, как сделать вид, будто он только что заметил ее. Дюси очень вежливо поздоровался с ней и заметил: