— Скажи, а что с Души? Что ты о ней знаешь?
— Она вышла замуж, живет в провинции. Стала важной персоной. Говорят, содержит гостиницу или пансион, родила…
Во время следующего перерыва, когда Деже вышел, Шани рассказал, что его брат дважды за это время женился, но оба раза разводился. Сейчас же он живет с одной официанткой, но, к сожалению, тоже плохо: они постоянно ругаются, и, естественно, долго так продолжаться не может.
— А куда делась Маца?
— Маца? — засмеялся Шани. — Как-то я очень спешил, сел в такси и вдруг вижу — за рулем сидит крашеная блондинка. Правда, лица ее я сразу не разглядел, а когда стал расплачиваться, то она обернулась. Боже мой! Я с трудом узнал ее. Но она сама заговорила со мной и спросила: «Что, разве вы меня не узнали? Не ломайте голову: это я, Маца…» Она выучилась на шофера и так хорошо работала, что ей даже вручили какой-то значок… — Шани засмеялся, обнажив два ряда белоснежных зубов.
Вскоре в зал вернулся Деже и спросил:
— А что стало с твоим тогдашним товарищем, яхтсменом?..
— С Дюси Торма?
— Да-да, с Торма.
— Он стал священником.
— Священником? — удивились они. — Что ты говоришь? Как это его угораздило?
Я коротко рассказал все, что мне было известно. Вскоре после отдыха в Шиофоке я узнал, на что намекала Рожика, когда говорила, что может погубить Дюси. Оказалось, мать Тормы, который так кичился своими знакомствами с большими людьми, была еврейкой. До поры до времени ему удавалось это скрывать, но когда он окончил университет, то уже не получил новой отсрочки от призыва в армию. Его забрали, а в те времена в армии докапывались до бабушки и дедушки. Вот тогда-то и выяснилось, что он не чистокровный венгр и потому не может быть принят в офицерское училище. Это открытие здорово подпортило карьеру Дюси. А Рожи Ваврик тем временем не прекращала преследования Дюси и даже заявила на него, правда, не помню, по какому поводу… Торма тогда пошел к своему родственнику — епископу. Тот принял его. Дюси покаялся перед ним и заявил, что хотел бы покинуть этот суетный мир и стать священником. Епископ был ошеломлен, однако Дюси настаивал на своем и просил растерявшегося старика помочь ему. Сделать это оказалось не так-то просто, но в конце концов по протекции епископа его приняли в теологическую семинарию сразу на второй курс, учитывая, что он уже изучал право. Однако Рожи нашла его и там. Дюси вышел к ней в сутане послушника и смиренным голосом объяснил, что ушел из светской жизни, что покаялся в своих грехах, что теперь он до последних дней будет молиться за нее, так как несправедливо поступил с ней. Прощаясь с Рожи, он даже благословил ее.
— Удивительно! — воскликнул Деже. — И ты его с тех пор не видел?
— Как-то мы поехали в горы. На остановке увидели двух священников. Они мирно беседовали. В одном из них я узнал Дюси Торма. Мы пошли следом за ними и, желая посмеяться над их фальшивой набожностью, нарочито громко начали говорить о том, как один наш знакомый совратил некую Рожи Ваврик. Но священники, не обратив на нас внимания, как ни в чем не бывало продолжали свою мирную беседу. Однако, когда кончилась война, Дюси быстро расстался с саном священника. Некоторое время он торговал почтовыми товарами. Как мне известно, он теперь живет в Австрии, где приобрел небольшую фабрику детских игрушек или что-то в этом роде…
— А что стало с Рожи?
— Этого я не знаю. Ребенка, о котором она говорила тогда в Шиофоке, у нее не было: то ли она сделала аборт, то ли вообще не была беременна… С тех пор я вообще ничего о ней не слышал… А что стало с Умным Фреем?
— Он умер еще в сорок четвертом году. Его забрали гитлеровцы. Умный человек был, добрый… Ты помнишь, как он купил целую повозку арбузов?..
— А Глупый Фрей?
— Его депортировали. Эрне Кепеши отморозил обе ноги, и их ампутировали.
— Кепеши? Это кто такой?
— Разве ты не знаешь? У него на улице Барош был собственный мебельный магазин.
— Что-то не помню… — ответил я. — А Рона Оскар? Шали?
— Эрвин Шали женился на дочери Роны, а потом в пятьдесят шестом они все уехали в Южную Америку… Погоди, кто же еще остался из старых знакомых?.. Дядюшка Габи жив, получает пенсию, выглядит превосходно, ходит в плавательный бассейн, на футбольные матчи…
— Да, я с ним сам как-то встретился в бассейне, — заметил я. — Я показал ему, как под водой переплываю бассейн из угла в угол. Старик поднатужился и переплыл бассейн три раза.
— А дядюшку Руди вы не встречали?
— Дядюшку Руди?
— Толстого торговца текстилем. Он всегда ходил с женой и сыном.
— А с ним что?
— Он и по сей день частник… Все его родственники погибли. Он живет один в маленькой комнатушке на улице Изабеллы и с раннего утра и до позднего вечера чинит старые ковры. Ночи проводит в разных увеселительных заведениях, где сорит деньгами направо и налево. Всех угощает коньяком, а сам, кроме кофе, ничего не пьет… В разговорах он почти не участвует, разве что иногда заметит, что для здоровья человека самое главное — хорошо поставленное дыхание…
— Да, я помню, он всегда об этом говорил, — засмеялся я.
Тем временем ресторанчик опустел. Официант заканчивал уборку. И хотя воздух в зале был спертый, мне все же приятно было посидеть возле рояля. Я заказал себе и обоим Хорватам по бутылке пива.
— А как твоя возлюбленная? — спросил я у Шани. — Та маленькая блондиночка, дочка госсекретаря?
— Ева Бицо? После освобождения она так повела себя, что ее невозможно было остановить: прожигала жизнь в ресторанах, меняла мужчин как перчатки, о ней даже в газетах писали в связи с каким-то скандалом. В конце концов она вышла замуж за какого-то солдата… А вторую Еву вы помните?
— Худую такую, рыжеволосую?
— Не рыжеволосую, а темноволосую — Еву Бергер.
— Да, да, Бергер, с веснушками такая… Она тоже замуж вышла?
— Да, за какого-то киношника. Я у них был несколько раз. Живут на широкую ногу. Говорят, будто часто наставляют друг другу рога. Слышал, будто они уехали из страны, вроде бы развелись…
Я спросил Хорватов, когда они были в последний раз в Шиофоке. Оказалось, что с того раза они там больше не были. Деже уже складывал ноты, Шани, накрывая барабан чехлом, спросил:
— Домой едешь?
— Да, — ответил я.
— А где ты живешь, когда приезжаешь в Шиофок?
— На острове.
— На каком?
— Теперь там все выглядит иначе: прорыли канал, и получился небольшой островок, на нем теперь ремонтные мастерские…
— Хорошее место?..
— Мне нравится. Слышно, как работают машины, как пыхтят моторки… Мне там хорошо работается… Старый пляж сильно пострадал, когда линия фронта проходила через Шиофок, но теперь городок расстроился, появилось много новых отелей, домов отдыха, ресторанов и прочих увеселительных мест. И только этот маленький островок между двумя рукавами остался почти без изменений. На нем расположены спортклуб и дом отдыха Национального театра. Там мы обычно играем в теннис…
— А ты знаешь, что мой сын чемпион по лыжам среди юниоров? — спросил меня Шани.
— Да, ты уже говорил… Ивы и тополя стали еще выше. Балатон хорош, как и прежде. Один мой друг обычно рисует его прямо с балкона и утверждает, будто каждый вечер вода в нем меняет оттенки.
«ТРИ ГУСАРА»
Тротуар блестел после небольшого майского дождя. Как только отменили комендантский час, ночная жизнь в городе быстро возобновилась. В теплый субботний вечер все столики в ресторанах и кафе были заняты. Из-за зеркальных окон приглушенно доносились звуки музыки.
«Как скоро все забывается! — подумал Брезнаи, вытирая платком вспотевшую шею. — Давно ли здесь танцевали?»
Мимолетный мелкий дождик не принес прохлады. Было по-весеннему душно. Брезнаи бесцельно брел по Бульварному кольцу. Настроение было скверное. Идти домой не хотелось.
Когда он в ноябре приехал в Пешт, то поселился в маленькой комнатушке для прислуги, которую ему предоставил коллега-артист. В свое время они вместе учились в институте. Брезнаи хотел остаться у него недельки на две-три, но уже прошло полгода. Проживая на улице Елемер, Брезнаи с каждым днем все больше убеждался, что гостеприимство хозяев квартиры тает, да ему и самому уже невмоготу стало переносить многодетную семью коллеги, от шума и крика которой он не мог ни спокойно спать, ни разучивать роли. Ему обещали дать квартиру, но так и не дали. Он уже устал бегать по всяким инстанциям. И вообще ему явно не везло: осенью бурного прошлого года[10] его уволили из периферийного театра, где он был директором, а через несколько дней после этого его жена сбежала в Канаду. В городе он чувствовал себя одиноким и всеми покинутым. Брезнаи не хотелось больше оставаться здесь, тем более что он получил несколько анонимных писем с угрозами: если, мол, он не уберется, то у него могут произойти серьезные неприятности.
Сейчас он работал в одном из столичных театров, но надеялся, что позже его, возможно, снова пригласят директором какого-нибудь периферийного театра. Зондаж по этому поводу уже был, но Брезнаи все это надоело. В Пеште ему не дали сыграть ни одной более или менее приличной роли. Вся театральная жизнь как бы замерла: спектакли начинались в четыре часа и проходили в полупустом зале.
Вот и сегодня он появился на сцене, не испытывая ни радости, ни вдохновения, снедаемый тягостными мыслями о том, что у него нет ни дома, ни родных, что ему вообще негде приклонить голову.
В этом году ему исполнилось сорок лет, двадцать из которых отданы сцене, но до благополучия ему было так же далеко, как в те годы, когда он только начинал еще свой жизненный путь. Если бы он вместе с Ирен уехал в Канаду, то, по-видимому, никто бы не бросился его искать, никто бы не заметил его отсутствия.
— Кругом одна пустота, дружище, — пробормотал он себе под нос, разглядывая деревья на бульваре и стараясь определить, от какого из них идет такой аромат… Здесь росли старые вязы с голыми стволами и давно отпиленными ветками и зеленели молоденькие побеги клена, привязанные к кольям.