Брезнаи с трудом переставлял ноги: за несколько месяцев безделья он сильно располнел и разленился. За рациональным питанием он уже не следил. В довершение всего ему все время хотелось выпить. Каждый вечер после спектакля его так и тянуло зайти в какой-нибудь ресторанчик или корчму. И он заходил, и даже не в один, бродя между столиками в поисках знакомых.
Правда, сегодня ему почему-то не хотелось заходить ни в один из шумных ресторанчиков Бульварного кольца, и он свернул в боковую улочку. Подъезды домов уже были заперты. Окна квартир зловеще чернели во тьме.
Брезнаи утомился от долгой ходьбы. Увидев на улице Акацфа освещенный портал какого-то дома, он не спеша направился к нему. Он довольно часто бывал в этих местах, когда учился в театральном институте и подрабатывал статистом в Национальном театре.
Брезнаи остановился перед дешевой корчмой под вывеской «Три гусара». Наряду с прочим она славилась и тем, что драки в ней были явлением отнюдь не редким. Совсем недавно корчму капитально отремонтировали, у входа поставили швейцара в форме с галунами. Столики внутри были накрыты белыми скатертями, на стенах под абажурами горели бра, а в зале играл цыганский оркестр. Все столики в корчме оказались заняты. Брезнаи прошел в венгерский зал. Стены его были облицованы разноцветной плиткой, а на стилизованных под старину окнах висели домотканые занавески. Однако и тут не было ни одного свободного места. Он уже хотел было повернуть к выходу, как вдруг кто-то окликнул его:
— Добрый вечер, товарищ директор!
Брезнаи оглянулся и увидел за столиком в самом углу двух мужчин. Они пили вино и призывно махали ему руками.
— Никакой я уже не директор, — буркнул он, рассматривая физиономии мужчин, но, как ни старался, никак не мог вспомнить, кто они такие.
— Просим вас, товарищ директор, за наш столик… — проговорил тот, кто окликнул его. Это был высокий человек с красным лицом и седеющими волосами, в помятом коричневом костюме.
После недолгого раздумья Брезнаи, которому все равно некуда было спешить, сел на третий стул, решив, что несколько минут он может здесь посидеть. Брезнаи поздоровался за руку и со вторым мужчиной, здоровяком с черными усами, в черном костюме. Здоровяк так крепко стиснул руку артиста, что тот с любопытством посмотрел на него. Незнакомец выдержал его взгляд, более того, он вызывающе улыбнулся в ответ.
Тем временем мужчина в коричневом костюме налил в чистый стакан вина.
— Разве мы знакомы? — спросил у него Брезнаи.
— А вы разве меня не помните, товарищ директор? Я же работал в вашем театре бутафором… Не помните? Моя фамилия Саколци.
— Да, да, конечно, вы — Саколци. Где же вы теперь живете? В Пеште?
— Нет, конечно. Живу, где и жил. Из театра ушел, работаю в небольшой столярной мастерской дядюшки Фери. — И стаканом, который держал в руке, ткнул в сторону усатого. — Мы с дядюшкой Фери приехали сюда, так сказать, для того, чтобы разжиться здесь материалом…
— Понятно, — кивнул Брезнаи и украдкой взглянул на усатого. По виду тот казался даже моложе бутафора, но Саколци почему-то упрямо называл его дядюшкой.
Все трое чокнулись и выпили.
— А вы знакомы? — поинтересовался бутафор.
— Я хорошо знаю господина директора, — ответил усатый, как-то странно улыбаясь и делая ударение на слове «господин».
— Откуда?
— Откуда? Видел вас на сцене, — с хитрой улыбкой проговорил Саколци. — Дядюшка Фери ни одного нового спектакля в театре не пропускал…
В ресторанчике было шумно, а тут еще заиграл цыганский оркестр. Саколци опять наполнил стаканы вином.
— Ну, поехали! — Он поднял стакан. — Значит, товарищ директор, вы приехали в Пешт?
— Я уже сказал, что никакой я не директор.
— Мы очень хорошо знаем, товарищ директор, что это не от вас зависит: сейчас не то время…
— Какое время?
— Товарищ директор и раньше был хорошим человеком. Я не раз говорил об этом нашим ребятам. Говорил ведь, не так ли, дядюшка Фери?
Брезнаи мало что понимал из столь туманного разговора.
— Что еще за ребята?
— Ребята из нашего города, — объяснил Саколци. — Вот я и говорил им, что вы хороший человек, артист, и жаль вас…
— Почему жаль?
— Жаль таких людей. Ведь мы понимаем друг друга…
— Но почему именно жаль, дружище?
— Вы меня, конечно, понимаете, товарищ директор, — усмехнулся Саколци. — Вот я говорил им, что жаль вздернуть такого человека, как товарищ директор. Он всегда был добрым…
— Они хотели меня повесить? — засмеялся Брезнаи.
— Я этого не говорил.
— Сейчас сказали.
— Я им этого не говорил… Я только говорил, что жаль товарища директора… Честное слово, говорил…
Оба гостя из провинции, видно, уже довольно много хлебнули за этот вечер, так как на столе стояла вторая литровая бутылка.
Брезнаи же чувствовал себя совершенно трезвым. Он поискал глазами официанта, но не нашел. Он отпил из стакана и по-дружески похлопал Саколци по плечу:
— Ну что ж, дружище, продолжайте дурачиться. Хорошее настроение — половина здоровья…
Однако Саколци не засмеялся, а совершенно серьезно сказал:
— Товарищ директор, не извольте этим шутить. Это я уже точно говорю.
— Хорошо, хорошо, давайте дурачиться, — махнул рукой Брезнаи. — Времени у нас достаточно…
— Между прочим, вы правы, господин директор, — густым басом заметил дядюшка Фери и опять с вызывающей улыбкой посмотрел на артиста.
— Это точно, товарищ директор, — закивал Саколци и снова наполнил стаканы.
Брезнаи почувствовал, как у него вспотела шея, и залпом осушил стакан.
— Что вам от меня надо? Зачем вы пригласили меня? Разве я хотел быть директором?.. Что вы в этом понимаете? Если человек хотел создать в провинции настоящий театр?.. Культуру?..
— Культуру? — Дядюшка Фери медленно поднял голову. — Пропаганда все это!
Брезнаи попытался объяснить, во имя чего он жил в то время, сколько положил сил, сколько испытал разочарований, сколько ему пришлось перенести за последние три-четыре года, сколько его критиковали, дергали сверху… И теперь он не вернется туда и не станет директором. У него нет ни авторитета, ни власти… Чего они от него хотят? Он самый обыкновенный артист и не принадлежит ни к каким…
— А помните, господин директор, как вы играли Сталина? — Дядюшка Фери сверлил взглядом артиста.
— Э!.. Когда это было? Семь лет назад. Эх, где мы теперь?..
— Когда вы выходили на сцену, вас встречал гром аплодисментов. — Дядюшка Фери три раза громко хлопнул в ладоши. Руки у него были здоровые, сильные, с толстыми пальцами. Большое золотое кольцо сверкнуло на одном из них.
Официант, решив, что это подзывают его, подбежал к их столику. Дядюшка Фери взглядом показал, чтобы тот принес ему еще вина.
Вдруг Брезнаи сообразил, что спорить тут совершенно напрасно, так как он говорит об одном, а они — о другом. Сколько им ни толкуй, они не поймут сути происходящих событий. Они видят лишь черное и белое. И, сразу же переменив тактику, бывший директор заговорил плаксивым и жалобным тоном.
— Что вы меня терзаете?.. Нашли одинокого беззащитного человека… Жена меня бросила, живет в Канаде, а я живу один в отвратительной комнатушке, как побитая собака…
— Уехала ваша артисточка? — покачал головой Саколци. — Красивая была женщина, ничего не скажешь. Высокая, элегантная…
— Что вы на меня напали? Или не считаете меня настоящим венгром?.. — В этот момент губы его скривились. Брезнаи жег стыд, но он уже не мог остановиться. — Нашли чем укорять: мол, Сталина играл!.. А в других ролях вы меня видели? Ну, скажем, в роли Петура Кальмана? Или же в роли Муки Лекенцеи в «Господских заботах»? Вот был господин так господин, настоящий венгр!..
— Товарищ директор, безусловно, настоящий венгр, — пробормотал Саколци. — Именно поэтому я и говорил ребятам, что вас не следует обижать… И до чего же мы дойдем, если венгр начнет убивать венгра?..
Дядюшка Фери закрутил головой:
— Я не сомневаюсь в том, что он настоящий венгр. Но пока он это докажет, его двадцать раз могут вздернуть.
Тем временем официант принес вино. Саколци быстро наполнил три стакана:
— За ваше здоровье, товарищ директор!
Брезнаи захмелел. Услышав тост бутафора, Брезнаи резко отодвинул стакан, так что вино выплеснулось на скатерть. Опершись обеими руками о стол, он вдруг выкрикнул:
— Я вам не товарищ, понятно?! Кокнуть меня хотите? Для этого у вас руки коротки!.. Проходимцы вы, выродки фашистские! Подождите, скоро вам набьют морду!..
— Спокойно, спокойно, товарищ, — пытался успокоить артиста бутафор, схватив его руку своими узловатыми пальцами. — Не нужно это принимать так близко к сердцу. Зачем так расстраиваться? Ничего хорошего из этого не выйдет… Выпьем, поговорим, и все…
Однако Брезнаи уже невозможно было остановить. Все более возбуждаясь, он говорил и говорил своим хорошо поставленным, красивым голосом, привлекая к себе взгляды любопытных, сидевших за соседними столиками.
— Хотите со мной расправиться, дряни?.. Я, по крайней мере, работал, цель имел… Даже тогда, когда меня в чем-то обходили. А вы и тогда сидели в ложах с глупыми рожами… Знаю я таких, как вы! Мерзавцы вы, негодяи! Всегда такими были и остались!
— Послушайте, господин!.. — Дядюшка Фери хотел было встать, но Брезнаи вцепился рукой в его плечо и не дал ему подняться. Артист сам себе удивлялся: откуда у него вдруг взялась такая сила?
— Потише, папаша, потише! Ваше время прошло и назад уже больше не вернется!.. А если вернется, то я сам попрошу вас повесить меня, мерзавцы!..
Тяжело дыша, артист откинулся на спинку стула и закрыл глаза. И в тот же миг почувствовал, как воротничок сорочки сжал ему горло, будто на шею ему уже накинули веревочную петлю. Ему мерещилось, будто он уже чувствует, как его вздернутое тело раскачивается в воздухе, как идет кругом голова, как кровь приливает к ней. На какое-то мгновение он, казалось, потерял сознание. Однако в следующий момент его охватило какое-то удивительное спокойствие. Когда Брезнаи открыл глаза, то взглянул на своих собеседников как бы свысока, будто он и в самом деле уже висел где-то над их головами…