Польщенный ее вниманием и под влиянием настроения (а мне тогда почему-то никак не работалось), мне вдруг захотелось пооткровенничать с Бетти, излить ей душу, но вскоре настроение мое изменилось, и я не поддался соблазну. Постепенно мы стали переписываться все реже и наконец ограничились рождественскими и новогодними поздравлениями.
Прошло несколько лет. Собираясь в свою первую поездку по Америке, я, разумеется, еще дома невольно подумал о том, что, возможно, удастся увидеть Бетти. Писать ей о своей поездке я не стал, так как не знал, попаду ли в Калифорнию, а решил сообщить ей об этом, уже будучи в Америке. Однако, даже когда я прилетел в Нью-Йорк, план моей поездки был еще не согласован. Я ждал приглашения от Лос-Анжелесского университета. Получив его, я сразу же послал Бетти открытку, сообщив, что я в Америке, что сейчас лечу на юг, откуда позвоню ей по телефону.
Вспоминая сейчас об Америке, я понимаю, как мало я помню о Лос-Анжелесе. Санта-Моника, где жила Бетти, почти вплотную примыкает к городу, а многие вообще считают ее пригородом Лос-Анжелеса. И все-таки это небольшой самостоятельный городок на берегу океана.
В Лос-Анжелес я прилетел на закате. Пробив облака, самолет вынырнул над городом, залитым миллионом электрических огней. Остановился я в одной венгерской семье, а на следующее утро позвонил Бетти. Номер ее телефона я без труда отыскал в книге телефонных абонентов. Разумеется, я волновался, думая о том, как она меня примет. Да и вообще, стоило ли ей звонить?
Бетти узнала меня по голосу. Она радостно сказала, что получила мою открытку, что с нетерпением ждала моего звонка, и очень удивилась, почему я не остановился у нее. Дом ее находился в двух минутах ходьбы от моря. Она предлагала в мое распоряжение отдельную часть дома с ванной, говорила, что в саду у нее имеются, плавательный бассейн и теннисный корт. Она охотно предоставляла в мое распоряжение свою спортивную машину.
Я сказал, что, видимо, будет не совсем удобно, если у нее поселится одинокий мужчина. На это Бетти заметила, что она во всем доме одна-одинешенька, не считая ее кошечек. И кому какое дело до того, кто у нее живет? К тому же ее нисколько не интересует мнение посторонних.
Сердце у меня облилось кровью при одной мысли о том, какую я опять упустил возможность. Но ничего изменить я уже не мог, так как не хотел обидеть своим отъездом гостеприимных хозяев, которые любезно позаботились обо мне, организовали для меня встречи с интересными людьми, составили программу моего пребывания в городе. Мне ничего не оставалось, как заверить Бетти, да и самого себя тоже, в том, что мы скоро будем вместе.
Бетти предложила немедленно заехать за мной, но мне и от этого пришлось отказаться, так как весь мой день был уже заполнен всевозможными мероприятиями. Мы условились, что вечером я опять позвоню ей.
До обеда меня опекали мои знакомые. Они свозили меня на две киностудии, затем показали самую большую в мире картину, писанную маслом, на которой изображалось распятие Христа. Картина и в самом деле была грандиозной: только ширина ее достигала шестидесяти метров. После обеда мы поехали в Моринленд, до которого оказалось довольно далеко. Там находился дельфинарий. Я ехал туда с предубеждением, думая, что мне будет не по себе от тех трюков, которые проделывают бедные животные. Однако все трюки добродушные дельфины проделывали с большой охотой, легко и красиво. Они высоко выпрыгивали из воды, играли в мяч, дурачились, по-своему улыбались и даже кланялись, заслышав аплодисменты зрителей. Позже я побывал во Флориде, в обезьяньих джунглях, где животные живут на свободе, а зрители, напротив, любуясь ими, ходят по длинному коридору-клетке. Там я видел шимпанзе. Они танцевали, играли на гитаре, катались на велосипеде. Правда, все это они делали довольно неохотно, совсем не так, как дельфины.
При встрече с Бетти я хотел рассказать ей о своих впечатлениях и, если потребуется, поспорить с ней.
В Беверли Хилс я доехал на автобусе один. Сюда за мной должны были приехать мои гостеприимные хозяева. Встретиться мы договорились возле отеля «Сентури-Плаза». Это один из самых фешенебельных отелей Лос-Анжелеса. К его подъезду то и дело подкатывали шикарные машины, дверцы которых услужливо распахивали швейцары в красных ливреях, помогая владельцу выйти из машины. Затем за руль садился слуга в шоферской шапочке и ливрее, украшенной серебряными пуговицами, и отгонял машину в гараж. Из отеля выходили важные господа во фраках или смокингах и дамы в шикарных вечерних туалетах. Они отправлялись в театры, на концерт или просто поужинать, все это делалось спокойно и торжественно. У зеркальных дверей этого земного рая я в своих заношенных джинсах и видавшей виды куртке, с сумкой воздушной компании в руках был похож на несчастного бродягу, для которого вход в подобное место навсегда закрыт.
Вернувшись в дом к хозяевам, я позвонил Бетти. Она сразу же взяла трубку: видимо, сидела у телефона.
Бетти сразу же спросила, куда ей приехать за мной. По карте дом моих хозяев находился совсем рядом с Санта-Моникой. В действительности же добраться до Бетти было не так-то легко: для этого следовало проехать множество замысловатых дорог, расположенных на различных уровнях. Хозяйка дома, взяв у меня трубку, рассказала Бетти, как лучше всего проехать к их дому. Но, видимо, она объяснила что-то не так, ибо Бетти дважды звонила нам с дороги и просила разъяснить подробнее. В конце концов она предложила мне встретиться на углу бульвара Вествуд, сказав, что подъедет туда в «крейслере» стального цвета.
Добравшись до указанного бульвара, я принялся разглядывать проносившиеся мимо меня машины, однако сделать это было не так просто, так как я плохо разбирался в марках американских машин, а в наступивших сумерках не мог различить даже их цвета.
Пока я глазами искал Бетти, рядом со мной остановилась машина и пожилая дама, опустив стекло, спросила меня, не знаю ли я, как проехать на Гудзон-авеню. Именно там жили мои хозяева, и я начал было объяснять ей дорогу.
Вдруг дама с завидной для ее возраста легкостью выскочила из машины и, с улыбкой протянув мне руку, воскликнула:
— Хелло! Я очень рада, что вижу вас! Превосходно! Ну просто превосходно!
— Простите, вы, видимо, обознались, — ничего не понимая, проговорил я, качая головой.
Волосы женщины были выкрашены в розовый цвет. На голове у нее красовалась маленькая желтая шляпка, а шея была повязана клетчатым шарфом. Удивившись, она засмеялась:
— Обозналась? Вы шутите?
— Извините, но я жду здесь одного человека.
— А разве не меня?
— Нет. Я жду серый «крейслер».
— Вот он. — И она рукой показала на свой автомобиль.
Я заколебался.
— Я жду Бетти Портер из Санта-Моники, — упрямо сказал я. — Я только что говорил с ней по телефону, а познакомились мы в Москве.
— Все правильно! В отеле «Украина»! Это я. Разве вы меня не узнали? Я получила вашу открытку, которую вы послали из Нью-Йорка!
— Вы? Так это, выходит, вы?!
Дама сразу стала серьезной.
— Я вижу, вы ждали не меня. Совсем не меня. Мне все ясно.
Читатель, наверное, уже догадался, что это была другая Бетти, с которой я познакомился в ресторане гостиницы «Украина», старая Бетти.
В тот момент и она поняла, что произошло глупое недоразумение.
Коротко и без особой охоты она объяснила мне, что ее попутчица по турне в Москве, молодая блондиночка Бетти, вместе с которой мы тогда ужинали в «Украине» и с которой я ее спутал, живет не здесь, в Калифорнии, не в Санта-Монике, а в двух тысячах милях отсюда, в городе Санта-Пауле, что в штате Миннесота, короче говоря, совсем на противоположном конце материка.
И тут только меня осенило. Я готов был бить себя кулаком по голове: «Ну конечно же! Та Бетти живет в Санта-Пауле! Как я мог об этом забыть?! Выходит, я переписывался с этой старой дамой?..»
Я попал прямо-таки в комедийное положение. Мне ничего не оставалось, как сделать вид, будто я разыграл ее. Выглядел я при этом, конечно, идиотом. Растерянный, я стоял перед дамой и не знал, что же мне теперь делать. Выручил мой квартирный хозяин, оказавшийся невольным свидетелем этой сцены. Сообразив, что произошло явное недоразумение, он решил пригласить к себе миссис Портер. Она согласилась без особого желания.
Хозяин квартиры предложил нам выпить кофе или что-нибудь еще, но Бетти наотрез отказалась. Она будто застыла в кресле, крупная и молчаливая, прижимая к себе огромную, похожую на чемодан дамскую сумку. Спустя минуту она достала из сумки и протянула мне листок бумаги, исписанный мелким почерком, сказав, что тут она изложила все свои мысли, пока ждала у телефона моего звонка. При этом Бетти попросила прочитать эти строки потом, добавив, что я вообще могу это не читать, а просто взять и выбросить, так как теперь это уже не имеет никакого значения.
На этом разговор снова застопорился. Я внимательно взглянул на Бетти: раскрасневшееся от волнения лицо, дряблая кожа, маленькие мигающие подслеповатые глазки, широкий маленький нос, красные руки с узловатыми пальцами. Одета она была вызывающе: какая-то странная смесь дорогих и дешевых вещей. На голове — желтая шляпка, на шее — клетчатый шарф, на руке — дорогие часы и золотой толстый браслет. В то же время на ней был старый, блестевший от долгой носки костюм, на ногах — безобразные чулки и туфли не дороже десяти центов. Разумеется, она совсем не походила на ту Бетти.
Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я спросил, играет ли она в теннис на своем корте.
Бетти ответила, что никогда в жизни не играла в теннис.
— Может, вы увлекаетесь плаванием? — спросил я.
— Нет, — ответила Бетти, — стены моего бассейна обросли мхом. В нем полно сухой листвы. Его нужно вычистить, но я никак не найду человека, который бы сделал это.
Мне ничего не оставалось, как заговорить о ее поездке в Москву и дальнейшем путешествии на Дальний Восток. Я надеялся, что эта тема выручит нас.
Хозяин дома, решив подключиться к нашему разговору, спросил Бетти, какие следы сталинизма она заметила в России.