В уголовной хронике не было более шумного скандала, чем так называемая контрабанда со старыми ассигнациями. Это были старые бумажные деньги времен Великой французской революции, похожие на банкноты, ходившие в Венгрии во времена Кошута, но сохранившиеся гораздо в большем количестве: их можно было купить на килограммы у любого парижского антиквара.
Так вот, дядюшка Бела вместе с одним своим другом по дешевке скупил этих старых ассигнаций на сумму четыреста тысяч франков. Затем с поддельными паспортами они через Чехословакию направились в Австрию и пересекли австрийскую границу в каком-то небольшом местечке, где стоял маленький домик, в котором располагались несколько таможенников, а дорога была перегорожена полосатым шлагбаумом.
На традиционный вопрос таможенника, есть ли у них вещи, облагаемые пошлиной, дядюшка Бела лишь пожал плечами. Когда же таможенник поинтересовался тем, нет ли у них золота, золотых изделий или драгоценных камней и иностранной валюты, дядюшка хлопнул себя ладонью по лбу, как это сделал бы рассеянный миллионер, и воскликнул:
— Да, а ведь у нас остались французские франки!
— Сколько?
— Что-то около четырехсот тысяч…
— А разрешение на их провоз у вас есть?
— А разве нужно?
Друзья начали просить таможенника пропустить их, приводили какие-то доводы, пытались задобрить его хорошими чаевыми, а когда все это не помогло, начали угрожать ему, обещая добиться, чтобы его выгнали с работы. Однако таможенник оказался неподкупным и твердо стоял на своем: поскольку у них нет разрешения на провоз валюты, им надлежит положить деньги на депонент. После долгих препирательств они с оскорбленным видом передали ему деньги. Таможенник в таком захолустье и знать не знал, что эти ассигнации давно вышли из обращения. Он разобрал только, что это французские деньги, а пересчитав, убедился в том, что их четыреста тысяч, и был очень рад случаю получить премию за обнаружение и задержание столь крупной суммы денег. Еще раз внимательно пересчитав деньги, он выдал двум друзьям соответствующую квитанцию, скрепленную печатью, сказав, что как только они получат разрешение на ввоз валюты, так сразу же смогут получить деньги.
Бела в тот же день приехал в Вену и, воспользовавшись тамошней неразберихой, продал эту квитанцию за полцены.
Работа была чистой, но именно это и погубило дядюшку. Когда эта афера была разоблачена, представители пражской и венской полиции собрались вместе и, хорошенько пораскинув умом, решили, что это дело рук Белы: почерк был явно его. Возможно, допусти он хоть малейшую ошибку, подозрение пало бы на кого-нибудь другого.
Но одного подозрения было мало. Как уличить Белу? Начальнику венской полиции, который лично хорошо знал дядюшку и высоко ценил его ум, неожиданно пришла в голову одна мысль, и он сразу же позвонил в будапештскую полицию.
Буквально на следующий день арестовали моего дедушку, забрали его прямо из лавки, а в газетах поместили заметку о том, что он якобы замешан в аферах сына. Разумеется, делая это, полиция прекрасно знала, что дедушка — честный торговец и ни в чем не виноват. Через день дядюшка Бела сам явился в полицию Пешта: он был хорошим сыном и не мог допустить, чтобы его отец безвинно страдал.
Белу передали венской полиции. Он начисто отрицал обвинение, которое ему предъявили, утверждая, что в указанное время его не могло быть ни возле чехословацкой, ни возле австрийской границы, так как он находился в Неаполе. Тогда ему устроили очную ставку с таможенником, который сразу же опознал дядюшку.
Однако на этом расследование не закончилось: каждой из сторон предстояло решить еще немало задач.
Дядюшка Бела, почуяв, что тут ему не миновать суда со всеми вытекающими последствиями, решил пригласить в защитники мужа своей красотки, надеясь на то, что тот сможет помочь ему. Рассчитывал он и на поддержку старшего брата.
Он повел себя на следствии так, что дело его становилось все более запутанным и противоречивым. Сначала он представил доказательства своего алиби, запросив и получив из одной гостиницы Неаполя справку, что в то время он-де проживал там. Более того, он предъявил свой заграничный паспорт, в котором стояла отметка о пересечении им итальянской границы. Каким образом были получены эти документы, известно одному господу.
Кроме того, полиции никак не удавалось найти сообщника Белы, с которым он ехал в машине. Дальше — больше: в один прекрасный день из дела вдруг исчез протокол допроса таможенника, единственного несомненного свидетеля обвинения.
Лишь много лет спустя дядюшка Бела рассказал мне, что, когда материалы дела принесли ему в камеру для ознакомления, он, воспользовавшись невниманием охранника, вырвал из дела показания таможенника и съел их.
Пришлось устраивать новую очную ставку, на которой таможенник уже не был столь категоричен в своих показаниях: наверняка его или запугали, или пообещали ему хорошее вознаграждение.
Остальные свидетели давали довольно противоречивые показания; вполне возможно, что удалось подкупить и кое-кого из венской полиции. Короче говоря, факт остается фактом: никто не сомневался в том, что дядюшка Бела был виновен в совершении этого преступления, однако за отсутствием улик его пришлось выпустить на свободу.
Обо всем этом он рассказывал, сидя в кафе, своим друзьям, и рассказывал довольно открыто, будто речь шла не о преступлении, а о небольшой остроумной шалости. И хотя он не мог при детях вдаваться в подробности, по всему его виду чувствовалось, что он гордится своим умом и находчивостью.
Скоро с дядюшкой опять приключилась беда, и беда немалая. О случае знали и говорили даже у нас дома. На этот раз он погорел на мелочи, а возможно, как утверждали многие, вообще пострадал невинно. Дядюшка Бела был задержан в корчме на улице Непсинхаз, где он якобы залез в карман чужого пальто, висевшего в раздевалке. Владелец пальто, случайно выйдя в гардероб, поднял страшный шум, заявив, что у него в кармане лежало три тысячи пенгё. Все тут же выскочили в раздевалку: посетители, официанты и сам хозяин заведения.
Дядюшка напрасно объяснял, что он просто искал свое пальто — оно с таким же воротником и тоже черного цвета, — и делал это сам потому, что гардеробщик куда-то вышел. Разгневанный пострадавший вызвал полицию. В полицейском управлении дядюшку хорошо знали и поэтому сразу же арестовали.
Во время свидания с родными дядюшка Бела утверждал, что он ничего не брал и, следовательно, ни в чем не виноват. Я думаю, что на этот раз его действительно арестовали по ошибке: он никогда не опускался до того, чтобы лазить по чужим карманам. Дядюшка всегда с презрением относился к карманникам, считая их работу, как он выражался, грязной и неэлегантной.
Кроме самого пострадавшего, не оказалось ни одного свидетеля, который видел бы, как Бела лез в карман чужого пальто или хотя бы прикасался к нему. Однако репутация дядюшки губила все, и это дело не сулило ему ничего хорошего.
В тюрьме на улице Марко, куда обычно помещали подследственных, произошел один интересный случай. Правда, мы о нем узнали много позднее. В бухгалтерии тюрьмы были обнаружены неточности, однако, сколько ни старались бухгалтеры, ошибки никак обнаружить не могли. Всю бухгалтерию прямо-таки трясло от страха: боялись ревизии сверху.
Тогда начальник тюрьмы, который был хорошо знаком с дядюшкой Белой и давно восторгался его умом, решил воспользоваться случаем и приказал, чтобы дядюшку провели в бухгалтерию и дали ему на просмотр все бухгалтерские книги.
Целых три недели дядюшка самым тщательным образом изучал эти книги и наконец нашел не одну, а целых две ошибки. Начальник тюрьмы был очень признателен дядюшке и в благодарность за помощь разрешил Беле провести ночь в камере со знакомой дамой, женой известного адвоката. В связи со столь неожиданным визитом в тюрьме были сделаны некоторые приготовления. По личному указанию начальника тюрьмы в камере дядюшки Белы был наведен идеальный порядок. Дядюшке были выданы матрац, подушки, свежие простыни. В камеру принесли стол, накрыли его белой скатертью, поставили на него вазу с цветами, тарелки с бутербродами и пирожными, вино, положили сигареты.
Даму встретил старший охранник. Поздоровавшись, он поцеловал у нее руку, а затем провел в камеру Белы, куда зашел и сам. Втроем они выпили по рюмке вермута. Затем в камеру принесли черный кофе. Старший охранник встал и, пожелав Беле и его даме спокойной ночи, ушел, закрыв за собой дверь.
Для дядюшки Белы это была одна из немногих приятных ночей. Дела его шли совсем плохо: в прокуратуре прекрасно знали о его венских спекуляциях, и, хотя он и избежал наказания за них, наши блюстители правосудия решили доказать широкой общественности, что у нас строго соблюдаются законы и никакой коррупции и в помине нет. На этот раз дядюшку судили и за совокупность преступлений приговорили к лишению свободы на восемь лет. Весь срок наказания он отбывал в Шопронкёхиде.
Когда дядюшка Бела вышел из тюрьмы, волосы его заметно поседели. Летом мы встретились с ним в Шиофоке. Сам он стал менее подвижным, а голос его — более глубоким и тихим. На нем был старомодный костюм — как-никак прошло восемь лет, — на пальце золотой перстень с печаткой, принадлежавший некогда моему дедушке. Дядюшка стал похож на торговца или чиновника, приехавшего на несколько дней отдохнуть на Балатон. Он остановился в маленьком пансионате и сразу же очаровал всех своей любезностью и предупредительностью. По вечерам все направлялись в ресторан. Однако дядюшка Бела почти ничего не пил.
Дядюшке нужно было решить, чем он займется в дальнейшем, учитывая, что он уже не молод. Нам было одно ясно: пора распрощаться с беспокойной жизнью, которую он вел до сих пор. Да он и сам начал поговаривать о том, что хотел бы заняться какой-нибудь незаметной и спокойной работой.
Особого выбора у него не было, и он пришел в лавку моего дедушки, который к тому времени так постарел, что один уже не мог справляться с делами. Лавка находилась на проспекте Каройи, в старинном сыром здании с толстыми стенами, где из-за вечного полумрака даже в полдень приходилось включать электричество. Помещение самой лавки было маленьким, в задней части его находились склад и крохотная контора. В лавке продавали бечеву, веревки, канаты, брезент, рюкзаки, мешки и тому подобное. Дядюшка Бела — он был как раз в расцвете сил — быстро освоился на новом месте: его часто можно было видеть разговаривающим с покупателями или бегущим за товаром. Дедушка, убедившись в его старательности и расторопности, очень скоро передал ему большую часть своих дел. Со временем Бела даже переселился к дедушке на улицу Юллеи. Дружил он в основном с коллегами-торговцами, карт даже в руки не брал, а если когда и заходил в кафе, то лишь в самое скромное, где бывали главным образом мастеровые, и, кроме бильярда, ни в какие другие игры не играл. По воскресеньям он садился на трамвай и ехал на футбольный матч или скачки, где если и делал ставки, то самые маленькие: чувствовалось, что его интересовал спорт, а не выигрыш.