Было ему в то время уже под сорок: самое время жениться. И действительно, дядюшку стали частенько замечать в обществе кассирши из соседней лавки. Это была веселая, симпатичная светловолосая девица, достаточно пухленькая, как раз такая, какие всегда нравились Беле. Постепенно их отношения становились все серьезнее. Недоволен был только дедушка, который ворчал, что Беле нужна девушка из порядочной семьи и хоть с небольшим, но все-таки приданым, а тут, по его словам, попахивало мезальянсом.
Однако Бела все-таки женился на кассирше. Вскоре и она переселилась в квартиру на улице Юллеи. Нужно отдать ей справедливость — в хозяйстве она была настоящей волшебницей: в квартире всегда царили чистота и идеальный порядок, она великолепно готовила, что признавал даже мой дедушка — большой гурман. Его она очень уважала, при любой возможности старалась угодить ему, а порой даже помогала в лавке. Постепенно дедушка полюбил ее, а со временем, казалось, уже не мог без нее жить. Если ему случалось заболеть, то он, кроме нее, никого не подпускал к себе, а умирая, дедушка заявил, что она скрасила его последние дни на этой земле.
Спустя несколько лет, получив аттестат зрелости, я тоже занялся торговлей. Отец к тому времени умер, и у нас с мамой почти не осталось средств к существованию. Часть дедушкиной лавки по завещанию должна была принадлежать маме, но наследники никак не могли договориться между собой и после долгих споров так разругались, что ни за что не хотели работать вместе. Кончилось все тем, что Бела, забрав свою долю, вышел из дела, оставив лавку на маму и на меня. Вот так и получилось, что волей судьбы и я на какое-то время стал торговцем.
Лавочка была маленькая, в торговле мы с мамой ничего не понимали, и дела у нас шли неважно. А Бела занялся торговлей текстилем и работал в магазине на площади Святого Иштвана. Торговля там велась оптовая. Шла война, и продавать товары было намного легче, чем доставать их. Правда, компаньон Белы, возглавлявший фирму, некогда занимал крупный пост и до сих пор сохранил прежние связи, что помогало ему теперь доставать товары. Однако скоро против них было возбуждено дело — произошла какая-то очень неприятная история, выкарабкаться из которой им удалось лишь благодаря знакомствам компаньона Белы. В результате дядюшке все же пришлось покинуть эту фирму, хотя бы и с высоко поднятой головой.
Оказавшись не у дел, он снова стал бывать у нас. Сначала он лишь изредка заглядывал к нам в лавку под предлогом, что хочет навестить родственников. Глядя на то, как мы ведем дело, он лишь головой покачивал.
Случалось, что покупатель спрашивал у нас товар, которого в тот момент не было в лавке, и мы ему отказывали. Однако если в это время в лавке находился Бела, то он тотчас же вмешивался в разговор:
— Простите, как это «нет товара»? Есть, только на складе! Извольте подождать, сейчас принесем! — Сказав это, дядюшка бегом бежал сам или посылал кого-нибудь в соседнюю лавку за отсутствующим товаром.
Он втолковывал нам с мамой, что покупателя необходимо приучать к тому, чтобы он постоянно покупал нужные вещи именно в этой лавке, а не в других местах.
Я обычно безнадежно махал рукой и говорил, что все равно сейчас очень трудно доставать товар, но дядюшка не соглашался со мной и однажды даже попытался посвятить меня в, так сказать, механику торгового дела.
— Ты осел, сынок! — сказал он мне. — Товар всегда можно достать, только нужно смотреть в оба. Капитал должен не лежать на полке, а быть все время в обороте — на то мы и торговцы. Если за неделю, например, распродать все, что сейчас имеется в лавке, хотя бы даже с небольшой выгодой, а на вырученные деньги приобрести новую партию товара, то и тогда ты умножишь капитал…
Никто не умел продать товар так удачно, как Бела. Хорошо помню такой случай. Мы увидели в окно, что с противоположной стороны улицы в лавку направляется наш постоянный покупатель, владелец какой-то мастерской из провинции. У нас он обычно покупал брезент для машин. В лавке на полке лежал кусок брезента, но мы знали, что покупатель наш — человек капризный, способный часами торговаться по мелочам.
— Вот посмотри, как надо торговать, — подмигнул мне Бела и, сняв трубку телефона, начал громко разговаривать с несуществующим собеседником. Он стоял спиной к вошедшему в лавку покупателю, делая вид, что не замечает его. — Хорошо, господин Брунхубер, — говорил он в трубку, — договорились, я вам сегодня же вечером пошлю эту штуку брезента. Да, да… Больше сейчас нет, один-единственный кусок, очень сожалею, но в ближайшее время не предвидится… Сейчас скажу точно, пардон, один момент…
Положив трубку на стол, он подошел к куску парусины и посмотрел на ярлык, где была помечена мера.
Покупатель наш уже энергично махал ему рукой:
— Не отдавайте этот кусок! Я его беру!
— Он уже продан, — шепнул ему Бела, показывая рукой на телефонную трубку.
— Скажите ему, что его уже нет! Я беру весь кусок!
— Но этот дороже, чем вы раньше покупали.
— Хорошо, хорошо… Я у вас уже десять лет как покупаю…
Бела сделал вид, что этот аргумент убедил его, и, снова взяв трубку, сказал несуществующему господину Брунхуберу, что кусок, оказывается, с браком и что он позвонит ему, как только заменит его на лучший. После этого наш покупатель, очень довольный собой, заплатил за брезент дороже, чем всегда, и ушел.
— Вот как, сынок, нужно торговать! — похлопал меня по плечу Бела, когда мы остались одни. — Но, дружище, скорее я стану хирургом, чем ты — настоящим торговцем.
Свидетелем этой сцены был друг нашей семьи, солидный и умный человек. Когда дядюшка Бела куда-то вышел, я спросил его, что он думает о хвастливом заявлении Белы.
— А я твердо уверен, что если он захочет, то через две недели действительно станет хирургом, — без колебаний ответил тот.
Постепенно, совсем незаметно для нас, дядюшка взял руководство лавкой в свои руки. Сначала он только приобретал где-то товар, занимал деньги, рекомендовал покупателей, а затем, когда дело пошло на лад, стал бывать у нас чаще, потом ежедневно, вкладывал в дело свои деньги и значительно расширил его. В конце концов он превратился в нашего полноправного компаньона, хотя мы не без причины держали это в тайне. Заходя в лавку, он никогда не снимал пальто или элегантного плаща, и всем казалось, что к нам на минутку зашел родственник или хороший друг.
Война тем временем была в самом разгаре. Многие товары исчезли; процветал черный рынок с его дороговизной. По твердой цене мы получали с завода так мало товаров, что от их реализации не получали почти никакой прибыли. Большую часть товаров приходилось покупать по завышенной цене через различного рода посредников, что в свою очередь заставляло и нас продавать их дороже. Разумеется, мы все время боялись ревизора, следившего за ценами. В газетах часто писали о разоблачении спекулянтов. После первого же нарушения правил торговли я стал жить в постоянной тревоге, даже сон потерял, а если и засыпал, то мне сразу начинало сниться, что я сижу в тюрьме. Однако Бела был настоящим виртуозом в этом хождении над пропастью — ему словно нравилось подвергаться опасности.
В своих бухгалтерских книгах мы фиксировали лишь небольшие партии поступивших товаров и мелкие покупки: например, кто-то с улицы зашел купить несколько мешков под картошку или пять метров ткани для затемнения. Внушительные же операции оставались в тени, и в книгах они не отмечались.
У Белы появились свои агенты, которые постоянно крутились в лавке, приходя за образцами наших товаров. Говорили они на самых разных языках, но в основном это были безработные переселенцы — поляки или румыны.
Сеть наших торговых агентов быстро расширялась; они же, в свою очередь, рекламировали нашу фирму. В число наших агентов попал даже разорившийся граф Ёдён. Вид у него был чрезвычайно внушительный: этот благообразный седовласый господин был безукоризненно одет и не выходил на улицу без трости с серебряным набалдашником. Граф оказался очень способным коммерсантом, и ему удалось выгодно сбыть не одну партию шпагата. В перерывах между торговыми операциями он рассказывал нам всякие интересные истории, не разрешал называть себя графом или господином, а всегда просил звать его просто дядюшкой Ёдёном. Однажды мы прочли в газетах, что он арестован за мошенничество. Нам было от души жаль его, а когда я спросил Белу, что ему об этом известно, тот только загадочно улыбнулся.
Несколько раз я привлекал для продажи наших товаров своих друзей, которые изредка заходили к нам в лавку. Это были мои товарищи-спортсмены, коллеги но университету или просто голодающие молодые поэты. «Пусть немного заработают себе на жизнь», — думал я.
К тому времени дядюшка Бела уже сколотил себе приличный капиталец — бо́льшую часть его он скопил, еще торгуя текстилем. Было у него и золотишко, и драгоценности, и дорогие ковры, и, разумеется, наличные деньги; более того, он имел даже ценные бумаги, и на гораздо большую сумму, чем тогда, когда жил за границей. Однако, несмотря на это, он никогда не покупал ни домов, ни земельных участков — разве что автомобиль; он любил вкладывать деньги в такие вещи, которые занимали мало места и которые легко было реализовать в любой момент. Он привык жить так, чтобы всегда и отовсюду извлекать хоть какую-нибудь выгоду. Видимо, в его памяти постоянно жило воспоминание о голодных годах или о времени, проведенном в тюрьме, а возможно, он просто боялся будущего и старался отложить кое-что на черный день.
Утром, когда он шел из дому в лавку, он не оставлял без внимания ни одной витрины и по дороге как бы невзначай зарабатывал двести — триста пенгё, что-то покупая, продавая, помогая купить или достать.
Однажды, идя со стороны Западного вокзала по проспекту Императора Вильгельма, он через открытую дверь магазинчика ковровых товаров увидел два тюка парусины и даже умудрился разглядеть, что в тюках было восемьдесят шесть метров материи, а продавалась она по двенадцати пенгё с небольшим за метр. Видимо, парусину только что получили с фабрики, а хозяин магазина не имел представления о действительной стоимости полученного товара и поэтому назначил такую низкую цену.