Геребен немного подождал, а затем попросил:
— Ну, не хотите рассказывать свою историю, тогда по крайней мере объясните, кто такой ваш Дюсика?..
— Дюсика? — переспросила Маргит, подняв брови.
— Вы в него влюблены?
— Я его ненавижу!
«Так вот в чем тут дело…» — подумал Деже, а вслух спросил:
— Так кто же все-таки этот Дюсика? Интересно, чем он занимается?
— Он пианист.
— И где же он играет?
— В кафе «Тегеран», а иногда выступает по радио.
Мало-помалу Деже узнал, что Маргит познакомилась с Дюсикой в кафе, куда зашла однажды со своей подругой. Ей очень поправилась игра Дюсики. И он, заметив это, начал играть специально для нее и даже спел перед микрофоном несколько модных песенок. Через некоторое время она снова зашла в то кафе, и их представили друг другу. Маргит сразу же потеряла голову. Дюсике было за сорок, у него были жена и двое детей. Правда, Дюсика говорил, что не любит жену, которая якобы наставляет ему рога. В Маргит же, по его словам, он нашел молодость, нежность и верность. Он обещал ей развестись с женой, уверял, что уже начал подыскивать для них квартиру. Но связь их длилась всего полтора месяца.
Однажды вечером — было это в четверг — Дюсика пришел к Маргит и заявил, что он помирился с женой, вернулся в семью и потому они уже не могут больше встречаться. Он даже сел за пианино и пропел:
Сядь, милая, рядом
И, прежде чем расстаться,
Еще раз посмотри мне в глаза…
Позже она узнала, что все это было бессовестной ложью, на самом же деле Дюсика начал ухаживать за подругой Маргит, Гизи, но к тому времени он уже и ее успел обмануть…
— Видите ли, деточка, — начал Геребен, когда Маргит закончила свой невеселый рассказ, — я по натуре ужасно недоверчивый, да к тому же мы еще совсем не знаем друг друга. Не сердитесь, но нет ли у вас с собой каких-нибудь документов?
Девушка, почему-то ни капельки не удивившись и не обидевшись, порылась в сумочке и, вынув из нее удостоверение личности, положила его на стол.
Геребен с любопытством перелистал его и убедился, что перед ним действительно сидит Маргит Лелкеш, тридцать восьмого года рождения, воспитательница, незамужняя…
Затем он заглянул на страницу, где обычно ставят отметку о месте работы, и нашел там штамп шестого районного Совета и запись о том, что владелица настоящего документа три месяца назад по собственному желанию уволилась из детского сада…
«Если по собственному желанию, — мелькнуло в голове у поэта, — то все в порядке».
Посмотрев на фотографию Маргит, Деже убедился в правильности своей догадки: волосы на фото были темнее, чем теперь.
Девушка тем временем впилась зубками в пирожное, над верхней губой у нее образовались усики из крема.
Деже закрыл удостоверение.
— Ну и что вы там увидели? — поинтересовалась Маргит. — Там ведь ничего не написано о том, сколько мне пришлось перенести.
Теперь у нее был такой вид, как будто она сердилась на него за недоверие.
«Наивная деревенская девочка… — подумал Деже. — Я нисколько не виноват в том, что, приехав в Будапешт, она узнала его лишь с плохой стороны. А в том, что она смотрит на жизнь, как на бульварный роман, виноваты прежде всего плохие фильмы да дурацкие модные песенки, которые теперь распевают повсюду. Ей ведь и двадцати нет — совсем еще ребенок, наивный и глупый… и напоминает своими мелкими белыми зубками симпатичную мышку…»
— Послушайте меня… — Он дотронулся до руки девушки, лежавшей на столе. — Я вовсе не собираюсь с высоты положения взрослого, умудренного опытом человека смеяться над вашим горем. Как-то я написал, что молодость — это не состояние, плохое или хорошее, а как бы запас энергии перед стартом, когда бегуны вот-вот готовы ринуться вперед… И все же, когда человек молод…
— Молодость! — перебила его Маргит, вскинув голову. — Что вы понимаете в молодости! Зачем она?
— Неужели вы хотели бы быть старше? — ужаснулся Деже.
— Мне все равно.
— Любопытно… — задумчиво проговорил поэт. — Каждый человек считает самым ценным то, чего ему самому не хватает… Я, например, много лет боролся с собой, не желая становиться художником. Я и до сих пор не люблю этих надоедливых завсегдатаев кафе в бархатных одеждах. За свою жизнь я перепробовал множество профессий, так просто, из чистого любопытства: был учителем, чиновником, книготорговцем… А сейчас могу смело сказать: единственное, что способно создать в мире порядок, вывести человека из хаоса, показать ему самого себя, — это искусство…
— Я тоже хочу стать артисткой, — перебила его Маргит.
— Вот как? Это какой же?
— Хочу играть в кинофильмах.
— Вы хотите стать кинозвездой? — засмеялся Геребен. — Каждая девушка хочет этого.
— Да, играть не в театре, а только в кино… Вы знаете Мари Теречек?
— Она ваш идеал?
— Она играет бедных покинутых девушек. Такие роли смогла бы играть и я. Я столько пережила…
Маргит рассказала, что, когда умер ее отец, она была совсем маленькой. Мать вторично вышла замуж. Сначала отчим — она называла его дядюшкой Пиштой — был добр к ней, но позже, когда Маргит подросла, он перестал смотреть на нее как на ребенка: часто целовал и тискал. Мать стала ревновать мужа, пошли безобразные сцены. Маргит ничего другого не оставалось, как уехать из дому в Пешт, где она поступила на курсы воспитательниц — ей нравится возиться с детишками.
Директор очень любил ее, и когда уезжал в деревню на праздник по случаю убоя свиньи, то всегда брал ее с собой. После окончания курсов он устроил Маргит в хороший садик. Короче говоря, все шло хорошо, пока она не познакомилась с Дюсикой.
Незаметно прошло два часа, а Геребен в тот день еще ничего не ел.
— Где вы обычно обедаете? — спросил он Маргит.
— Дома.
— У кого же вы живете?
— Снимаю крохотную комнатушку, но мне разрешают пользоваться и кухней.
«Вот он, живой материал! Поговорив с ней, нужно немедленно браться за перо. Это же сама жизнь!» — подумал поэт, а вслух спросил:
— И что же вы обычно готовите?
— Я покупаю полуфабрикаты, а потом готовлю их по-своему.
— Каким образом?
— Добавляю туда яйца, сметану. Умею жарить сало…
— А как же ваши хозяева? Они не сердятся, что вы готовите?
— Днем их не бывает дома.
Секунду поколебавшись, Геребен предложил купить все необходимое и приготовить обед, который заменит им самую хорошую ресторанную кухню.
Маргит не возражала, и, расплатившись за кофе, они направились в продовольственный магазин на площади Ференца.
Продавец принял их за супругов. Маргит он назвал уважаемой госпожой. При этих словах Геребен толкнул девушку в бок, и только после этого она улыбнулась. Они выбрали банку лечо, — выяснилось, что оба любили его, — а к нему колбасы, четыре яйца, несколько булочек и пирожных. Деже взял еще бутылку вина. Все это им аккуратно завернули.
Маргит жила неподалеку от магазина, на улице Синхаз. Когда они вошли в подъезд, Геребен шутливо шепнул ей на ухо:
— А вы меня не боитесь?
— Вы же обещали мне, что будете хорошо себя вести.
— Вы даже не спросили, женат ли я.
— А что, разве женаты?
— Ага…
Маргит приложила к губам палец, так как в этот момент они проходили мимо двери чьей-то кухни:
— Тише, а то соседи услышат…
Из полутемной прихожей они прошли в такую же полутемную комнату, окно было закрыто жалюзи.
Геребен осмотрелся: вся обстановка состояла из старенького шкафа, стола, двух ветхих стульев да дивана с вышитой подушкой. Сладковато пахло нафталином. На тумбочке стояла фотография в застекленной рамке. На ней был изображен мужчина с худощавым лицом, в черном смокинге. Такие фотографии обычно выставляют в витринах музыкальных кафе.
Деже взял фото и прочел надпись на обратной стороне: «Дорогой Маргитке от любящего Дюсики». Ниже следовала длинная роспись наискосок. Настроение у Геребена вмиг испортилось.
«Зачем я здесь, в этой квартире? Какое мне дело до Маргит и до этого незнакомого мужчины с неприятным лицом?» — недовольно подумал он.
Заметив, что Деже рассматривает фотографию, Маргит показала ему другое фото. На нем она, в белом халате, сидела среди маленьких детишек, держа на коленях мальчика.
— Это Шаника. Я так его люблю! И он меня тоже… Бывало, ни на шаг от меня не отходил. Его мне жалко больше всех — вот уже какую ночь мне снится его круглая перепачканная рожица…
Геребен посмотрел на фото: все детишки были похожи друг на друга, а маленький Шаника ничем не отличался от остальных.
«Все это лишь материал, из которого нужно лепить характеры… — подумал Геребен. — И, кто из них вырастет, еще неизвестно…»
Они прошли на кухню, где Маргит довольно умело начала готовить лечо: сначала она поджарила на жире мелко нарезанный лук, затем положила на сковороду кубики колбасы, а потом, разбив туда яйца, тщательно все перемешала. Получилось красивое золотистое месиво с аппетитным запахом.
Выглядела Маргит великолепно: на платье она надела фартук, а голову повязала платочком. Держа в руках деревянную поварешку, она ловко орудовала на кухне.
Деже тем временем, откупорив бутылку с вином, начал накрывать на стол, найдя в шкафу все необходимое: тарелки, бокалы, вилки и ножи.
— Сколько вы платите за квартиру? — поинтересовался Деже у девушки.
— Триста форинтов и месяц. А почему вы спросили? Можете предложить мне комнату получше?
— Нет, я не потому спросил… Просто мне интересно.
— Мне отсюда все равно нужно уходить: с хозяйкой не могу поладить.
Лечо тем временем поспело. Они сели за стол. Деже наполнил бокалы вином и невольно вспомнил свои студенческие годы, проведенные в Париже, когда он с друзьями довольно часто устраивал подобные экспресс-обеды, если не хватало денег на кафе… Они чокнулись. Подняв на Деже свои темные, с поволокой глаза, Маргит отпила немного из бокала и начала есть.