На южном склоне этой горы, в садах вдоль улиц Менеши и Вилланьи, росли самые лучшие абрикосы, и с конца июня на калитках домов висели объявления: «Продаются абрикосы!»
Завадскине все знали в Ладьманьоше как искусную мастерицу по приготовлению варений и компотов. Ей здесь был известен не только каждый фруктовый сад, а можно сказать, каждое дерево. Она-то и указала тетушке Розе на самый лучший фруктовый сад.
В самом конце улицы Менеши, почти у насыпи, жил старик, пенсионер-железнодорожник. Он арендовал там небольшой земельный участок. Как-то утром мы с тетушкой Розой, забрав с собой корзины и рюкзаки, направились к нему в сад. Хозяин разрешил нам самим рвать абрикосы с дерева. Это было великолепное занятие, так как мы беспрепятственно могли съесть любой абрикос. Затем мы сложили сорванные плоды на брезенте, и хозяин на безмене со щедрым походом взвесил их.
Если мне не изменяет память, мы купили пятнадцать килограммов. Урожай на абрикосы в том году выдался отличный, стоили они совсем дешево. На рынке их почти совсем не брали, и они гнили там центнерами. Разумеется, мы купили их очень дешево, по несколько филлеров за килограмм. Хозяина сада не интересовало, сколько мы съели. Он был рад, что у него нашелся покупатель. Таким образом, все способствовало тому, чтобы нам удалось осуществить свой план — сварить варенье. Гораздо труднее обстояло дело с сахаром, так как цены на него не упали, чего бы нам очень хотелось, а тетушка Роза намеревалась сварить настоящее варенье, то есть на килограмм абрикосов положить килограмм сахара. Сэкономленных ею денег на сахар не хватало, и доброй старушке пришлось добавить два пенгё. Оставалось купить салициловки, после чего можно было приступать к самой варке.
Мои родители обычно уходили из дому по утрам и возвращались только к ужину. Тетушка Роза сразу же приступила к делу: сначала она перебрала абрикосы, отложив в сторону слегка подпорченные. Затем вскипятила воду в медном тазу, который попросила у Завадскине, а когда вода закипела, бросила в нее абрикосы. Теперь нужно было дождаться, пока вода снова закипит, после чего абрикосы следовало осторожно вывалить в сито, чтобы с них стекла вода. Когда ягоды немного остыли, тетушка Роза начала снимать с них кожицу.
Для этой цели она достала из горки серебряный нож, оставшийся от большого семейного столового сервиза. Тетушка Роза осторожно снимала тоненькую кожицу, но не разрезала ягоду на две половинки, как это обычно делают некоторые хозяйки, вытаскивая косточку.
Время бежало незаметно. Я сидел на кухонном полу и утюгом разбивал косточки. Руки тетушки Розы сновали с завидным проворством. Управились мы вовремя. У нас было одно большое глиняное блюдо и одно фарфоровое. В эту посуду мы стали укладывать абрикосы: наложим один ряд и посыпем его сахарным песком, затем — другой ряд, третий и так далее. Самый же верхний ряд мы так засыпали сахаром, что получилась небольшая белоснежная горка. Затем оба блюда накрыли платками, отнесли в комнату тетушки Розы и поставили на цементный пол. Только успели мы все это сделать, как стукнула дверь лифта.
Меня весь вечер так и подмывало сказать, что я знаю тайну. Дважды я чуть было не выболтал ее отцу, а потом несколько раз забегал в комнатушку тетушки Розы, чтобы полюбоваться, как абрикосы впитывают в себя сахар. Оба блюда постепенно наполнялись желтым солнечным сиропом.
В ту ночь мне снился сон, будто на улице идет снег, а мы всей семьей сидим в комнате и едим варенье, и не одно варенье, а с печеньем, блинчиками и галушками.
На следующий день мы едва дождались, пока родители ушли. Тетушка Роза вынесла блюда с абрикосами в кухню. К тому времени сахар полностью растворился, великолепные, прямо-таки королевские абрикосы плавали в густом благоухающем желтом сиропе. Все это мы вылили в двадцатилитровый таз, который сразу же поставили на газовую плиту на две горелки. Абрикосы продержали на медленном огне три четверти часа, осторожно помешивая. По всей квартире распространился божественный аромат, добрался он и до детской. Спрятаться от этого аромата было просто невозможно, и мы с наслаждением вдыхали его.
Время от времени тетушка Роза кофейной ложечкой зачерпывала сироп и кончиком языка пробовала его на вкус, затем она бросала в варенье пригоршню очищенных абрикосовых зерен.
Наконец тетушка Роза положила в сироп немного салициловой кислоты, чтобы дождливой осенью варенье не начало вдруг плесневеть, еще разок помешала варенье и, доведя его до кипения, с удовлетворением произнесла:
— Теперь хорошо!
Варенье было готово. Его следовало разлить в подогретые на огне стеклянные банки, закрыть их пергаментной бумагой и завязать шпагатом. Затем банки сразу же перенесли в кровать Томи, который в это время жил у отца, и накрыли их толстым зимним пуховым одеялом, чтобы варенье там лучше пропарилось.
Тетушка Роза объяснила, что банки нужно завязывать как можно скорее, иначе варенье на воздухе потемнеет и не будет таким золотистым. Варенье разложили в двенадцать банок, а то, что осталось в тазу, предназначалось для пробы не только нам, детям, но и взрослым.
Родители вернулись домой после восьми вечера — к ужину. Как всегда, они привели с собой гостей, и притом столько, что они все сразу даже не уместились в лифте. Среди гостей был Турчи, он же Элек Турчани, хороший друг моего отца, писавший некогда стихи в газету «Нюгати». Теперь он стал секретарем в магистрате. Это был тихий и добрый маленький человек с седой шевелюрой. Все его называли тихим лириком.
Пришел и Антал Дарваш, завсегдатай кафе Хадика, очень образованный человек, коммунист. Нам было известно, что он даже сидел в тюрьме. Он обычно помогал нам готовиться к экзаменам и постоянно спорил с отцом на исторические и философские темы.
Со вторым лифтом на этаж поднялась Беби Бекер, известная любительница ночных увеселительных заведений Пешта. Она и сейчас еще выглядела великолепно — стройная, элегантная дама, только очень развязная. Ее сопровождал журналист Аттила Петшауер, знаменитый олимпийский чемпион по фехтованию. Они о чем-то горячо спорили и потому отстали от других. Эта пара постоянно околачивалась по различным кафе. Они и сейчас приехали уже в несколько приподнятом настроении, захватив с собой салями, ветчины, сала и шесть бутылок пива.
Тетушка Роза, разумеется, была далеко не в восторге от такой компании — она намеревалась провести вечер в скромном семейном кругу. Однако теперь ее труды не остались незамеченными. Напротив, ее ждал громкий успех.
Когда хозяин и гости вошли в прихожую, в нос им ударил аромат теплого варенья. Все вереницей сразу же двинулись в кухню. При виде оставшегося в тазу варенья все радостно закричали и даже захлопали в ладоши.
Мама ойкнула и, откинув голову, беззвучно рассмеялась. Папа крякнул и медленными шажками обошел вокруг стола, бормоча себе под нос:
— Вот это да! Вот это да!
Гости сразу же схватились за ложки и начали черпать варенье со дна таза, не забывая при этом громко хвалить его, так как варенье действительно удалось на славу: не очень густое, но и не жидкое, достаточно сладкое и в то же время с кислинкой, отменно вкусное, свежее и теплое.
Даже Беби Бекер, у которой была своя великолепная кухня, не нашла в варенье никаких недостатков.
В конце концов тетушке Розе ничего не оставалось, как пригласить гостей в комнату и пообещать после ужина угостить их вареньем.
Шумя и ликуя, гости двинулись в холл, который служил у нас столовой. Правда, Беби Бекер вполголоса заметила, что она своей поварихе не позволяет командовать в доме.
И вот ужин начался. За столом сидело восемь человек. Разумеется, им не хватило принесенной ветчины, даже когда ее залили на сковороде пятком яиц (столько оказалось у нас в доме). В конце ужина на середину стола поставили таз с остатками варенья. Взрослые ели ложками, а мы, дети, вслед за ними дочиста вылизали все пальцами.
Затем гости мельком взглянули на банки с вареньем, накрытые одеялом в детской, и начали пить пиво, а потом кофе. После этого все закурили и начались обычные разговоры, какие, как правило, ведутся после ужина.
У всех было хорошее настроение. Рассказывали различные истории, спорили о литературе, перебивая друг друга, убеждали в чем-то соседа или, напротив, ругали его. Позже начали играть, но не в карты, а в буквы, слова и цифры, упражняясь в остроумии. Выигрывал, разумеется, самый остроумный и смелый.
— Скажи, Фрици, что это такое? — через стол начал Турчани и продолжал: — Когда кто и что делает? Кто такой этот?..
Это была так называемая игра «Кто такой и что такое?». Она требовала от каждого ее участника хорошей памяти и остроумия, а также умения ответить в стихотворной форме.
Я сидел в углу на подушечке, поскольку в школе начались каникулы и родители разрешили мне не спать до одиннадцати вечера. Я очень любил наблюдать, как взрослые играли в подобные игры. Вот и сейчас я весь превратился в слух. Более того, в одном месте я даже попытался подыграть, но отец остановил меня, сказав, что у меня нет чувства ритма и что я никогда не смогу писать стихов.
С тех пор прошло много лет, и время подтвердило правоту отца. Тогда же я обиделся на него и забился в свой угол. Взрослые начали играть в другую игру, которую они шутливо называли «эсперанто». Суть ее заключалась в том, чтобы, не называя самого предмета, описать его другими словами, в которых обязательно бы фигурировала буква «е».
Так, когда мама показала рукой на рояль, Петшауер сразу же проговорил:
— Инструмент, где есть зене (то есть музыка).
Стул характеризовался словами, как «место, где, если захочешь, разрешается сесть…».
Около десяти часов к нам в квартиру заглянули Завадски. Тетушка Пирошка принесла на большом стеклянном подносе чашки с охлажденным крюшоном. Дали и мне, но только один глоток, так как в крюшон подлили коньяку. Напиток еще больше разгорячил наших гостей.
Дядюшка Золтан сел к роялю и начал играть сначала Шуберта, а потом народные песни, которые негромко напевал под собственный аккомпанемент. В заключение все общество вполголоса спело «Эй, ухнем!». Пели так, что казалось, будто тянувшие песню бурлаки постепенно удаляются. Однако отец, мысли которого, видимо, были заняты совсем другим, ради шутки вдруг гаркнул во все горло: