В качестве свадебного подарка Гизи получила от графини золотой перстень-печатку с графским гербом, и теперь она никогда с ним не расставалась. Очень скоро Липот заметил, что соседки при встрече с Гизи, разумеется, с оглядкой, чтобы не услышали другие, вежливо величали ее «уважаемая госпожа». Недостатка в знакомых они не испытывали: сюда переехал еще кое-кто из переселенцев, отыскалось довольно много родственников и знакомых. Со всеми ними связь поддерживала в первую очередь Гизи. После ужина она частенько заходила к кому-нибудь из них на чашку кофе. Возникали все новые знакомства, и скоро круг их так разросся, что свободного времени почти не оставалось.
Каждый устраивался кто как мог. Состарившиеся бывшие высокопоставленные офицеры, важные господа и им подобные, как правило, работали ночными сторожами, завхозами или кем-то в этом роде, другие из них жили на небольшие пенсии или подачки от заграничных родственников. Молодые их отпрыски работали на заводах, в мастерских или же на строительстве. Из молодых же вышло несколько дипломированных врачей и инженеров, которые занимали вполне приличные должности. Бывший барон Фелик Дорнер, родственник Липота по материнской линии, до освобождения владевший двумя тысячами хольдов земли, тоже обосновался здесь и работал в сельском хозяйстве. Бывший начальник полиции области Боршод Отто Шимонфи занялся разведением собак и даже был отмечен почетным дипломом. Дуди Ловаси-Варга, известная в свое время королева балов, стала мастерицей по изготовлению кукол.
Однако как только они собирались все вместе, что чаще случалось в длинные зимние вечера и реже летом, то сразу же звучала гитара и распевались старинные песни…
Правда, Липоту скоро наскучили эти однообразные встречи, зато его молодая жена прекрасно себя чувствовала на них. Гизи довольно быстро освоилась в этом обществе, и оно тепло приняло ее. Женщины играли в бридж или же болтали за чашкой чая. Очень скоро Гизи стала душой таких встреч, что, однако, нисколько не мешало ей образцово выполнять обязанности по дому.
С мая по сентябрь в те края, открыв для себя прелести излучины Дуная, выезжали на дачи представители мира искусства. Таким образом, среди уже привычных лиц появились и новые — артисты, музыканты, литераторы.
Здесь-то Колонитч и познакомился однажды с музыкальным критиком Робертом Терени, который вместе с женой приехал сюда отдохнуть на лето. Роби был толстым, краснолицым, в очках, но весьма подвижным. Часто Колонитч и Терени, бродя по берегу Дуная, вели бесконечные разговоры о музыке. Роби знал толк в музыке, высказывал довольно оригинальные суждения и отличался живым умом.
Для Липота знакомство с Роби было как глоток чистого воздуха. Колонитч буквально наслаждался этими беседами с тонким ценителем музыки, и хотя никогда не говорил об этом, но в душе весьма сожалел, что ему не удалось закончить консерваторию.
— Нужно было все-таки закончить ее, — заметил как-то Роби.
— Это с моими-то анкетными данными? — удивился Липот. — Самое же смешное заключается в том, что мой папаша лишь на бумаге числился землевладельцем, а на самом деле еще в тридцать четвертом году полностью разорился и выплачивал долг из своего офицерского жалования. К началу войны он ушел в отставку, так как ненавидел фашистов, которые даже разыскивали его, когда оккупировали страну…
— После окончания гимназии мы, — перебил его Роби, — а нас было пятеро друзей, бросили в шляпу пять бумажек, на которых написали, кому в какую партию следует вступить — в коммунистическую, социал-демократическую, мелких сельских хозяев, демократическую — или же остаться беспартийным… Я вытащил последнюю — и не вступил ни в какую партию. Более того, будучи беспартийным, я как бы объединил себе подобных… Что же касается тебя лично, Липот, то от тебя самого зависит, чтобы окружающие тебя люди поняли, что ты им нужен… Самое главное, говоря языком музыки, всегда извлекать тот звук, который от тебя хотят услышать. Если же сфальшивишь, тебя просто выкинут из их среды…
Однажды Терени посоветовал Липоту написать какую-нибудь статью в музыкальный журнал. Ну например, о народных песнях, собранных в районе Ижака, и их вариантах. Липот написал такую статью, и Роби, сделав в ней кое-какие поправки, пообещал передать ее в журнал, членом редколлегии которого он был.
— Знаешь, Липот, только нужно несколько изменить твою фамилию.
— Этого я бы не хотел, — ответил Колонитч, густо краснея. — Не сердись, но тогда мне лучше вообще не заниматься этим. Наш род, только пойми меня правильно… Я, разумеется, отдаю себе отчет в том, что само по себе это еще не заслуга, однако начиная с тысяча шестьсот десятого года…
— Боже упаси! Я имел в виду изменить не фамилию, а только имя… Извини меня, дорогой Липот, но вместе твое имя и фамилия звучат ужасно: Липот Колонитч! Это прямо-таки национальная катастрофа! Тогда почему уж не Франц-Иосиф Первый?
С этим Колонитч согласился и вместо Липота подписался: «Лайош».
Передавая статью в журнал, Терени, разумеется, сказал редактору, кто именно написал ее, так как надеялся на удачный исход.
Редактор журнала, а им был Баттаи, до 1953 года слыл ярым сторонником левых, а теперь вдруг решил исправиться и доказать всем, что он отнюдь не закоренелый сектант. После короткого размышления и двух-трех поправок, которые по его рекомендации сделал Роби, редактор напечатал статью в журнале и, более того, попросил Колонитча написать еще одну статью — рецензию на книгу видного музыкального эстета Эрвина Силарда, имевшего большие заслуги в прошлом. Какое-то время Силард жил в эмиграции, но потом вернулся в Венгрию. Его работы были широко известны, хотя и не представляли особой ценности: писал он сухо и безвкусно. Однако его нужно было поддержать, сказать о нем доброе слово.
Роби, получив такое задание, сразу же поспешил в Леаньфалу и передал Липоту труд Силарда. Однако на следующий день Липот с кислой миной сказал другу:
— А что можно написать об этом? Все изложенное в книге общеизвестно, банально и скучно. А то новое, что в ней есть, трудно объяснить…
— Не шути, дорогой. Радуйся, что тебе в твоем положении представился случай похвалить старика. Уж не хочешь ли ты рассердить его?
— Но почему это должен делать именно я? Что в этом хорошего?
— Это лучше всего сделать беспартийному. Это, брат, своеобразная тактика редактора…
— Хорошо, но кто мне поверит? — упрямился Колонитч. — И что потом об этом станут говорить?
— Специалисты прекрасно поймут, что это, так сказать, материал, написанный по заданию, жест вежливости, подобный тому, как люди при встрече говорят друг другу «Добрый день», а под Новый год — «Счастливого Нового года». К тому же сейчас все мы — госслужащие и доим одну корову. Если ты напишешь сугубо критическую статью, то ничего этим не добьешься. От того, что скажут о твоей статье читатели журнала или коллеги-музыканты, тебе не будет ни жарко, ни холодно, а выгоды ты не получишь никакой… Для тебя самое главное — что скажет хозяин… Не ершись, Липот! В свободное время я тоже охотно читаю музыкальные эссе Томаса Манна… А что делать? Потрудись и похвали старика. Это всегда лучше и приятнее, чем ругать. К тому же ты завоюешь расположение папаши Силарда, а это что-нибудь да значит. Вот когда зарекомендуешь себя и окажешься в его активе, тогда ты сможешь позволить себе иногда и такую роскошь, как высказать свое мнение…
Липот отдавал себе отчет в том, что он далеко не гениальный эстет, однако он обладал хорошим вкусом, достаточной культурой и умел доходчиво излагать мысли на бумаге. Рецензию на книгу Силарда он написал весьма умело: подчеркнул общеполезность изданного труда, его популярность и последовательность автора в изложении материала, к месту использовал небольшие цитаты. И все это сделал со вкусом и тактом. Правда, вопреки советам Роби, он все же не удержался и весьма дипломатично заметил, что материал следовало бы изложить более красочно и живо, а также мягко не согласился с некоторыми второстепенными установками автора.
Прочитав рецензию Липота, Роби, забыв о том, что это он сам надавал коллеге массу ценных советов, нашел ее гениальной. Статья имела успех и в редакции. Все были уверены, что он напишет вежливую статью — не больше, но Липот превзошел их ожидания.
Баттаи даже зачитал сотрудникам выдержки из рецензии, подчеркнув, что именно так следует излагать свою точку зрения…
После опубликования статьи в журнале Липот получил по почте письмо от Эрвина Силарда. Старик уже настолько закоснел в своих убеждениях, что ничего старого не забыл и ничему новому не научился. Он даже самого Бартока, кажется, считал формалистом. Рецензия ему понравилась, более того, по сведениям Роби, который всегда все знал, он даже польстил автору статьи, сказав: «Вот, видите, мои способности вынужден признать даже отпрыск такой аристократической фамилии». Силард благодарил Липота за критику и изъявлял желание встретиться с ним лично.
Баттаи тоже захотел увидеть Колонитча и попросил Роби привести его как-нибудь в редакцию журнала. Визит в редакцию прошел успешно. Больше того, Баттаи пригласил Колонитча в субботу к себе домой. Получил приглашение и Терени, который уже давно ждал ответного визита к шефу.
Сначала встреча проходила в несколько натянутой обстановке, так как супруга Баттаи чувствовала себя смущенно. Это была простая женщина, раньше времени состарившаяся в заботах о детях и доме.
Однако Гизи очень быстро нашла с ней общий язык. С подкупающей простотой она предложила хозяйке дома свои услуги на кухне и при сервировке стола между делом завела разговор о разных женских проблемах и заботах.
Кроме Роби и Колонитча хозяин пригласил на ужин еще нескольких своих знакомых, поэтому разговор сразу же принял профессиональный характер, затем перешли к сплетням и редакционным пересудам…
Липот говорил мало, но, осмотревшись, рассказал о нескольких забавных курьезах, происшедших с ним во время собирания народных песен. Особый успех имела история о том, как старый крестьянин дядюшка Пишта Баша, бывший гусар, знавший много старинных песен, пропел Липоту популярную солдатскую песенку, несколько изменив ее слова и вставив фамилию графа Колонитча.