— Оказывается, дядюшка Пишта служил у отца в полку, — продолжал свой рассказ Липот. — Я от души смеялся, а сын и невестка старика шепотом спрашивали его, что за человек этот собиратель песен. Потом дядюшка Пишта вспоминал, каким лихим наездником был мой папаша…
Все это было рассказано просто, с легкой иронией и, разумеется, произвело на слушателей благоприятное впечатление: вот, мол, смотрите, сын бывшего генерала запросто идет к крестьянам записывать народные песни.
Все ели, пили, смеялись, были в хорошем настроении. К сожалению, незадолго до полуночи Липоту и его супруге пришлось покинуть дом хлебосольного хозяина, чтобы успеть на последний автобус, отправлявшийся в Леаньфалу.
— Самое главное — работа, талант и достоинство! Вот так-то! И в довершение ко всему нужно принадлежать к какой-нибудь группировке! — воскликнул Роби Терени при следующей встрече с Липотом. — Именно это и было одним из девизов «Красного и черного». Стендаль, будучи человеком бедным, очень хорошо понимал, что это значит, тем более, что он, бедняга, не принадлежал ни к одной группировке. Правда, роман его тогда все же издали. Но сегодня не опубликуют и небольшой статьи, если ты не принадлежишь к какой-нибудь группировке и не выражаешь ее интересов… Я с Баттаи нахожусь, можно сказать, в братских отношениях и скорее дам отрезать себе руку, чем позволю навредить ему. Тебе, дорогой Липот, повезло. Во-первых, ты со своими титулованными предками понравился ему, а во-вторых, Баттаи до сих пор ходил в левых, а теперь он хочет податься к правым. Он теперь ждет не дождется, когда его обвинят в правом оппортунизме. Говорит, что это будет для него самый счастливый день…
И действительно, вскоре в другом музыкальном журнале появилась острая статья, автор которой начал полемику о народных песнях, собранных Колонитчем. И хотя, казалось бы, на этом материале нелегко было обвинить Колонитча в принципиальной ошибке, это все-таки сделали. Правда, его фамилию не упоминали, а называли или просто «автор», или «К. Л.». Ему вменялось в вину то, что он-де выдавал варианты популярных народных мелодий за новые, доселе никому не известные песни…
Судя по всему, чувствовалось, что статья написана каким-то незначительным критиком, наверняка по наущению редактора журнала, который был противником Баттаи.
В очередном номере своего журнала Баттаи лично дал достойную отповедь критикану. В том же номере демонстративно была помещена новая статья Колонитча, а затем его статьи публиковались в каждом номере. Роби даже удалось пристроить один музыкальный комментарий Липота на радио. По совету Баттаи Колонитч однажды лично представился Эвину Силарду. Липот настолько понравился старику, что тот порекомендовал издательству взять Колонитча редактором его новой книги.
— Неважно, что ты из графского рода, важно, что ты прогрессивно и мыслишь, и пишешь, — философствовал Роби. — Своими работами ты удовлетворяешь общественные и нравственные потребности читателей. Талант же у нас умеют ценить… Разумеется, если у тебя имеется входной билет…
Липот никогда и нигде не пытался отрицать своего происхождения, хотя никогда и не хвастался им. Со всеми, с кем ему приходилось встречаться и разговаривать, он был предупредителен, вежлив, но отнюдь не бесцеремонен. Пагубными наклонностями он не отличался: не пил, не играл в карты, женщины его тоже не интересовали. Следовательно, ни энергии, ни времени, ни денег Липот на ветер не бросал и потому выделялся из числа тех, кто страдал подобными пороками. Он брался за любую работу и выполнял ее быстро и добросовестно. С его мнением считались, так как оно отличалось конструктивностью и не страдало безвкусицей. Помимо музыкальных журналов и радио Липот начал сотрудничать в литературных журналах и газетах, где время от времени стали появляться его критические статьи. Его не раз приглашали и для составления концертных программ.
Со временем Липоту надоело ездить из Леаньфалы в Пешт. Для переселения в столицу уже не требовалось специального разрешения, но у Колонитча там не было квартиры. Вскоре тетушка Гизи так разболелась, что ее пришлось положить в больницу, где она и умерла, оставив в наследство племяннице часть дома в Леаньфале. Гизи со свойственными ей энергией и упорством взялась за обмен и довольно скоро обменяла часть дома в Леаньфале на комнату в общей квартире в Буде. Липот сразу же рассчитался с работой, и они переехали в Будапешт.
Теперь они уже могли приглашать своих знакомых в гости. Чаще всего они встречались с четой Терени. Гизи и жена Роби быстро подружились. Роби хотя и любил свою жену, однако это нисколько не мешало ему ухаживать за другими женщинами.
Однажды супруги Колонитч пригласили к себе на ужин Баттаи с женой и еще нескольких человек. Вечер удался на славу. Сосиски, запеченные в сдобном тесте, и балатонский рислинг, присланный родственниками из Тапольцы, всем пришлись по вкусу.
Нужно сказать, что Гизи великолепно освоилась среди представителей музыкального мира. Она не только могла принять участие в споре о музыке или рассказать какую-нибудь историю из жизни великих музыкантов, но и сумела завоевать расположение жены Баттаи: заведя ее в ванную комнату, Гизи дала ей несколько практических советов, как лучше одеваться, и причесала по последней моде.
После отъезда с хутора Колонитч лишь переписывался с матерью и сестрой. Обжившись в столице, он решил наконец навестить их. Когда он приехал туда и вошел во двор, то увидел босоногую девушку, которая доставала из колодца ведро с водой и одновременно криком отгоняла кур, сновавших вокруг нее.
— Вот суетные! А ну прочь отсюда!..
Липот с трудом узнал в девушке сестру Клотильду. Мать его продолжала работать в «Красном рассвете». Кое-какую помощь она получала от заграничных родственников. Клотильда одно время училась в гимназии в Кечкемете, но ездить туда было далеко и трудно, и она бросила гимназию со второго курса. Теперь она работала по дому, ухаживала за огородом и домашней птицей, торговала на рынке зеленью.
— Не хочет она дальше учиться, — пожаловалась на дочь бывшая графиня, — Говорит, что гимназия — это не для нее.
— А на кой черт она мне нужна? — перебила Клотильда мать.
— Вот видишь, каким языком она научилась говорить среди крестьян… — вздохнула Колонитчне.
Под вечер к их дому на мотоцикле подъехал молодой парень в сапогах. Это был Марци — сын бригадира Пала Фуро. Клотильда вышла к нему. Они долго возились с мотоциклом, а потом Тильда, надев комбинезон, села на заднее сиденье и, не попрощавшись, укатила куда-то с парнем.
Вернувшись в Будапешт, Липот вскоре получил письмо, из которого узнал, что в октябре сестра выходит замуж за Марци Фуро и уже ждет ребенка.
В горячие дни 1956 года Колонитчи по совету Гизи решили временно перебраться в провинцию до тех пор, пока не прояснится обстановка.
«Если произойдет смена строя, — философствовала Гизи, — это нам ничем не грозит. Если же никаких изменений не произойдет, то все равно лучше пока не быть на глазах…»
Когда же контрреволюционный мятеж был разбит и всякая шваль побежала на Запад, Липот с женой поспешно вернулись в столицу. Узнав, что один из родственников Колонитчей профессор Залани-Дорнер вместе с семьей решил уехать из страны, Липот быстро переселился в его квартиру. Теперь Колонитчи занимали трехкомнатную квартиру в центре города.
Когда жизнь вошла в нормальную колею, оказалось, что положение Баттаи значительно окрепло: во время октябрьского мятежа он хорошо зарекомендовал себя, а большая часть его прежних противников исчезла с арены. Вскоре Баттаи назначили главным редактором одного театрального журнала, выходившего большим тиражом. Баттаи в свою очередь настоял на том, чтобы вместе с ним в новый журнал перевели Терени и Колонитча. В отношении перевода последнего возник спор.
— Ведь он не разбирается в театральных делах. Зачем его переводить? — спросили Баттаи.
— А кто в них разбирается? — вопросом на вопрос ответил Роби. — Театральная эстетика относится к области идеологии. Разбираться в вопросах музыки нисколько не легче, а, скорее, труднее… А вот судить о пьесе или игре актера может каждый, так как у каждого зрителя имеется свое собственное мнение. Следовательно, каждый из нас — потенциальный театральный критик и эстет, так как театральное искусство — искусство массовое и общедоступное…
Роби довольно быстро освоился на новом поприще: завязал необходимые связи, писал статьи, рецензии, брал и давал интервью, читал доклады, руководил диспутами, часто выступал по радио и телевидению. И почти всегда он брал с собой Липота. А как известно, друг на высокой должности всегда может быть полезен для своих друзей рангом пониже, тем более что каждый из них в свое время в состоянии будет отплатить за добро добром. Случилось так, что Золи Баттаи опять им помог. В результате организационных перестановок освободилось несколько должностей драматургов, и Золи добился назначения на них сначала Терени, а затем и Колонитча. Оба оказались в соревнующихся между собой театрах, директора которых в равной степени были заинтересованы в добром расположении Баттаи и его журнала. Оба новоиспеченных драматурга, однако, постарались сохранить за собой в качестве подспорья должности в редакции журнала.
Самым выгодным делом в театре был перевод пьес с иностранного языка на венгерский. Правда, эту работу запрещалось поручать собственным драматургам. Тогда Роби предложил свои услуги в театре, где работал Колонитч, а тот — в театре, где сотрудничал Роби. Однако Роби не повезло: пьеса, над которой он работал, провалилась. Зато Липоту подфартило: он переделал одну американскую драму, проработав над ней всего-навсего с неделю, и она прошла на сцене уже более ста раз; кроме того, ее включили в репертуар периферийных театров. От полученного за все эти постановки гонорара у Липота образовалось небольшое состояние.
Материальное положение Колонитча стало неплохим, тем более что Гизи отнюдь не бросила своей работы. Более того, Колонитчу после долгих усилий наконец удалось получить часть фруктового сада, который был у них некогда в Геделле. Чтобы деньги не пропали даром, Гизи сразу же купила в Леаньфале по довольно сходной цене земельный участок на берегу Дуная. А раз появился участок, было бы грешно не построить на нем домик. Баттаи помог получить им долгосрочный кредит. Проект небольшого загородного домика разработал знакомый инженер, а внутреннюю планировку дачи они обдумали сами.