Спать мы легли почти на рассвете. Мой сосед по комнате Руди Шмидт даже не проснулся. Он лишь пробормотал что-то во сне и лягнул одеяло. Я же долго не мог уснуть и ворочался с боку на бок. К горлу подкатывала тошнота. В уме я трижды пересчитал сумму нашего счета, а потом забылся тяжелым сном.
В двенадцатом часу меня разбудил мистер Финчи. Голова трещала, в желудке урчало, и я, хотя принял душ и почистил зубы, никак не мог почувствовать себя бодрым. Остальные ребята были отнюдь не в лучшем состоянии. Оказалось, ночью они долго искали тот бар, хозяином которого якобы являлся венгр, а когда наконец отыскали его, то выяснилось, что венгром был не хозяин, а старший официант, который, к сожалению, уехал в отпуск. Тогда они зашли еще в два подобных заведения. Ничего примечательного они там не видели, просто много пили и, следовательно, много истратили денег. Когда в такси возвращались в отель, Агоштону стало плохо. Тогда мы начали приставать с расспросами к Очи, но он не удостоил нас ответом, изобразив из себя прямо-таки английского лорда.
Весь день мы провалялись в отеле, и только один Додо Рац утром ходил в город, где пытался продать свой фотоаппарат, чтобы хоть в какой-то степени выправить наше незавидное материальное положение. В Нью-Йорке за него дали бы хорошие деньги. Анти Куруц продал там свой фотоаппарат ровно за двести долларов. А Додо явно не везло: кому только он ни предлагал фотоаппарат, никто не хотел покупать. В конце концов он загнал его на барахолке за сто двадцать долларов. Когда же он вернулся в отель, к нам в номер пришел лифтер, которому Додо утром говорил о своем намерении. Лифтер сказал, что у него есть покупатель, который согласен заплатить за фотоаппарат сто восемьдесят долларов.
Раздосадованный Додо помчался на барахолку, чтобы забрать фотоаппарат обратно, но человека, которому он его продал, уже и след простыл.
Когда Додо вернулся в отель, мы решили его разыграть и поручили это Зимани. Карчи с каменным выражением лица заявил, что прочитал в местной газете объявление о том, что какой-то мистер хотел бы приобрести фотоаппарат хорошей марки за двести пятьдесят долларов.
— А ну, покажи газету! — набросился на него Додо и вырвал газету, которую Зимани нарочно взял в руки. Ребята так и покатились со смеху. Додо, красный как рак, бросился с кулаками на насмешника, прорычав: — Скотина же ты!
— А ну, брысь от меня, старина… — огрызнулся Зимани, и, если б в холле не появился наш гид Боб Финчи, возможно, не обошлось бы без драки.
Погода не менялась, жара не спадала. Мы буквально задыхались. Боб рассказал, что сто лет назад на месте Майами находилось болото, да и до сих пор в окрестностях много зловонных источников.
Между тем в небе не переставали гудеть самолеты, то сильнее, то тише. Местные жители, наверное, привыкли к этому непрерывному гулу с неба, но мне лично он действовал на нервы. Мы и без того чувствовали себя не ахти как, и все от необычного для нас образа жизни — от бдения и гулянок по ночам, да и оттого, что вот уже несколько недель подряд десять здоровых мужчин жили бок о бок, мозоля глаза и надоев друг другу до чертиков.
Обед в тот день мне совсем не понравился. Я поковырялся в тарелке — аппетита не было. Остальные тоже пребывали в мрачном настроении, нервные, готовые из-за пустяка разругаться и даже подраться. Потом мы засели за традиционный покер, но играли вяло и каждую минуту спорили. Петерфи и Зимани на первом же кону поднялись с мест. Я тоже не вынес спора и пошел к себе в номер.
Приняв душ, я опустил жалюзи, но солнце светило прямо в окно, и жалюзи мало помогали. Лежа на кровати, я тяжело дышал. Казалось, мне не хватало воздуха, да и рев самолетов раздражал. В этот момент мне страстно захотелось увидеть Дженни. Через несколько минут это желание переросло в такое необузданное чувство, что мне чуть не стало плохо. Правда, сколько я ни старался, я не мог вспомнить ее лица, но зато буквально физически ощущал ее теплое упругое тело, будто вновь танцевал с нею. Чтобы хоть как-то отвлечься, я стал думать о родных: об отце, сестренке и Корнелии, но они находились так далеко от меня, что казались нереальными.
Я внимательно осмотрел обстановку номера: диван, шкаф, письменный стол, трюмо, торшер, тумбочку со встроенным в нее экраном телевизора, белый телефон, книгу телефонных абонентов, библию. Все это было сделано добротно, элегантно и, я бы сказал, с комфортом. Всеми этими вещами было удобно пользоваться, но в то же время все они были такими одинаковыми и казенными. Ведь и соседний отель, и сотни тысяч номеров во всех других гостиницах были обставлены точно такими же вещами и точно в таком же порядке, как мой номер. От сознания этого мне вдруг стало так горько, что я заплакал.
«Где я? Зачем я здесь? Что мне здесь нужно?» — билась в голове тревожная мысль.
Я уже не плакал, а громко рыдал, как ребенок, и бил кулаком подушку. Хотелось, чтобы в этот момент кто-нибудь из наших ребят открыл дверь и, увидев мое состояние, пожалел бы меня. Однако никто ко мне не заглянул, и я один-одинешенек в номере на девятом этаже ревел белугой, хотя и понимал, что слезами тут не поможешь.
Под вечер за нами прислали автобус и повезли в Майами-Бич на соревнование. Отель «Версаль» стоял на самом берегу моря и был действительно самым большим и красивым в округе. Четырнадцатиэтажное белоснежное здание было построено в форме подковы; фронтон пестрел огромными окнами и множеством лоджий. Перед зданием находился плавательный бассейн длиной пятьдесят ярдов. Поскольку до начала соревнований еще было достаточно времени, нас повели по облицованным мрамором коридорам и показали несколько номеров. Стены комнат были обиты шелком. В номерах стояла мебель красного дерева. Этот роскошный отель был возведен года два-три назад. Его строительство обошлось в пятнадцать миллионов долларов, а это, даже по американским масштабам, — фантастическая цифра. Нас подняли в лифте даже на крышу отеля, где показали небольшой бассейн и солярий, а затем завели в круглый, со стеклянными стенами концертный зал на две тысячи мест.
Стены плавательного бассейна тоже были облицованы розовым мрамором, а вокруг него поднимались трибуны для зрителей. Вышка для прыжков в воду была построена из металла по очень смелому плану. Вода в бассейне подсвечивалась откуда-то снизу.
В честь нашего приезда повсюду вывесили звездно-полосатые американские и наши венгерские флаги. Правда, венгерский государственный флаг был сшит неверно, так как цветные полосы шли не горизонтально, а вертикально, как на итальянском флаге. Раздевалки размещались сбоку от бассейна, ниже уровня воды, от которой их отгораживала стеклянная стена. Через стекло прекрасно просматривался весь бассейн. Сейчас в нем плавали две девушки. Они кувыркались в воде, оставляя за собой пенистый след. Было весьма интересно и в то же время как-то необычно наблюдать за плавающими девушками не сбоку и не сверху, а снизу. Мы разделись и стали ждать своей очереди.
И вот загорелись рефлекторы, под водой зажглись неоновые светильники, на трибунах стала собираться публика. Как-то не укладывалось в голове, что все присутствующие на зрелище — миллионеры. Мужчины были в белых и цветных смокингах, дамы — в вечерних туалетах, сверкающие мехами и драгоценностями.
Председатель местного спортивного клуба, ветеран теннисного спорта и в то же время владелец фабрики теннисных ракеток, объявил соревнование открытым. Затем Боб Финчи произнес краткую речь, сообщив, что мы — неоднократные чемпионы мира по водному поло, а также борцы за свободу.
Свое искусство мы начали демонстрировать с плавания. Правда, после вчерашней ночной попойки состояние наше было далеко не самым лучшим. Пожалуй, один Блашко старался изо всех сил. Он плыл брассом в паре и очень хотел прийти к финишу первым, но это ему все же не удалось, так как он отстал от лидера на одну десятую долю секунды.
Когда он вылез из воды и сел на скамью рядом с нами, Моцинг тут же съязвил:
— Здесь и Руди Шмидт был бы вторым…
Руди был старше всех нас по возрасту и самым медлительным. Мы засмеялись. Блашко вспыхнул и хотел даже ударить Моцинга, но мы его вовремя удержали.
— Заткнись! Заткни свою пасть!.. — прошипел он.
В перерыве несколько девушек в белых нейлоновых платьицах обходили трибуны, раздавая зрителям фрукты и прохладительные напитки. Одновременно они собирали средства «в пользу венгерского дела» — банкноты и листочки из чековых книжек проворно сыпались в копилку. Как я прикинул, было собрано, видимо, около нескольких тысяч долларов.
А в это время в бассейне шло представление музыкального водного ревю. Десять прекрасно плавающих девушек проделывали в воде всевозможные трюки: двигали в такт музыке то руками, то ногами, образуя различные комбинации, ныряли сквозь обручи…
На трибунах в первом ряду сидело все семейство Таллошей. Мы помахали им, даже крикнули что-то. Аттилы Шимона никто из нас на трибуне не нашел.
После ревю должен был состояться матч по водному поло. Следует сказать, что в Америке этот вид спорта мало распространен, и поэтому против нас не выставили команду американских ватерполистов. Нам пришлось разделиться на две группы и играть друг против друга, как это мы уже делали в Орландо. В нашей группе вратарем был Руди Шмидт, а полевыми игроками — Зимани, Моцинг, Куруц и я. В группе наших «противников» Очи Веребели защищал ворота, а играли Петерфи, Агоштон, Додо и Блашко.
Судил матч Боб Финчи. После короткой разминки начался матч.
Мы старались играть красиво и элегантно; поскольку дело мы имели не с настоящим противником, а сами с собой, то решили блеснуть техникой и во всей красе показать развернутое нападение. Несмотря на то, что мы уже несколько недель не тренировались, игру все же вели красиво, применяя всевозможные игровые трюки. Зимани вообще прекрасно удался один весьма трудный с технической точки зрения удар ногой. Очи, конечно, мог бы перехватить этот мяч, но решил не брать его.