Трудно представить, сколько посылок пришло по почте на его адрес.
В Калькутту прибыл сам Жан-Батист Вентура, а перед его приездом был доставлен в качестве дара клад из ступы в Маникиале: осколок рубина, золотая монета правителя Кушанского царства Хувишки I, относящаяся приблизительно к 128–51 годам н. э., золотое кольцо и горсть серебряных монет более позднего времени.
Джеймс Принсеп пытался превратить увлечение антиквариатом в серьезное занятие археологией. По правде сказать, и он, и Александр Каннингем не были профессиональными археологами, учились по ходу дела.
После некоторого перерыва в занятиях археологией с 1865 по 1870 год Александр Каннингем возобновил раскопки, но, к сожалению, так и не избавился от небрежного отношения к раскапываемому материалу.
Нет ничего более естественного в том, что Александр Каннингем вскоре стал ближайшим помощником Джеймса Принсепа и обрадовал его своими первыми археологическими открытиями, сопрягая, как и тот, служебные обязанности с неслужебными археологическими изысканиями. Он продолжил дело Джеймса Принсепа после его смерти в Лондоне 22 апреля 1840 года.
За открытием Александром Каннингемом великой ступы в Сарнатхе последовало обнаружение им древнего индийского города Санкасьи, или Санкиссы, в 48 километрах от Шравасти (палийский вариант: Саваттхи) — столицы царства Кошалы (палийский вариант: Косала).
Сейчас на месте Шравасти находится город Сахет-Махет.
Санкасья — самое западное место паломничества среди восьми буддийских святынь. Оно считается также одним из четырех неизменных священных мест, среди которых Бодхгайя, Сарнатх, Шравасти. Для буддистов Санкасья важна тем, что, как говорится в предании, наступит срок — и в этом месте все Будды снизойдут на землю, проведя перед этим в затворничестве на небесах тридцати трех божеств время муссона и одарив там учением своих матерей в последнем их рождении. Санкасья, я полагаю, самая поздняя попытка последователей Гаутамы Будды соединить брахманизм с его учением. Его Святейшество Далай-лама XIV, разумеется, посещает Санкасью, как и остальные три священных места.
В 1851 году Александр Каннингем открыл ступы в Санчи. Там он раскопал реликвии Шарипутры и Маугальяяна — двух великих учеников Гаутамы Будды. В 1861 году он обратил внимание на находящийся в Бодхгайе в плохом состоянии храм Махабодхи, храм Великого Просветления, относящийся к I веку н. э. — первой половине II века н. э. Александр Каннингем произвел его описание, провел тщательные раскопки и приступил к его реставрации. В прямом и переносном смысле это единственный храм из сохранившихся древних буддийских храмов, главное место паломничества для всех буддистов мира.
Современные специалисты понимают, что Александр Каннингем в археологическом деле оставался любителем. Вот что пишет, например, А. А. Барахоева: «В XIX веке археология еще только вырабатывала методику, и многие важные сегодня моменты были навсегда упущены. Огромный вклад А. Каннингема в реставрацию и исследование комплекса Махабодхи неоспорим, однако точность документации раскопок, к сожалению, оставляет желать лучшего. Раскапывая те или иные объекты, команда А. Каннингема, как правило, не фиксировала точного местонахождения скульптур и секций перил; не уделялось должного внимания и материалу»[114].
Как бы то ни было, но Александр Каннингем собрал большое количество надписей и скульптур, используя самые простые методы для их обнаружения. Уже в этом его огромная заслуга перед мировой культурой.
Лорду Чарлзу Джону Каннингу, бывшему генерал-губернатору Индии, ставшему с 1858 года ее первым вице-королем, выпала нелегкая доля: ему пришлось сдерживать эмоции своих соотечественников, требующих еще больше казней и расправ в тех краях и княжествах, где народ и его правители поддержали восставших сипаев. Эти «горячие британские головы» не хотели знать, что огнем пожар не потушить. Вице-король по мере своих сил и возможностей держал курс на мирное сосуществование британцев и индийцев, что ему давалось, прямо скажем, с трудом — в буквальном смысле ценой собственного здоровья. В Восточной Бенгалии, в Пенджабе, в Западной и Южной Индии после подавления Сипайского восстания ярость индийской толпы не утихала еще три десятилетия. Да и британцы тоже не давали расслабиться. Такое постоянное нервное перенапряжение стоило Чарлзу Джону Каннингу жизни — он скончался 17 июня 1862 года, не дожив до пятидесяти лет пять месяцев.
Александр Каннингем незадолго до смерти вице-короля, в ноябре 1861 года, обратился к нему со служебной запиской, а точнее сказать — с меморандумом, где он излагал свой грандиозный план по умиротворению индийцев, благородный по замыслу и абсолютно утопический по возможности исполнения. Не прямо, а косвенно в нем говорилось о возвращении миролюбивого учения Гаутамы Будды туда, где оно когда-то появилось, — в Индию, и предлагались поэтапные действия для достижения этой заманчивой и возбуждающей воображение цели. Речь шла о том, что когда-то погребенный индийский буддизм, который он обязательно раскопает, обретет новую жизнь и смягчит туземные нравы. Предполагалось, что после восстановления его на индийской земле в прежнем статусе государственной религии британцам будет значительно легче проводить последующую христианизацию индийской территории Соединенного королевства[115].
Надо признать, что уже был достигнут определенный успех подобной миссионерской деятельности в других британских колониях. Разумеется, христианизация осуществлялась в духе общей британской политики «представительского управления».
Прежде всего, в своем меморандуме Александр Каннингем сетовал на пренебрежительное отношение колониального правительства ко всем индийским древностям. Британские чиновники смотрели на индийскую старину сверху вниз. Да и какие чувства могли возбудить в них бесформенные развалины, между камней которых ползали ядовитые змеи, а под уцелевшими каким-то чудом сводами прятались бродячие собаки? Индия для подавляющего большинства образованных высокопоставленных британских чиновников и офицеров долгое время оставалась огромным природным заповедником, в котором они вместе с махараджами охотились на тигров. Она представлялась им еще необозримым пространством руин и пепелищ. Но уж никак не казалась чем-то маняще таинственным, вроде Египта, окутанного тайной, с его Сфинксом, пирамидами и мумиями фараонов. Там было что разглядывать и что разгадывать. Интерес к индийским артефактам в этих людях явно не пробудился. Все они занимались одним делом — расширением и укреплением Британской империи. Такое уж наступило время, когда новые хозяева заботились не о восстановлении чужого прошлого, не об уважении человеческих чувств и даже не о сохранении собственной жизни. Одни жульничали и мародерствовали, как только появлялся подходящий случай, другие же строили фантастические прожекты, а иногда впадали в соблазн сочинить что-то невероятное в духе небылиц нашей соотечественницы Елены Петровны Блаватской. Помыслы тех, кто попроще, сосредоточивались на желании чуточку разбогатеть на чужбине, сделать хоть какое-то состояние, вернуться на родину, ходить в старости гоголем, а по ночам, глядя в родное небо, видеть его в сапфирах и алмазах.
Разумеется, Александр Каннингем не входил в число таких людей, не был соблазнен золотым тельцом. Он, с юности захваченный приключенческой романтикой, пытался смотреть дальше собственного носа. В сознании молодого человека романтические картины и образы представляли одухотворенную, «осуществленную» реальность и резко контрастировали с чуждой реальностью, которая сама по себе, вне его воли навязчиво маячила перед глазами.
Между тем предложения Александра Каннингема правительству с первого взгляда казались четкими и конкретными. Первым шагом значилась каталогизация всех сохранившихся в Северной Индии памятников старины, подавляющая часть которых превратилась в развалины. Речь в большинстве случаев шла об индусских храмах и ступах. Александр Каннингем еще от отца слышал: стоит обратиться к земле, и она щедро раскроет свои сокровища. Надо ли говорить, что его завораживали сохранившиеся островки буддизма в Гималаях. Эти живописные горы напоминали ему родную Шотландию.
На высоте более трех тысяч метров над уровнем моря, где жили полуголые выносливые аскеты, сохранились средневековые буддийские монастыри с монахами-горцами.
В связи с Сипайским восстанием и его последствиями план Александра Каннингема был незамедлительно принят, а он сам по распоряжению лорда Каннинга стал генеральным директором Археологического надзора, новой структуры при правительстве Индии. В соответствующем документе о его назначении указывалось, что «он больше, чем какой-нибудь другой офицер, сделал для изучения индийских древностей»[116].
30 июня 1861 года, за несколько дней до вхождения в новую должность (на этот раз гражданскую), Александр Каннингем ушел с военной службы в отставку в звании генерал-майора.
Археологи того времени не имели под рукой и четверти тех технических средств, которыми обладают сегодня их коллеги. Тачка, кирка и лопата — вот и все предоставленные им тогда незамысловатые орудия труда, необходимые для кропотливой работы по восстановлению далекого прошлого.
Полевые изыскания Александра Каннингема осложнялись еще и тем обстоятельством, что ему приходилось добираться со своим археологическим скарбом до мест раскопок чаще всего либо пешком, либо используя гужевой транспорт — лошадей и слонов. Брезентовые палатки, сменная одежда, сита для просеивания земли и все остальное укладывалось в широкие громоздкие телеги, которые тащили волы или верблюды в зависимости от особенностей местности, куда он отправлялся со своим малочисленным отрядом.
Представьте Александра Каннингема в индийской пустыне в июне под раскаленным солнцем, в окружении пышущих жаром песков (многие подробности опускаю), и станет ясно, что открывать дверь в прошлое, какие бы сенсационные открытия оно ни сулило, — адский труд. Но намного опаснее для жизни ненароком встретиться на индийской дороге с лихими людьми, вступить с ними в перестрелку и быть убитым или кого-то ранить и с этим неожиданно появившимся живым грузом тащиться до первого военного поста, где раненых добьют бесчувственные британские солдаты. Или с серьезным видом убеждать напуганных до смерти землекопов из местных крестьян, что злобные духи умерших настолько крепко и сладко спят, что удары кирки и лопат о землю их не разбудят. Поэто