Гаутама Будда вздохнул и, растянувшись на полу, тут же заснул. Проснулся он от яркого лунного света. Не спалось. Он любил медитировать в движении. Он вышел из Огненного святилища и направился в сторону холмов.
С холма Гаутама Будда увидел зарево пожара. Он понял, что горит Огненное святилище. Порывы ветра усилили пламя. Казалось, огненный смерч своим безрассудством бросает вызов медленно наступающему нежно-розовому рассвету. Первоучитель чуть ли не бегом бросился на помощь монахам-огнепоклонникам.
Старый Кашьяпа изменился буквально на глазах. Живость его лица перешла в окаменелость. Как он мог допустить гибель своего талантливого, откровенного и мудрого собеседника?! Зря он не настоял на своем и позволил ему уйти ночевать в Огненное святилище! Ни за что ни про что пропал такой замечательный человек!
Я представляю, какую радость и облегчение испытал Кашьяпа из Урувилвы, когда перед ним предстал живой и невредимый Гаутама Будда. Наставник огнепоклонников едва слышно произнес благодарственную мантру богам.
В этот же день старый Кашьяпа должен был читать всей общине проповедь. Телепатически Первоучитель понял, что его новый друг не хотел бы видеть его среди слушателей. С его стороны было бы благоразумно использовать освободившееся время на что-нибудь другое, и Гаутама Будда пошел за подаянием в деревню. Встретившись вечером, они оценили деликатность, проявленную каждым из них. Старый Кашьяпа ради приличия спросил странного монаха, почему того не было на его проповеди. Первоучитель деликатно промолчал[377].
Много чего неожиданного и фантастического продемонстрировал Гаутама Будда в ту зиму в Урувилве. Своими чудесами он подтвердил свое йогическое могущество. Он вполне мог называть себя сиддхи, но он никогда себе этого не позволял и не советовал своим ученикам. Карен Армстронг перечисляет совершенные им чудеса: «При помощи волшебства он расщепил толстые стволы деревьев на дрова для священных огненных церемоний, он поднялся в небеса и принес оттуда божественный цветок, он доказал Кашьяпе, учителю Урувилвейской общины, что способен читать его мысли»[378].
Здесь мы подходим к главному: как Первоучитель перетянул на свою сторону такого убежденного в своих воззрениях патриарха брахманизма, как Кашьяпа из Урувилвы? Взял он его вовсе не оккультными чудесами. Поражать публику тот и сам был великий мастер. Гаутама Будда убедил его, что соединение атмана с Брахманом невозможно по причине отсутствия эго. Первоучитель долгими беседами со старым Кашьяпой доказал ему, что при отсутствии в вероучении нравственных постулатов обессмысливается любой ритуал. А происхождение человека, принадлежность его к варне брахманов или к влиятельному клану кшатриев не дает особых прав в сфере духовной деятельности. Святость — это не наследственный титул, она возникает в человеке благодаря его высоконравственному служению людям. И, разумеется, человек никогда не освободится от бесконечных перерождений, сколько бы он ни отмывал свои грехи в водах священной реки, если не преодолеет в себе невежество и умственную ограниченность.
Переломным моментом в их отношениях стала настоятельная просьба старого Кашьяпы к Первоучителю переместиться в его просторную хижину.
Сам же патриарх пошел ночевать в скромную хижину одного из своих учеников. Его гордыня, амбициозность и самодовольство куда-то исчезли. Они, не уставал повторять Гаутама Будда, не совмещаются с благочестием. Кашьяпа принял во внимание его нравственные заповеди и тут же воплотил их в действие.
Огнепоклонники на следующий день после этого знака уважения со стороны своего наставника по отношению к Первоучителю благоразумно промолчали. Да и так всем все было ясно. Назревали серьезные перемены в духовной деятельности каждого из них.
Гаутама Будда почти убедил старого Кашьяпу в исходных постулатах своей Дхармы. Однако не обошлось без недоразумений. Наставник огнепоклонников почему-то решил, что Первоучитель подтвердил хорошо сформулированными аргументами превосходство небытия над бытием. У него появился соблазн заменить идею небытия представлением об иллюзорности всего сущего, иначе говоря, майей, а Дхарму назвать доктриной небытия. Пришлось Гаутаме Будде разъяснять, в чем его новый друг ошибается. Ведь его основная мысль, помимо отсутствия вечного эго, сводилась к тому, что в природе нет ничего отдельного и вечного, все в ней взаимозависимо и преходяще. А еще одну важную вещь сказал Первоучитель наставнику «космачей». Бессмысленно разбивать себе лоб в постоянных молитвах, если нет сил и желания жить нравственной жизнью и не поддаваться искушениям.
Кашьяпа разрыдался, склонил голову перед Гаутамой Буддой и сказал: «Больше половины моей жизни уже миновало. Прошу тебя, прими меня к себе в ученики и позволь мне учиться у тебя и практиковать вместе с тобой путь освобождения»[379].
Событие, которого ждали Гаутама Будда и последователи Кашьяпы из Урувилвы, наконец-то произошло.
Глава седьмая. Плох мир огня с водой
Чего Гаутама Будда ждал долго и терпеливо, случилось. Когда-то чопорный и высокомерный Кашьяпа из Урувилвы теперь был оживлен и радостен. Он переговорил со своими космачами, и пять сотен бородачей дали согласие перейти под начало Первоучителя и составить непобедимый авангард его духовного воинства. Продемонстрированные им чудеса укрепили веру в мощь его Дхармы. Они сбрили бороды, срезали косички, и вскоре их макушки засверкали ярче отполированных речным песком медных подносов.
В нескольких километрах от Урувилвы на берегу реки Неранджара стоял Кашьяпа из Гайи и с недоумением и ужасом вглядывался в плывущие перед ним стожки черных волос. Он был взволнован. В его голове крутилась мысль: «Не случилась ли беда с его братьями?» Кашьяпа из Гайи ходил взад и вперед по берегу, не знал, что и подумать, а стожки все плыли и плыли. Неизвестность хуже самой плохой вести.
Полуденное солнце стояло над головой, над ухом зудели комары, и надо было что-то решать. Кашьяпа из Гайи в сопровождении нескольких космачей пошел в сторону Урувилвы. Он хотел знать, что стряслось с его братом и пятистами аскетами.
Кашьяпа из Гайи не знал, что навстречу идет его старший брат, Кашьяпа из Урувилвы. Они встретились, и старший брат подробно, не торопясь, рассказал о благородном и мудром кшатрии и его Учении. Он был убедителен, и Кашьяпа из Гайи понял, что новый путь к освобождению через избавление от страданий намного лучше и осмысленнее, чем их упертый аскетизм и кровавые ритуалы.
На другой день еще 250 человек во главе с Кашьяпой из Гайи нашли прибежище в Будде, Дхарме и Сангхе. К вечеру того же дня появился со своей многочисленной братией Заречный Кашьяпа. Какие-то слухи о невероятной духовной силе пришлого человека дошли и до него, а также ему рассказали, что их старший брат со своими последователями перешел в новую веру и что они избавились ото всех ритуальных принадлежностей. Заречный Кашьяпа не верил своим ушам, когда братья с восторгом рассказывали ему о чудесах, сотворенных Гаутамой Буддой и нравственном величии его Дхармы. Для Заречного Кашьяпы авторитетнее его старших братьев не было никого на свете. Он и его огнепоклонники также выбрали три прибежища: Будду, Дхарму и Сангху.
Не прошло и трех дней, как тысячная толпа, разделившись на два потока, чинно двинулась вслед за Первоучителем к холму Гайясиса, находящемуся к юго-западу от Гайи. Для индийцев Гайясиса с древнейших времен священное место.
Со стороны Будды это был решительный и смелый шаг, ведь он заявлял о своем учении в одном из центров брахманского благочестия. Разумеется, Гайя — не Варанаси, но и сюда стекались десятки тысяч паломников, чтобы в местных речушках и прудах смыть с себя накопившиеся грехи.
Проповедь Первоучителя, прочитанная пришедшим с ним новообращенным буддистам, получила название Огненной проповеди. Он произнес ее с вершины массивного скального образования, со стороны напоминающего голову гигантского слона. Это пространство завалено огромными валунами и очень удобно для размещения в нем большого количества людей. Проповедь и ее многочисленные слушатели, бывшие хранители традиционных ритуалов, принявшие Учение Гаутамы Будды, должно быть, создали переполох среди местных служителей ведийского культа. Недаром же Первоучитель сделал священный ведический символ — огонь — сквозным образом, проходившим через его небольшую по времени речь.
С помощью огня в Индии совершались и по сегодняшний день совершаются жертвоприношения. В Ведах называются три таких священных огня: гархапатья, ахавания, дакшина. Гархапатья — это огонь домохозяина (санскр. — грихастха). Он передается от отца к сыну и далее по мужской линии, на нем готовится хозяином дома жертвенная пища. Он возжигается с западной стороны. Ахавания — первый огонь, на который совершается жертвенное возлияние при ведическом обряде, на нем готовится также жертвенная пища для богов. Он возжигается с восточной стороны. Дакшина — огонь, используемый в основном в ритуалах, связанных с жертвоприношениями умершим родственникам и предкам, а также богу Яме. Он возжигается с юго-восточной стороны. Всем этим трем священным огням в проповеди Первоучителя придавался исключительно негативный смысл. Это был прямой вызов всей системе ведических понятий и представлений, ее демонтаж с помощью убийственных, подчас издевательских сопоставлений, доходчивых доводов и категорических силлогизмов. Эта проповедь воспроизводится в Гайясиса сутта[380]