[28]. И снова пришло время напомнить, что ни один из рассматриваемых нами канонических текстов не ставит себе задачу в точности воспроизвести реальный ход событий. Скорее, их цель — апеллируя к подсознанию слушателя при помощи силы мифических образов, облегчить ему путь к пробуждению.
В тексте Ниданакатхи особо подчеркивается необходимость мужества и решимости для достижения просветления. Недаром она раскрывает перед нами картины героической борьбы Гаутамы с ополчившимися на него силами зла, которые старались помешать ему достичь нирваны. Например, мы узнаем, как Гаутама, вкусив рисовой похлебки, величаво, словно лев, направился к дереву просветления, бодхи, полный решимости в последний раз предаться поискам освобождения и достичь его этой же самой ночью. Сначала он обошел вокруг дерева в надежде найти то место, на котором все предшествующие будды открыли для себя нирвану. Но где бы он ни останавливался, «земля немедленно начинала вздыматься и опадать, будто огромное колесо, лежащее на боку, на обод которого кто-то наступает»[29]. Но вот Гаутама оказался с восточной стороны дерева бодхи, и, когда остановился там, земля осталась недвижимой. Он решил, что это и есть «незыблемая точка», куда усаживались предыдущие будды. И он сел там в позе асаны, обратившись лицом на восток, где рождается рассвет, в твердой убежденности что ему суждено открыть новую эру в истории человечества. «Пусть иссохнут моя кожа, мои жилы и мои кости, пусть высохнут плоть и кровь в моем теле! Я только порадуюсь этому! Но я не сойду с этого места, пока не обрету высшей и окончательной мудрости!»
Рассказ о том, как Гаутама выбирал место для последней медитации, обходя вокруг дерева бодхи, намеренно окружен фантастическими деталями — это лишний раз напоминает, что не следует понимать его буквально. То место, где на Гаутаму снизошло просветление, нельзя считать таковым в чисто физическом смысле, это вовсе не физическая точка на земле. Понятие дерева бодхи, мирового дерева, есть характерный сакральный символ мифологических легенд об избавлении, духовном освобождении. Считается, что оно растет там, где проходит ось Вселенной. Иными словами, это место, откуда в мир проистекает божественная энергия, место, где люди соприкасаются с Абсолютом и становятся в самой полной мере людьми, пробуждая весь свой потенциал человеческого. Чтобы убедиться в правильности такой трактовки Ниданакатхи, вспомним крест Иисуса. Согласно христианской легенде, крест этот воздвигнут как раз на том же месте, где прежде произрастало в Эдемском саду Древо познания добра и зла. Буддийская мифология придает большое значение тому факту, что под священным деревом сидел Гаутама-человек, а не божественная сущность в облике человека, тем самым подчеркивая, что человек способен достичь просветления своими силами, без вмешательства сверхъестественного. Рассказ дает понять, что Гаутама пришел именно к той самой оси Вселенной, что является мифическим центром, который держит все сферы космоса, не давая им распасться. Таким образом, «незыблемое место» обозначает психологическое состояние, в котором человек способен увидеть весь мир и себя в полной взаимной гармонии. Не будь этой психологической незыблемости и правильного положения, просветление было бы невозможным — именно по этой причине все будды должны были занять это место, иными словами, обрести данное состояние сознания, прежде чем им удавалось приблизиться к нирване. Это и есть та самая Мировая ось, незыблемая точка покоя, в которой, согласно мифологии многих народов, человек соприкасается с Реальным, Необусловленным. Это, условно говоря, «место», где вещи, в обычном мире представляющиеся диаметрально противоположными, предстают в виде единства противоположностей, вмещающего весь сакральный опыт. Жизнь и смерть, пустота и наполненность, физическое и духовное сходятся и соединяются, как спицы в центре колеса, в форме, недоступной воображению обычного человека[31].
Лишь войдя в состояние полного душевного равновесия, лишь добившись полной концентрации и обуздав эгоцентрическое «я», Гаутама почувствовал, что готов занять место в «незыблемой точке». Итак, Гаутама, наконец достиг должного состояния готовности к высшему озарению.
Но это не было концом борьбы. Гаутаме еще предстояло отразить атаки остаточных побуждений своего «я». В этот момент явился перед Гаутамой его вечный спутник-антипод Мара в образе Чакравартина, Вселенского правителя в сопровождении своего дьявольского воинства. Он восседал на гигантском слоне. И была у него тысяча рук, и в каждой он сжимал смертоносное оружие. Вообще, имя Мара означает «заблуждение». Этот образ олицетворяет неведение — то, что закрывает перед человеком путь к просветлению, потому что, подобно Чакравартину, Мара трактует победу лишь как завоевание при помощи физической силы. Гаутама же в тот момент был еще не полностью просветленным и попытался отразить атаку, призвав на помощь приобретенные в духовных поисках добродетели — как клинок, способный уничтожить смертоносные полчища Мары[32].
Но, продолжает легенда, несмотря на могущество Мары, Гаутама пребывал в «несокрушимом спокойствии», и оно стало его защитой от яростных атак демонического войска. Тогда Мара наслал на него девять страшных бурь, и снова Гаутама остался непоколебим. Боги, собравшиеся возле дерева бодхи понаблюдать, как Гаутама достигнет нирваны, в страхе унеслись прочь, оставив его в одиночестве. Данный эпизод символизирует в том числе и то, что человек, жаждущий освобождения, не должен уповать на божественную помощь.
Видя, что Гаутама не покорился силе, Мара завел с ним беседу. Он стал требовать, чтобы Гаутама «встал с этого места; оно принадлежит не тебе, но мне». «Гаутама вышел за пределы мира и поэтому неуязвим для внешней атаки» — так размышлял Мара. Но сам-то он — Властитель этого мира, и именно он, Чакравартин, заслуживает того, чтобы пребывать в его священной сердцевине. Он не понимал, что ярость, ненависть и насилие, только что им продемонстрированные, лишили его права занимать священное место под деревом бодхи — оно может принадлежать только тому, кто живет состраданием. Это подтвердил и Гаутама, сказав, что Мара не готов к просветлению; он никогда не напрягал духовных сил, никогда не давал подаяния, не укреплял дух и тело йогической практикой. «Так что, — закончил Гаутама, — это место не принадлежит тебе, но мне». А затем прибавил, что в своих прошлых жизнях избавился от всего, чем владел, и даже жизнь свою отдавал другим людям. А что сделал он, Мара? Кого он может привести в свидетели, что хоть раз сделал что-то из сострадания и сочувствия? И тут закричали демоны Мары в один голос: «Я его свидетель!» И повернулся Мара торжествующе к Гаутаме и потребовал, чтобы и тот предъявил своих свидетелей[33].
Но Гаутама был один, не было рядом ни человеческого существа, ни божественного. Никто не мог выступить свидетелем того, как прилежно и долго готовился он к просветлению. И тогда он сделал то, чего никогда не сделал бы Чакравартин: попросил о помощи. Протянув правую руку, чтобы коснуться земли, он попросил ее свидетельствовать, что совершал милосердные поступки. И содрогнулась земля, и раскатился ее страшный рев: «Я свидетельствую!» В ужасе пал на колени слон Мары, а все его воины в страхе разбежались кто куда[34].
Впоследствии данная поза, в которой Гаутама призывал землю в свидетели, стала классической асаной, и изображение Будды, сидящего со скрещенными ногами и опущенной к земле правой рукой, сделалось излюбленным образом в буддийском искусстве. Эта асана не только символизирует отрицание Гаутамой низменного чувственного начала, олицетворением которого является Мара. Она принципиально важна как несокрушимое доказательство того, что духовный учитель Будда — плоть от плоти нашего мира и связан с ним неразрывными узами. При всей строгости учения Будды, оно ни в коей мере не противоречит природе. Человек, свободный от пут эгоистического самосознания, исконно близок природе — именно это ощущение родства со всем живым Гаутама испытал в детстве, сидя в трансе под сенью сизигиума. Духовный настрой того, кто ищет просветления, чрезвычайно созвучен фундаментальному закону построения Вселенной. И пусть нам кажется, что миром правят жестокость и насилие, олицетворенные в Маре и его демонах, лишь милосердное сострадание Будды более всего соответствуют фундаментальным законам бытия.
Одержав победу над Марой, что, по сути, было победой над собственным эгоистическим сознанием, Гаутама устранил последнюю преграду, отделявшую его от долгожданного просветления. А тут и боги вернулись из своих небесных сфер и, затаив дыхание, ожидали, когда же Гаутама достигнет окончательного освобождения, — они не меньше, чем страждущие смертные, нуждались в духовном руководстве Гаутамы. И вот он погрузился в первую дхъяну и проник в свой внутренний мир. Он поднимался все выше и выше, к вершинам духа, пока умиротворение нирваны не снизошло на него. В этот момент сотряслись все сферы космоса и миры, содрогнулись небеса и преисподняя, а дерево бодхи осыпало просветленного дождем красных цветов.
«Во всех мирах распустились цветы на цветущих деревьях; налились спелой тяжестью плоды на фруктовых деревьях и пригнули их ветви к земле; расцвели цветки лотоса… Все десять тысяч миров космоса одним многоцветным букетом закружились в воздушном вихре»[35].
Воды океана утратили свою соленость; к глухим и слепым вернулись слух и зрение; хромые калеки обрели способность ходить; разомкнулись и упали оковы узников в темницах. Все вдруг засверкало новой свободой и мощью; за несколько мгновений всякое живое существо ощутило в себе свою природу.