.
3.3.2. Все четыре текста, рассматриваемые как ситуации
Обобщив содержание этих четырех текстуальных единиц, можно понять, как неситуационный текст I (который рассматривался в предыдущем разделе как относящийся к наивысшему уровню абстракции) интерпретируется текстами II–IV Дхп. К. в терминах различных ситуаций. А потом мы можем прийти к пониманию, как эти тексты интерпретируются в терминах друг друга. Попробуем проследить этот набор интерпретаций.
3.3.2.1. Нулевая ситуация I включена в контекст ситуации IV, где текст I целиком приписывается Будде (Царю Дхармы), когда Он обращается к монахам. В этом случае мы можем предполагать, что существует некое время (хотя оно не определено), отделяющее I от IV или, точнее, отделяющее I, как она цитируется в IV, от I, как она изложена в Дхп.
3.3.2.2. Ситуация II, которую можно обозначить как «слепота Старейшины Чаккхупалы», находит свою интерпретацию в ситуации III, где (а) слепота Старейшины объясняется тем, что врачеватель намеренно лишил женщину зрения; где (б) этот врачеватель отождествляется со Старейшиной Чаккхупалой; где (в) время, прошедшее между II и III, считается определенным, поскольку это время между двумя перерождениями (учитывая, что одно перерождение не обязательно следует сразу за другим)[66]; и где (г) ситуации II и III описываются как два перерождения, при условии что они связаны друг с другом причинным отождествлением «слепоты» (в II) с актом «ослепления» (в III).
3.3.2.3. Ситуации II и III, если взять их вместе и полагать приписываемыми Чаккхупале-врачевателю, интерпретируются в IV не только в том смысле, что «Чаккхупала и был тем врачевателем» (как в конце III), но также в том смысле, что Чаккхупала и врачеватель – это одна и та же личность. Это подчеркивается тем фактом, что в IV Будда назвал эту личность «моим сыном» (mama putta).
3.3.2.4. Строка (2) текста I находит свое позитивное объяснение в ситуации III, где врачеватель подумал (cintitvā): «Ослеплю же ее». Этим его мысль (citta) можно идентифицировать как «нечистую» (paduttha). А свое негативное объяснение она находит в ситуации II, где слепой Старейшина убил множество насекомых («мельчайших живых существ», pānaka). Монахи думали, что именно его деяние убийства было дурным. Но Будда объяснил, что поскольку Старейшина не видел насекомых (как и монахи не видели, как он их убивал), то его деяние не было дурным. Разумеется, Будда не называл его и благим, и можно предположить, что в этом случае мы имеем дело с нейтральным или неопределенным действием (abyākata), не имеющим собственного кармического эффекта. Мы имеем дело с действием, за которым в другом перерождении не следует ни страдание, ни удовольствие[67]. И здесь весьма недвусмысленно утверждается, что любого рода действие как таковое не является ни благим, ни дурным, пока оно не сопряжено с намеренно благим или дурным мышлением (cetanā).
3.3.2.5. Строки (2) и (3) ситуации I интерпретируются ситуациями II–III. Ведь здесь мы видим: (а) нечистое мышление врачевателя («Ослеплю же ее») вместе с последующим кармическим эффектом, то есть слепотой Чаккхупалы, а также видим, (б) что ум (manas) в I конкретизируется в II–III в терминах «мышления», так же как в предыдущем случае страдание конкретизировалось как слепота.
3.3.2.6. Само повторение этой строфы (1–3) Буддой в IV помещает всю нулевую ситуацию (I) в прагматический контекст, в котором эту строфу можно интерпретировать как знак знания Будды о ситуациях II и III, как и о всех других подобных ситуациях[68].
3.3.3. Для обобщения содержания внутренней и внешней интерпретаций «ума-и-мысли» в Дхп., рассматриваемых с точки зрения метафилософского подхода, я сделаю шесть замечаний:
3.3.3.1. Замечание первое: о сравнении этих интерпретаций. Во внутренней интерпретации сознание представлено как ум или нечто «ментальное» (никак не наоборот!), а ум существует в виде различных состояний ума, различающихся как по степени их абстрактности («ум» – «чей-то ум» – «нечистый» и «чистый ум» – «ненависть» и «не-ненависть»), так и по качеству («ум как таковой», «нечистый ум», «чистый ум», «ненависть», «не-ненависть»). Во внешней интерпретации ум описывается в терминах содержания или как процесс мышления о действиях, где оно связано с определенными объектами и приписывается определенным «личностям». Таким образом, действия включаются в структуру мышления, и вся ситуация фактически является ситуацией мышления, а не действия. И именно мышление связывает вместе эти ситуации или одно рождение с другим.
3.3.3.2. Замечание второе. Понимание одной ситуации в терминах другой возможно только при наличии третьей точки наблюдения, с которой внешний наблюдатель (Будда) может отождествлять «одну личность» с «другой» и один факт со следствием другой мысли. Впрочем, считалось, что и сами личности (по крайней мере в принципе) могут достичь понимания одной ситуации как другой (хотя монахи в II оказались неспособны догадаться, что Чаккхупала не убивал насекомых, так как не «замышлял смерти»). Но внешнее наблюдение возможно только в случае Будды (или Будд), ибо Он является свидетелем всех ситуаций или всех мыслей.
3.3.3.3. Замечание третье. Итак, все ситуации формируются содержанием мысли, и в смысле «содержания» мысли все ситуации являются умственными. (Это звучит так, будто мы говорим о дхармах, когда они упоминаются в первой строке Дхп.) Так что если содержание мысли отсутствует (как в случае, когда Чаккхупала убивал насекомых), тогда вообще нет никакой ситуации.
3.3.3.4. Отсюда замечание четвертое: в отсутствие содержания мысли не только действия утрачивают свое ситуационное значение или значимость, но и сама мысль приобретает абсолютный характер. И здесь заметен некоторый контраст между «Бхагавад-гитой» и Дхп. В первой подчеркивается действие без какого-либо умственного (интенционального) контекста. Мы имеем дело с идеей «чистого» или «незаинтересованного» действия. Но в последней у нас пока еще нет четко сформулированной идеи чистой мысли. Эта идея все еще ожидает своей разработки в качестве центрального понятия «мысли-абсолюта» виджнянавадинов и «сознательного начала» в поздних тантрических школах.
3.3.3.5. Замечание пятое. Загадочнее всего здесь (как и в Суттах вообще) то, что, помимо (а) проповеди Дхармы (Учения) и (б) знания настоящего, прошлого и будущего всех ситуаций, нет никакого указания на специфически религиозную роль Будды. Он не описывается как обладающий собственным онтологическим статусом, с которым все другие живые существа могли бы соотноситься как сознательное со сверхсознательным независимо от качества или уровня их сознания. Я думаю, что такой онтологический статус, хотя на него нет прямых указаний, мог выводиться из того факта, что сама встреча кого-либо с Буддой или обращение Будды к нему превращали его в Архата в этом или следующем рождении. Предположительно архатство зависит от изменений в собственном сознании, однако, говоря буддологически, сколь бы глубоки ни были изменения в собственном сознании, они привели бы не далее чем к состоянию зрелости, предшествующему архатству. Позвольте, кстати, заметить, что архатства можно достичь (не в принципе, а фактически) только после включения в ситуацию, где сознательно присутствует Будда.
3.3.3.6. Замечание шестое. В Суттах есть одна странность, которую очень трудно сформулировать. Я бы рискнул назвать ее «крайней фактичностью мысли». Фактичность понимается здесь в двух смыслах. Прежде всего, каждый факт мыслится как мысль, но таким же образом каждая мысль сама по себе является фактом. Ясный пример такой фактичности можно видеть в II:
Пока Старейшина Чаккхупала ходил туда-сюда, огромное количество насекомых погибало под его ногами.
Когда монахи увидели мертвых насекомых, они подумали, что он их убил. Так что они сказали Татхагате: «Почтенный Господин… Старейшина… убил великое множество насекомых».
Татхагата спросил их: «Но видели ли вы, как он их убивал?» – «Конечно нет». – «Вот именно. Так же, как и вы не видели его, так и он не видел тех насекомых».
«О монахи, лишенные притоков не замышляют смерти».
Эту ситуацию комментатор описывает так, как если бы он был обычным человеком.
Эту ситуацию описывают монахи, думающие как обычные люди.
Татхагата здесь приравнивает мышление монахов к «не-видению», «не-видение» Чаккхупалы – к «не-мышлению», а «не-мышление» Чаккхупалы – к «не-убийству», утверждая тем самым, что не-мысль является фактом не-убийства.
Это значит, что в то время, как врачеватель может иметь или не иметь дурную мысль, а монахи могут иметь или не иметь неверную мысль, Старейшина Чаккхупала не может замышлять смерть. Ибо такая мысль просто не может входить в процесс его мышления.
3.3.4. Шестое замечание нуждается в дальнейшем разъяснении. Дело в том, что, когда мы имеем дело с чьим-то умом или мышлением (при условии, что мыслит именно «кто-то», а не «личность»), наша интерпретация ограничена микрокосмом ментальности. Она имеет дело лишь с микрокосмом, который ограничен временем и пространством чьей-то жизни. И повсюду в Дхп. К. ясно подразумевается, что некто свободен думать тем или иным образом в рамках данной ситуации, даже если вся ситуация возникла как кармический эффект его мысли в прежнем рождении. Так что чье-либо мышление можно рассматривать в одно и то же время либо субъективно (то есть с точки зрения свободы выбора), либо объективно (то есть с точки зрения кармического предопределения). В случаях, где вовлечено кармическое предопределение, сама категория свободы выбора совершенно неприменима. Ведь там нет ни свободы, ни несвободы, поскольку мысль уже является